
Черное. Белое
Но нет. Почему-то не проходило. Ренольд в нетерпении ласково погладил мою руку, но и это не помогло.
Я ведь только что безумно хотела его поцеловать… И сейчас хочу, но… Что-то не так.
Пока я лихорадочно пыталась понять, в чем проблема, я не могла получить максимум удовольствия от поцелуя.
Ренольд, безусловно, очень привлекателен и вполне достоин меня. Его губы такие сочные, такие манящие, но…
Может быть, что-то не то с запахом, который я должна сейчас чувствовать? Да, точно, неправильный аромат! Очень вкусный, очень соблазнительный, но какой-то не такой. Мне приятно вдыхать этот запах, но в нем чего-то не хватает. Точнее, это совсем не тот аромат, который я должна сейчас ощущать. Да, точно – не тот.
И губы… Я бы поцеловала их, но они тоже почему-то другие, не такие, какие должны быть. Может быть, если я поцелую его, то все эти непонятно откуда взявшиеся мысли исчезнут, и все встанет на свои места?
Но как я могу поцеловать, если губы кажутся мне… чужими? А тут еще и неправильный запах.
В замешательстве я открыла глаза, чтобы понять, что происходит. Полный желания, страсти и возрождающейся дьявольской ярости взгляд окутал меня, влекущий, манящий в бездну греха и обещающий настоящее море наслаждений…
Только, чего не хватает этому взгляду? Я не пойму – то ли в нем слишком много цвета, то ли, наоборот – слишком мало. Или огонь – много огня? Нет, наверно, взгляд должен быть чуть светлее. Но почему же светлее, если передо мной – ангел Тьмы? Да что же, в конце концов, не так с этим взглядом?..
И прикосновения его рук – такие безумно приятные – тоже кажутся мне чужими. Неправильными!
У меня есть еще одна попытка. Черт подери, я хочу попасть в Ад!
Если голос Ренольда прозвучит так, как я хочу, то я поцелую его. Не может быть, чтобы мои планы сорвались из-за каких-то глупых ощущений.
– Ты горячий, – прошептала я, вызывая его на ответную реплику.
– Потому что ты распаляешь меня.
Проклятье! Низкий голос, похожий на бархат. Такой мягкий, такой обволакивающий.
Кажется, я знаю, что хотела услышать. Мне нужен был шелк. Да, точно. Но почему именно шелк?
Ренольд определенно нравился мне. Все, чем он обладал, привлекало меня, включая взгляд, голос и запах.
Так почему же я хочу другой взгляд, другой голос и другой запах?..
Если мне нужен шелк, возможно, меня что-то связывает с ним. Что-то, что я никак не могу вспомнить.
Если попытаться вырвать из сознания те воспоминания, которые напомнят мне, где я слышала шелковый голос, возможно, я пойму, что происходит. Ведь я должна была его слышать, если так остро нуждаюсь в нем.
«Теперь ты моя!» – прозвучало в сознании. Прозвучало родным, шелковым голосом. «Теперь ты моя!» Я шевельнула пальцем и ощутила небольшое колечко на безымянном пальце. Тот, кто подарил мне это колечко, и произнес эти слова.
И вдруг воспоминания резко хлынули на меня. Я поняла, что хочу видеть во взгляде, чего не хватает в прикосновениях и какой должен быть запах.
Ведь я люблю другого. И его зовут Марк.
Из-за внезапного приступа головокружения я чуть не упала.
Боже, как я ошиблась! Я ведь совсем не хочу в Ад. И целовать кого-то другого я тоже совсем не хочу.
– Марк, – твердо произнесла я, и с этим именем меня окатила такая мощная волна боли, что, казалось, она сейчас сожмет меня, задавит, растопчет. Нет, не хочу эту боль, я не выдержу, я так устала!
– Дьявол! – выругался Ренольд, моментально отпуская меня.
Я стояла на ногах только благодаря его поддержке и, когда ее не стало, мягко опустилась на пол. Боль оглушила меня, но, как всегда, не лишила чувств, заставляя переживать все заново.
Пламя в камине жалобно забирало обратно свои языки, да и само полыхало еле-еле, грозя погрузить комнату в кромешную тьму. Огонь, казалось, не хотел больше гореть.
– Как тебе удалось?!! – громко закричал Ренольд. От звуков его голоса у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, а по голове кто-то активно заработал молоточком – наверно, это пульс выбивал мне в висках.
