Не проскочи мимо! Два кусочечка колбаски… Стоянка поезда одна минута

Редко ходим мы к друг к другу.

Русский смешанный дуэт в ответ – «Ямщик, не гони лошадей!». Трио – «Борбаннадыр» («Брат мой, спой, барабан»). Дуэт – «Отчего, отчего, отчего гармонь поет?» Мало что ли у русских раздольных песен на любую тему?

А потом всё смешалось. Бабушки с удовольствием пели русские народные песни, а Яна с дедом Трофимом подпевали тувинские. Слов, конечно, не знали, просто выводили – а-а-а. И красиво получалось, между прочим!

Засыпая, Яна думала – какой мы, всё-таки, удивительный народ! С лёгкостью перенимаем песни, пляски, кухню, праздники, обряды, верования из другой культуры. Находим общие точки, точки соприкосновения, создаём пути взаимопроникновения. Делаем их своими, общими. Ни мало не смущаясь, дважды празднуем Пасху – католическую и свою, православную. Дважды встречаем Новый год – по старому и новому стилю, а планы строим в соответствии с тем, что нам обещает Китайский новый год. Отмечаем абсурдные зарубежные праздники, типа Хеллоуина, Международный женский день из коммунистического прошлого, Масленицу

из язычества. И ничего, идентичность свою национальную не теряем. Как-то умудряемся жить со всеми в дружбе и согласии. Никому не мешаем. А праздников – что ж, чем их больше – тем лучше!

– приготовленные на пару разновидность мантов (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%BD%D1%82%D1%8B). От мантов отличается формой лепки – делают с открытым верхом, схожи с монгольскими бууз, но отличаются меньшими размерами (из Википедии)

– кусочки теста, жареные во фритюре из животного жира, сладковатые на вкус за счёт добавления сахара

– славянский праздник проводов зимы, праздновался целую неделю. Понедельник – «встреча» (сооружали из соломы, тряпок и старых лаптей чучело Масленицы, которое с почетом и песнями носили по улицам, а потом ставили на самое высокое место села. К обеду начинали печь блины). Вторник – «заигрыш» (зазывались гости – есть блины и кататься с ледяных горок). Среда – «лакомка» (зятья ходили к теще на блины). Четверг – «широкий» (шумные катания, кулачные бои, взятие снежного городка – символическая битва весны и зимы). Пятница – «тещины вечерки» (тёщи ходили с ответным визитом к зятьям). Суббота – «золовкины посиделки» (приглашались сёстры мужа). Воскресенье – «Прощеный день» (обоюдно просили друг у друга прощения за обиды – вольные и невольные. Соломенное чучело сжигали вместе с разным хламом, чтобы ускорить наступление весны).

5

Утром Яна проснулась рано и отправилась к озеру самостоятельно. Дорогу она уже знала, снега в эти дни не было, их следы не занесло. И снегоступами своими они уже не то что тропинку, целое шоссе протоптали.

Идея Яны о смешении красок на месте для получения нужного оттенка оказалась продуктивной. В первую очередь она добилась того розового оттенка, в который окрасил горы восход солнца. Для этого смешала цинковые белила с розовым хинакридоном, добавила каплю темного золотистого. Осталась довольна результатом, решив, что над прозрачностью поработает уже на холсте дома.

Отлично получился сине-зелёный цвет перехода воды озера от изумрудного к сапфировому. Для этого Яна смешала одну часть жёлто-зелёной краски с двумя частями свинцовых белил и с тремя частями синего кобальта.

С оттенками воды разобраться удалось, а вот что делать со снегом, Яна так и не придумала. Как ни билась, но передать искристость снега, его девственную чистоту, его жизнеутверждающую красоту, не получалось. Ну, ничего! Она что-нибудь обязательно придумает! А сейчас пора уже было возвращаться. Бабушка Шуру предупредила, чтобы она не задерживалась – вечером ожидался какой-то грандиозный сабантуй. Да тут и не задержишься особо. Холодно. Даже краски пришлось держать под шубой ближе к телу, чтобы не замерзали.

А вечером всё было так, как представилось когда-то Яне. Темное небо с мириадами звёзд. Маленькое светлое пятно, вырванное огромным костром из темноты, накрывшей собой бескрайнюю степь, из-за чего снег вокруг превратился из бриллиантового в рубиновый. А вокруг костра – пляшущий хоровод из людей в ярких разноцветных нарядах. И среди них – она, Яна.

