Как я вез прах и что из этого получилось

– Зачем?

– Что зачем?

– Крест этот тебе еще раз нести зачем?

– Надо значит.

– Кому?

– Ему.

– А ты можешь ему сказать, что надоело тебе этот его чертов крест таскать?

– Не могу.

– Почему?

– Потому что ему видней.

– А если он пошутил. Если было у бога хорошее настроение – выпил он только что ароматного кофе, позавтракал хрустящим круассаном с мягчайшим сливочным маслом – а тут ты вваливаешься к нему весь в запахе земли и портишь утро. И он кричит кому-то нервно «Выпишите этому еще раз восемьдесят лет». И улетаешь ты обратно, даже не успев снять калош.

– Нехорошо так о боге.

– Почему? Если по образу и подобию его мы созданы, как гласит писание, то ничто человеческое ему не чуждо. Включая кофе и круассаны. Но не в этом дело. Я пытаюсь понять, зачем ты снова соглашаешься жить. В чем смысл? В чем ценность этой жизни для тебя? Или может ты чем-то ценен для жизни? Может я, увидев тебя и разнюхав, должен ужаснуться возможности попасть в твои калоши и скажу потом трижды твердое «нет» при следующей реинкарнации?

Он что-то хотел ответить, но так разволновался, что начал заикаться не в состоянии никак начать. Я воспользовался этим: – Это ты не можешь сказать или бог не дает тебе говорить? Возможно, он хочет, чтобы ты слушал меня, не перебивая. Не кажется? Полагаю, ты намереваешься поведать мне о глубокомысленности замысла, который сейчас нам не ведом, но откроется там – я поднял руку вверх – на небесах. Но отвечу тебе: «Человек может за одну жизнь десять замыслов десять раз осмыслить. И поднимется потом наверх сам понимая, что хорошо, что плохо. И не надо ему там никакого таинственного экзамена на зрелость. А если у кого с первого захода здесь понимание не получилось, то ему второй уже ни к чему – не поможет. Бессмысленное хождение по жизни, мудрости не приносит. Что не далось, то не возьмешь. И не важно какую жизнь человек прожил – слуги ли, хозяина – все напрасно. Знаешь, как понять, что жизнь прожита зря?».

Он замотал головой и замотал так отчаянно, будто хотел сказать, что не знает, и знать не хочет. Но я уже не мог остановиться: «Когда человек снова желает жизни – вот когда. Когда снова школа, университет, семья, работа, дети, старость. Если он этого хочет, то он все пропустил. Все потратил на семью, детей и работу».

– Поехали, – вдруг выпалил он и вскочил, и оказалось, что он уже в калошах.

Ехали молча. Я попытался о чем-то заговорить, но Митяй вдруг начал молиться. «Мы на юг едем. А разве молиться вечером надо не на запад солнце провожая?», – шучу, чувствуя, что складывается напряженная ситуация и понимаю, что ситуация стала еще более напряженной. А он все молится и молится, что-то тихонько бормоча себе под нос и мелко кладя крестные знаменья. Разбираю лишь «прости меня господи» и «бесовские промыслы это». Думаю в сердцах: «Да и бес с ним!». И, как и обещал, сворачиваю с трассы и через 10 километров упираюсь в ограду деревенской церквушки. Он чуть ли не падает в снег из машины, оступившись. Но тут же вскакивает, подхватывает котомку и палку-посох и быстро-быстро и мелко-мелко семенит к церкви, в окнах которой зажегся свет.

Я даже не стал выходить из машины. Потянулся и закрыл дверь. Посмотрел, как он бежит, смешно поскальзываясь на снегу, улыбнулся, и показалось мне что кто-то сидит на плечах Митяя. Кто-то такой же, как и он черный, но маленький. И маленький этот постоянно оглядывается и сверлит меня огненным взглядом. Перекрестившись, я разворачиваюсь и ударяюсь о что-то сзади. «Черт!», – вылетает непроизвольно. Но это был просто церковный сторож. Он объезжал машину, и я чуть сдвинул его сани по снегу, а лошадь тут же встала. Урона не было ни машине, ни саням, но тысячу рублей церковный привратник берет не споря и спрашивает, вглядываясь в удаляющегося Митяя: «Это чертушко что ли наш вернулся?». И рассказывает, что всякий раз что-то приключается, лишь этот путник у них появляется: то загорится чего, то пропадет кто, то кража, то убийство. «Совпадение», – успокаиваю я его, усмехаясь при этом. Он тоже кривит рот в улыбке, кивает, прощаясь и негромко кричит: «Пошла!», и лошадь, немного пробуксовывая, утягивает сани в сгущающуюся мглу. Возвращаюсь в машину, а она не заводится.

6

Чего машина задурила непонятно, но после второго поворота ключа двигатель закрутился, подтвердив, что не зря капот несет значок мирового бренда. Вдруг звонок на мобильный. И Ванька, кривя голос, хрипит в трубке: «Это водитель праховоза?». «Во-сколько?», – спрашиваю. «Чего во-сколько?», – переспрашивает он уже обычным, но удивленным голосом. «Во-сколько прах твой заехать забрать?», – отвечаю.

Позже, уже из гостиницы, перезваниваю ему и рассказываю о приключениях. Слышу, щелкают клавиши ноутбука.

– Ты, правда, решил это записывать?

– Не всё. Скорее делаю заметки. А идея вживаться в образы прикольная. Получился Высоцкий?

– Ну, во-первых, не Высоцкий, а Жеглов. А во-вторых, зритель рецензию не оставил. Сбежал зритель со спектакля.

– Можно я в вашу встречу от себя кое-что добавлю?

– Добавишь глупости в нашу глупость?

– Да.

– Но только если чуть-чуть.

– А всякие размышления можешь надиктовывать на телефон? Тебе ж все равно делать нечего пока едешь.