– Как тебе удалось? – повторил он.
– Что удалось? – чуть слышно произнесла я, не понимая, о чем он спрашивает.
– Ты только что сломала мой гипноз! Преодолела!
– Ах, гипноз…
Сквозь боль я вряд ли понимала, о чем толкует Ренольд.
– Ах, гипноз?! – в ярости закричал он. – Как ты сделала это?!
– Не кричи, пожалуйста, так громко, – прошептала я, зажимая уши руками. – Я тебя хорошо слышу.
– Девчонка! Как ты посмела бросить мне вызов?!
– Ренольда явно не интересовала моя голова, разбухающая от боли и его громких криков. – Ты совершила громадную ошибку!
– Слава Богу, я не совершила ее, хотя была на грани.
– Объясни мне! – Ренольд быстро схватил меня за волосы. – Как ты сделала это?
– Но я ничего не делала.
– Не может быть, чтобы ты была не подвластна моему гипнозу. Единственное исключение в твоем случае – это Марк. Только его гипноз не действует на тебя. – Тут он замолчал, как будто вдруг осознав что-то. – Так вот, в чем дело! Проклятый Марк! Ты вспомнила его. Неужели он настолько глубоко внедрился в твое сердце, что даже под действием гипноза ты вспомнила его?
– Иначе и быть не могло, – шептала я.
– Я недооценивал твою силу. Ты сумела противостоять ангелу, и уже не в первый раз.
Несколько секунд длилась пауза, в течение которой Ренольд измерял шагами комнату.
– Так кто же ты, Вика? Произошла какая-то ошибка – ты не можешь быть человеком. Ты справилась с моим гипнозом. Ведь я приказал тебе поцеловать меня, и ты изнемогала от желания исполнить мой приказ.
– Я не могла этого сделать. Ни физически, ни морально я не могла прикоснуться поцелуем к чужим губам. Вот и все.
– Марк отлично поработал над тобой.
– Это не его работа. Просто, я люблю его.
Ренольд в ярости схватил какой-то стул и швырнул его в стену. Стул разлетелся на мелкие части.
– Значит, так?! – опять закричал он. – Ты не пошла со мной в Ад под действием гипноза? Ты еще пожалеешь об этом – так было бы гораздо лучше для тебя. Но, по всей видимости, тебе нравится насилие. Конечно, этот вариант наименее эффективный, но ты не оставляешь мне другой альтернативы. Не пойдешь сама – я потащу тебя силой!
Лежа на грязном полу, оглушенная болью и потерявшая всякую надежду когда-нибудь справиться с ней, я была похожа на безжизненное человеческое тело, с которым можно делать все, что угодно. Сопротивляться силе Ренольда было бы пустой тратой энергии, которой у меня и так не осталось. Я даже не могла больше думать, а только физически существовать, не воспринимая больше никакой информации. Боль заполнила все мое сознание, не оставив места больше ни для чего. И потому я даже не отреагировала, когда Ренольд грубо схватил меня за одежду и поднял на ноги. Отпусти он меня – и я бы свалилась обратно.
Мое обмякшее, безжизненное тело в его руках было похоже на тряпичную куклу. Ни в одном из миров я не смогу избавиться от боли. Ни в одном из миров Марк больше не будет рядом со мной. Поэтому не имеет значения, куда отправят мое тело – душе все равно некуда деться.
Одной рукой Ренольд поднял меня вверх и бросил к камину.
– Черта с два у тебя получится разрушить мои планы! Через несколько минут мы будем в Аду.
В моем сознании больше не было места ни страху, ни удивлению. Я не реагировала на действия Ренольда, и это злило его еще больше. Его глаза стали темно-красными, изменив своей привычной бездонной черноте.
Что ж, все идет совсем не так, как я мечтала… Но и не так, как того хотел Ренольд. Он не смог использовать гипноз, и это сильно выводило его из себя.
Могла ли я даже под действием гипноза забыть о том, для кого живу? Могла ли беззаветно отдаться чарам Ренольда, заменив поцелуй Марка поцелуем другого ангела Тьмы? Могла ли унести с собой в Ад вкус чужих губ?..
Нет.
Это невозможно.
И пусть мне говорят о том, какая я сильная или какая я слабая – дело вообще не в этом.