Только теперь уже Яна была не Яной, и даже Ульяной не была. Чодураа, так теперь её звали – цвет черемухи. Чодураа, которая находит себя в творчестве, искусстве, обладает богатой фантазией и открытой душой. Такое тувинское имя ей подобрали.

А ещё сшили за 2 дня потрясающей красоты тувинский костюм – нарядную шубу из шкур молодых ягнят, покрытую ярко-зелёной шёлковой тканью с вышитыми золотой нитью узорами, овчинную шапку с широким куполообразным верхом с наушниками, которые завязывались на затылке, и кожаные сапоги с загнутым и заострённым мысом и многослойной войлочно-кожаной подошвой. Голенища сапог украшали аппликации из разноцветных лоскутов. И всё это сидело на Яне-Чодураа как влитое. Не менее нарядными были и сестрички, и бабушка Шуру-Шенне в своих ярких праздничных шубах фиолетового, синего и красного цвета. Чуть более скромно выглядел дед Трофим-Балчыр, но это понятно – он же мужчина. Это среди животных и, особенно, птиц самцы выглядят гораздо наряднее сереньких самочек, чтобы привлечь их внимание, побороться за подругу. А в мире людей, где женщин больше, чем мужчин, всё наоборот.

Эх, и весело-пьяно было на празднике, устроенной в честь обретения гостьи второго имени! Поджаривали на углях костра шашлык из печени согажа

. Запивали его зелёным чаем с молоком суттуг-шай, сделанным старинным приёмом перемешивания саарар. Измельченный зеленый чай залили сырой водой, когда чай поспел – добавили молока и снова вскипятили. Смесь зачерпывали поварешкой и с высоты поднятой руки многократно струей лили обратно в чашу, пока молоко не сварилось. И повторялась эта процедура 40 раз, по 10 раз каждой женщиной, Яной-Чодураа в том числе, она ведь теперь тоже тувинка! А в конце варки в чай добавили по вкусу… соль. И это было очень-очень вкусно! «Чем читингир болзун!» - «Приятного аппетита!»

И не переживайте! Сладкий десерт тоже был – сушёный молодой сыр курут, 2 вида сыра быштак – прессованный и волокнистый (прямо как французы, которые тоже относят сыры к десертам) и высушенные маленькие лепешечки  из смеси дикого лука кулча со свежим творогом. И всё это незаметно так шло, как семечки, под водочку арага.

Но истинной «вишенкой на торте», кульминацией праздника, его «изюминкой», чистейшим бриллиантом оказался не хоровод, который заворожил Яну своим шаманством, не тувинская кухня, щекотавшая её рецепторы необычными вкусами, не богатая яркая национальная одежда, в которой она чувствовала себя, если не царицей, то, уж, женой хана, как минимум, а тувинское горловое пение

бабушки Шуру. Горловое пение само по себе редкое явление – из населения всего земного шара оно характерно только для Сибири, Монголии, Тибета, Исландии, народа коса с юга Африки, канадских инуитов (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%BD%D1%83%D0%B8%D1%82%D1%8B) и итальянских пастухов с острова Сардиния. Но исполнение его женщиной – это уже эксклюзив из эксклюзива!

Бабушка Шуру встала у костра, закрыла глаза, едва приоткрыла рот и, не напрягаясь… загудела. Мощно, громко. Так низко, что это не снилось даже Шаляпину! Яне показалось, что это пела не бабушку Шуру, а гудела и дрожала сама земля, её недра. А ещё казалось, что пела она не одна – ясно слышался ещё один голос. Яна даже покрутила головой, но никто больше рта не раскрывал, все смотрели на певицу замерев и не дыша. А потом бабушка приоткрыла глаза на короткий миг и, также легко, как дышала, ушла ввысь, в высокие заоблачные ноты.

Чего только не слышалось Яне в пении бабушки Шуру – от гудения таёжного ветра, запутавшегося в вершинах древних кедров или заблудившегося между скалами, рёва быка и медведя, рассерженного, что его подняли из спячки среди зимы, это когда её голос хрипел и бурлил тяжёлым, низким, жужжащим звуком крайне низких частот, до трелей птиц, радостно возвещающих приход весны откуда-то из поднебесья. А между этими противоположностями ещё были – клич журавлей, заячье камлание, пение желтогрудой синицы…

Разве был у Падмы после такого хоть один шанс завладеть вниманием деда Трофима? Нет, конечно! Она прекрасно это понимала, принимала. Потому и соперницу свою уважала, преклонялась перед ней.