Во мне живет самая мощная энергия на свете – энергия, не имеющая ни моральных, ни физических, ни временных, ни пространственных границ. Она не конкурирует ни с какими другими энергиями, потому что поглощает их все, потому что все они живут внутри нее. Эта энергия управляет всем происходящим на земле и в небе, вся Вселенная подчинена ее неписаным законам. Правил в этой энергии нет – есть чувства, ощущения, которые никогда не обманывают, если правильно прислушиваться к ним. Все, что существует в мире, существует благодаря этой вечной энергии. Она одна, единственная, вмещает в себя все, и потому ничто не может быть сильнее. И ангелы, и демоны бессильны против нее – никакие их чары, никакие способности не смогут обмануть энергию, власть которой распространяется на все.
Имя этой энергии – Любовь.
И именно поэтому Ренольд не смог заставить поцеловать его, потому что любовь внутри меня восстала против этого. С самого начала у него не было никаких шансов выиграть эту битву. Не знаю, сильна я или слаба – но любовь, которая живет внутри меня, непобедима.
Он может заставить меня пойти в Ад. Может сделать так, чтобы я вступила в огонь, создав иллюзию, что я хочу этого сама. Ренольд вообще мог добиться всего – кроме того, что он попытался добиться. Прикажи он мне пойти за ним в Ад – и я бы пошла. Но он сделал огромную ошибку, приказав мне поцеловать его. Это и заставило меня вспомнить о том, вкус чьих губ я хочу чувствовать на самом деле.
Почти потухшее пламя, почуяв новую возможность получить долгожданную добычу, начало разгораться заново, все больше удлиняя свои красно-желтые языки. И вот уже огонь в камине загорелся прежним неистовым и нетерпеливым блеском, вырываясь наружу, касаясь моей кожи, так и желая ухватить меня и уже больше никогда не отпускать.
Ренольд приблизил меня к камину, тщетно высматривая на моем лице признаки страха или мольбы о помиловании.
Но вряд ли он увидел что-то, кроме боли.
Я же смотрела на все так, как будто это происходит не со мной. По сути, так оно и было – в огне сейчас окажется лишь мое безжизненное тело. Я действительно смотрела на все со стороны, причем даже не переживала за главную героиню разыгрывающейся сцены.
И я даже не могла бы подумать, что душа сможет очнуться и вновь начать чувствовать.
Но в какие-то доли секунды изменилось все. Я даже сразу не поняла, что именно произошло, потому что к этому времени почти перестала воспринимать информацию извне. Какой-то резкий, громкий ломающий звук, быстрое непонятное движение – и я уже оказалась за несколько метров от камина, аккуратно уложенная на пол в углу комнаты.
Потом органы чувств начали активно работать – и не меня обрушилась целая волна ощущений. Боль потеснилась, давая место другим эмоциям: удивлению и заинтересованности, страху и… радости. С тех пор, как разрушился гипноз Ренольда, я дышала, но не чувствовала запахов; смотрела, но не могла ничего разглядеть сквозь покрывавшую глаза пелену непролитых, застывших слез; слышала, но звуки были приглушенными, а я не считала нужным напрягаться, чтобы услышать. И тут внезапно все органы чувства проснулись, оживились и с удесятеренной энергией начали впитывать информацию, тесня и тесня боль, заполняя сознание другими переживаниями.
А все потому, что когда меня резко отбросили от камина, огонь в котором уже готов был забрать меня, в нос ударил запах, заставивший возродиться все остальные чувства. Мой самый любимый запах…
Только через минуту я поняла, что произошло. Вдребезги разбив стекло, Марк влетел в окно и вырвал меня из рук Ренольда, после чего быстрым движением перенес в другую сторону комнаты.
Вжавшись от испуга в угол, я обхватила колени руками. Марк ринулся обратно к камину, и я услышала сильный глухой удар. Между ангелами завязалась драка, и мне пришлось закрыть рот руками, чтобы не закричать и не отвлечь Марка.
Огонь в камине разгорался все больше – он чувствовал, что происходило вокруг, но не знал, кому из двух ангелов подчиняться.
От звуков ударов сотрясался ведь дом. Через две минуты ничего не осталось от мебели – она вся была превращена в щепки; стены дрожали, грозя не выдержать давления и обрушить потолок.
Пламя до такой степени разбушевалось, что уже лизало остатки рамы от окна. Сухое, развалившееся дерево быстро подхватило огонь.
Я не могла понять, кто из ангелов ведет в этой борьбе – они передвигались с такой скоростью, что глаза не успевали уследить за их движениями. Перед глазами мелькали фигуры ангелов, останки интерьера, летающие в разные стороны, огненные искры, которые уже заполнили всю комнату.
Загоревшийся кусок рамы был отброшен от камина и упал в двух метрах от меня: старая занавеска, служившая теперь скорее тряпкой, тут же подхватила огонь, и теперь уже не оставалось никаких сомнений, что этому дому суждено сгореть.
Теперь все вокруг было ярко освещено. Загорающийся дом был единственным источником света, который наверняка выделялся ярким пятном среди окружавшей темноты. Но даже пожар не мог никого привлечь сюда, потому что вокруг не было ни людей, ни животных – только бесконечные пласты белого снега.
Атмосфера вокруг была накалена до предела. Два темных ангела создали здесь самый настоящий ад. Воздух с трудом проникал в легкие, и был насыщен сильнейшей дьявольской энергией, которая неимоверно давила на грудь. Здесь происходила борьба сильнейших ангелов Тьмы.
Ренольд был в бешенстве – только что он потерял последнюю возможность отправить меня в Ад. До этого он потерпел поражение, пытаясь воздействовать на меня гипнозом, и вот теперь осознал, что его план провалился полностью.
А Марк… Я никогда не видела его в таком состоянии. Тогда, когда Ренольд впервые покушался на меня, Марк тоже был зол, но это не шло ни в какое сравнение с тем, каким он был сейчас.
Я чувствовала атмосферу, царившую вокруг, понимала, что человеку здесь должно быть очень тяжело по той простой причине, что зло, витавшее в воздухе, ощущается не только морально, но и физически. Я знала, какие должны быть симптомы, Марк рассказывал мне: учащенное сердцебиение, частое дыхание, повышение температуры. У меня все это было, но… дискомфорта не причиняло.
Неужели я настолько привыкла к адской энергии?
Хотя… Возможно, я не ощущала дискомфорта потому, что для него не было места: полными безудержного страха глазами я наблюдала, как ангелы крошат дом, превращая его в груду обломков.
Мне хотелось кричать, но я не смела издавать хоть какие-то звуки – это отвлекло бы Марка и заставило обратить внимание на меня. Мои пальцы уже побелели от усилий, которые я прилагала, закрывая рот рукой.
Тем временем огонь уже заполнил комнату, и я даже не заметила, как начала задыхаться от дыма.
Не желая отвлекать Марка, я сдерживала кашель, но дыма становилось все больше, и скоро я уже не могла разглядеть ничего, что находилось дальше полуметра от меня. Я не видела ни Марка, ни Ренольда, и лишь по звукам догадывалась об их местонахождении.
Подобрав с пола какую-то тряпку, еще не успевшую загореться, я закрыла ею нос и рот.
Огонь был везде – он окружал меня со всех сторон, а из-за окутавшего комнату дыма я потеряла всякое представление о том, где находится выход.
Я не испытывала ни малейшего страха за себя – мне даже в голову не пришло, что я могу заживо сгореть в этом огне или задохнуться дымом. Я переживала за Марка – по сравнению с этим все остальное теряло значение.
Крепко прижав тряпку к лицу, я желала одного: понять, наконец, кто выигрывает в этой борьбе.
Пока я боролась с кашлем, приглушая его приступы, я чувствовала все усиливающееся головокружение.
Нет, мне нельзя терять сознание! Именно сейчас оно нужно мне больше всего.
Но ощущения тускнели, голова тяжелела, и очень скоро чувства окончательно оставили меня.
Глава 39
Что это гудит так нудно и тоскливо? Я могла бы подумать, что это шум моря, если бы он не был таким неприятным. Я так хорошо и безмятежно себя чувствовала, а теперь этот шум, усиливаясь все больше, увлекал меня к себе, вырывая из такой приятной безмятежности.
Желая избавиться от него, я тряхнула головой, но в итоге добилась совсем другого: к шуму прибавилась еще и головная боль. Застонав, я услышала собственный голос, после чего поняла, что сплю. Или спала.
Вернуться ко сну категорически не получалось, а открывать глаза было страшно: казалось, любое движение только усилит боль. Вчерашний день я вспомнить не могла, впрочем, как и позавчерашний, и даже не представляла, где я вообще нахожусь и на чьей кровати сплю.