Мы часто называем что-то волшебное, необычное, сказочное неземным. Но здесь, в этом пении, к которому можно было приложить любые восхитительные эпитеты, дышала и говорила сама природа, сама Земля. Она служила мерой всех вещей и источником вдохновения исполнителей-мастеров с древнейших времён, поскольку ценность и красота звука измерялась умением передать «живую жизнь» не только путем подражания, но и проникновением в ее сущность…

Празднество затянулась далеко за полночь, и продолжалось бы и дальше, если бы не приезд вездехода с погранзаставы. Управлял машиной тот же солдатик, который подвозил Яну в Ал-Чуур. Он привёз её паспорт, билет на поезд Владивосток-Москва и имел приказ сопроводить её на полустанок.

Как?! Что? Уже четыре дня прошло??? Неужели?! Так быстро? Как один миг просвистели! Она же ничего не успела! К задуманной картине даже не приступила! Нет! Она не может уехать! Не хочет! Не сегодня – это точно!

И Яна наотрез отказалась уезжать. Забрала свой паспорт и пообещала вернуть деньги за неиспользованный билет, как только окажется перед банкоматом…

Засыпала на набитый едой желудок долго, взбудораженная праздником и количеством выпитой араги. Только смеживала веки, как на неё обрушивалось звездное небо или с треском разлетались искры от костра. Потом, вдруг, вспомнился Юрик, о котором за это время даже половины мыслишки в голову не залетало. А ведь будь он здесь, тут же начал бы стебаться над её новым именем – какая же ты дура Чо-дура-а! Сам ты, Юрик – дурак! Так хорошо, как здесь и сейчас, мне не было никогда в жизни! Я занимаюсь любимым делом. Меня окружают самые добрые и талантливые люди на свете. Я свободна!

«А ведь всего этого могло и не произойти», – поняла, вдруг, Яна. Если бы Юрик не предал её, разве пришло ей в голову отправиться куда глаза глядят? И не было бы в её жизни заброшенного полустанка с экзотическим названием Ал-Чуур. И не познакомилась бы она с бабушкой Шуру, сестричками Падмой и Сайлыкмаа, дедом Трофимом, которые за какие-то несчастные четыре дня стали такими родными и такими близкими по духу, как никто! И не узнала бы она красивую и грустную легенду об озере Увс-Нуур, и никогда не увидела его воочию. И никогда не услышала бы как ревёт медведь одновременно с пением жаворонка в вышине. Никогда в жизни! Господи, страшно-то как! Спасибо тебе, Юрик, что ты оказался гадом ползучим! Спасибо, что встретился на моём пути! И чтоб больше я тебя никогда в жизни не видела и не слышала! Сгинь, нечистая сила!

– каждый кусочек печени заворачивают во внутренний жир, солят, нанизывают на вертел и поджаривают на горящих углях.

– техника пения с необычной артикуляцией в глотке или гортани, когда  певец поет одновременно два звука: основной (низкочастотное «жужжание») и верхний голос, который движется по тонам натурального звукоряда (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B7%D0%B2%D1%83%D0%BA%D0%BE%D1%80%D1%8F%D0%B4) (обычно используются 4 – 13 обертоны (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BE%D0%BD))

6

– Товарищ капитан, разрешите доложить!

– Докладывай!

– Сообщение по экстренной связи из поселка Ал-Чуур, – и с этими словами дежурный радист положил на стол перед командиром листок бумаги, весь исписанный убористым почерком.

По мере чтения, Андрей всё больше и больше раздражался. Это был список, включающий в себя: 1. Белила цинковые, свинцовые, баритовые, каолиновые

2. Краплак красный и фиолетовый

3. Желтая стронциановая, неаполитанская и золотистая

4. Ауреолин

5. Зелёная земля

6. Волконскоит

7. Церулеум

8. Парижская синяя

9. Милори

10. Чайкентская вишнёвая

11. Капут-мортуум

12. Сиена жжёная

13. Сепия…

И так далее до позиции 27, поскольку подобная белиберда перетекала на обратную сторону листа, заканчиваясь скромненько – альбомы для рисования в количестве 10 штук.