Любопытство взяло вверх и, превозмогая боль, я разлепила склеившиеся ресницы.
Ох! Яркий свет ослепил глаза, вместе с тем увеличивая давление на и без того гудящую голову.
Интересно, почему у меня так сильно болит голова? И почему я ничего не помню? Неужели вчера была вечеринка, на которой я перепила спиртного?
Щурясь от ярких лучей солнца, бьющих в окно, я осмотрелась. Ну что ж, лучшего места для того, чтобы проснуться, придумать нельзя.
Я в комнате Марка на самой лучшей в мире кровати. Только, где он сам?
Лучше бы он не видел меня в таком состоянии – надо умыться и привести себя в хотя бы немного приглядный вид. Сама эта мысль внушала ужас – я боялась даже пошевелить головой, потому что малейшее движение тут же отзывалось гудящей болью.
Но, тем не менее, лучше все-таки встать. Надо будет спросить у Марка: как это он разрешил мне столько пить.
Морщась от боли, я кое-как приняла сидячее положение. На столе лежала пачка таблеток аспирина, благоразумно оставленная там Марком. Лучше бы он положил сюда бутылку пива.
О Господи! Я становлюсь похожей на алкоголика, если думаю о спиртном с самого утра.
Часы тоже лежали на столе, и я скоро убедилась в том, что никакое сейчас не утро, а уже два часа дня.
Осталось разобраться, какое сегодня число и день недели.
На всякий случай проглотив побольше таблеток, я запила их водой из бутылки, что стояла тут же. На столе еще лежала глубокая тарелка, покрытая сверху другой, и я из любопытства заглянула туда. Кажется, это мой сегодняшний завтрак, точнее, обед. Если Марк заранее приготовил все это, значит, его нет дома.
Когда же я легла спать, если проснулась только в два часа дня? Кажется, впервые в жизни у меня так отшибло память, что я ничего не помню.
Быстрее бы пришел Марк – я все у него узнаю.
Найдя в сумочке телефон, я проверила сегодняшнюю дату.
Боже! Шестое марта, среда. Но я не помню наступления весны. Неужели у меня анемия? Сколько же дней исчезло из моей памяти?
Дойдя до зеркала, я тут же пожалела об этом: лицо, как у хронического алкоголика – красное, опухшее, с мешками под глазами.
Нет уж, пусть лучше Марк придет попозже, иначе испугается моего внешнего вида.
Забравшись в ванную, я приняла контрастный душ – он поможет мне проснуться и придти в тонус, если это вообще возможно в моем случае.
Щедро намылив мочалку, я принялась с рвением оттирать свое тело, и с удивлением отметила, что оно какое-то слишком грязное. Приходилось то тут, то там отмывать черные пятна неизвестного происхождения. Мне уже начало казаться, что это сажа, взявшаяся непонятно откуда. Волосы тоже были грязными, а пена, образовавшаяся от мытья, слишком темная. Да где же я вчера была?!
После душа я почувствовала себя гораздо лучше: действие возымела и прохладная вода, и принятые таблетки. Даже отражение в зеркале уже не было столь устрашающим.
Перекусив, я еще раз попыталась восстановить в памяти последние события, но с прежним успехом.
Марку я решила не звонить до тех пор, пока полностью не приведу себя в порядок. И так, как мне не терпелось позвонить ему, я тут же взялась за косметику.
От красноты лица мне удалось избавиться еще в душе, так что теперь оставалось только замаскировать мешки под глазами.
После завершения макияжа, удачно скрывшего последствия вчерашней вечеринки, я принялась выпрямлять волосы, но не успела завершить дело до конца: вернулся Марк.
Обрадовавшись, я ту же кинулась к нему на шею.
Но его настроение явно не соответствовало моему, и я тут же заметила это. Марк смотрел на меня как-то странно, словно не понимая, чему я, собственно радуюсь. В глазах я увидела тоску и боль, которые тут же передались мне: почему моему любимому плохо?
– Вика, – осторожно спросил он. – Как ты себя чувствуешь?
– По-моему, у меня амнезия. Сколько я выпила вчера?
– Амнезия? – Он удивленно изогнул одну бровь. – С чего ты взяла?
– С того, что целая неделя жизни просто выпала из моей памяти.
Марк смотрел на меня такими удивленными глазами, будто я сказала ему нечто из ряда вон выходящее и совершенно невозможное.
– Ты ничего не помнишь?
– Ты вообще следил за тем, сколько я пила?
– Та-ак, – растягивая слово, задумчиво произнес Марк. – Последнее твое воспоминание?
Я задумалась. Помню, что в конце февраля мы строили с ним планы, как проведем весну.
– Начиная с первого марта – ничего, – заключила я.
– Хм-м-м.
– Что – хм-м-м? – передразнила я. – Может, освежишь мне память и расскажешь, что случилось потом?
Молчание, наступившее после моего вопроса, не предвещало ничего хорошего. Я с двойной силой ощутила, как плохо чувствует себя Марк, и поняла, что за эту неделю произошло что-то ужасное.
– Марк, я… вчера не было вечеринки, так?
Он покачал головой.
– Что случилось?
– Я все расскажу. – Марк отстранился от меня. – Но давай сначала отдохнем. Просто побудем сегодня вдвоем.
Он был настроен решительно, и я сделала вывод, что пусть лучше будет так, как он просит. Неизвестность была мучительна, но я согласилась немного подождать. Марк хотел скрыть от меня свою боль, но от меня не ускользало ни малейшее изменение в его настроении.
Может быть, он не стал ничего говорить прямо сейчас, чтобы подарить мне несколько часов спокойствия до тех пор, пока я не узнаю о случившемся.
Никогда не было случаев, чтобы я не помнила, как прошла целая неделя моей жизни. И чем могли быть вызваны подобные провалы в памяти, оставалось только гадать.
Если вчера не было никакой вечеринки, и я не пила, то… Что же я делала?!
Любимый знал хороший способ отвлечь меня от раздумий. Но сегодня этот способ действовал тоже как-то странно: поцелуи упорно казались мне горькими и, я уверена, Марк ощущал то же самое.
Даже погода разделяла наше настроение: вместо весеннего радостного солнышка, ярко светившего еще днем, на улице шел противный мокрый снег с дождем. Погода была больше похожа на осеннюю и предвещала, казалось, долгие хмурые и серые зимние дни. Даже не верилось, что скоро должно наступить лето.
На улице совсем стемнело, когда Марк, наконец, решил поговорить со мной. Я хотела побыть в гостиной, возле камина, но он позвал меня на кухню.
– Сядь, – попросил он.
Я покорно устроилась на диване, подогнув под себя ноги. Я почти целый день ждала того момента, когда Марк, наконец, объяснит мне, что произошло. Сейчас этот момент настал, и мне стало страшно – я не могла понять, действительно ли хочу услышать то, что он мне скажет.
Глухие и медленные, но четкие удары сердца выдавали мое волнение.
– Я бы мог заставить тебя все вспомнить, – начал он. – И если понадобится, я так и сделаю. На самом деле, нет ничего удивительного в том, что ты ничего не помнишь. В организме человека есть такая функция – блокировать в памяти те события, которые приносят сильную боль. И мне жаль, что я стал ее причиной.
Я непонимающе смотрела на Марка. Мне даже захотелось обернуться, чтобы убедиться в том, что его слова не адресованы кому-то, кто находился позади меня. О какой боли он говорит?
– Марк, я…
– Ты просто ничего не помнишь. И как бы я хотел, чтобы все так и оставалось! Мне будет очень тяжело возвращать тебе воспоминания. Я верну их, Вика, но сначала попрошу ответить на один вопрос.
Я внимательно слушала его.
– Обстоятельства сложились таким образом, что я вынужден поторопить события. Я не хотел, чтобы все так случилось, не хотел просить тебя принимать решение в спешке.
– Какое решение? – нетерпеливо выдала я.
– Мы не можем больше оставаться на Земле. – Его голос был сухим, притворно неэмоциональным, а за маской безразличия скрывалось глубокое сожаление.
Не веря собственным ушам, я покачала головой:
– Что это значит?
Он опустил глаза, избегая моего взгляда. Раньше Марк никогда так не делал.
– Готова ли ты к жизни в Аду?
От неожиданности подобного вопроса я растерялась. Столько времени я просила Марка сообщить мне хотя бы примерную дату, когда мы покинем этот мир, и вот этот момент настал, но я почему-то представляла себе все по-другому.
– Мое решение уже давно принято, и я не собираюсь менять его, – растерянно пробормотала я.