Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг

«Пять минут назад… когда мы обсуждали судебную тяжбу… вы стояли на своем очень даже твердо. Как так? Почему?»

«Мистер Мерримен, я считаю важным выяснить, что мотивировало вас задать этот вопрос. Что вы действительно хотите знать? И каким образом это может быть связано с интерпретаций относительно вас и вашего отца, которую я представил вам ранее?»

«Нет, док, я не об этом. Это дело решенное. Я все понял. Честно. Я уже разобрался с лампой моей матери, отцом и желанием смерти. Я хотел бы обсудить карты, которые мы только что разыграли. Давайте вернемся и сыграем в открытую. Здесь мне действительно нужна ваша помощь».

«Но вы еще не сказали мне почему».

«Хорошо. Это элементарно. Мы пытались выяснить причины моих поступков. Как вы тогда сказали – болванка для ключа?»

«Шаблон».

«Именно. И, сдается мне, здесь мы попали в точку. Но у меня все равно остались поврежденные паттерны, например дурная привычка демонстрировать свое напряжение. Я пришел сюда не для того, чтобы просто понять; мне нужно изменить эти поврежденные паттерны. Вы знаете, что мне был нанесен серьезный вред, иначе вы не сидели бы здесь и не проводили бы со мной сеансы стоимостью сто семьдесят пять долларов каждый. Правильно я говорю?»

«Хорошо, я начинаю понимать, к чему вы клоните. Теперь повторите мне свой вопрос».

«Только что, пять-десять минут назад, мы с вами говорили о судебной тяжбе, суде присяжных и моих проигрышах в покер. Вы могли бы свернуть карты. Но вы хладнокровно приняли мою ставку. Я хочу знать, каким образом я выдал свои карты!»

«Не могу точно сказать, но думаю, дело в вашей ноге».

«В моей ноге?»

«Да, когда вы пытались надавить на меня, вы сильно сгибали ногу, мистер Мерримен. Один из самых явных признаков тревожности. О да, еще ваш голос – чуть более громкий и на пол-октавы выше».

«Да вы шутите! Слушайте, это просто здорово! Знаете, это мне поможет. Вот это я называю настоящей помощью. У меня есть идея! Меня осенило, как вы действительно можете все исправить!»

«Боюсь, мистер Мерримен, вы уже видели, что я могу для вас сделать. Я исчерпал свой запас наблюдений. Я уверен, что могу принести вам значительно больше пользы, если буду продолжать делать то, что мы с вами делали на протяжении последних четырех сеансов».

«Доктор, вы помогли мне, разъяснив мне все это про мое детство и моего отца. У меня был инсайт. Отличный инсайт! Но я болен: я не могу поиграть со своими друзьями в покер. Действительно эффективная терапия должна бы устранить эту поломку. Я прав? Качественная терапия должна дать мне столько свободы, чтобы я смог выбирать, как я хочу проводить свое свободное время».

«Не понимаю вас. Я терапевт, как я могу помочь вам играть в покер?»

«Доктор, знаете, что такое „маячок“»?

«Маячок»?

«Дайте, я покажу вам. – Шелли достал кошелек и выудил из него пачку купюр. – Я беру эту десяти долларовую купюру, складываю ее, прячу руки за спину и в одной руке прячу эту купюру. – Шелли проделал эти манипуляции и протянул Маршалу сжатые ладони. – Теперь вы должны догадаться, в какой руке десять баксов. Если вы ошибаетесь, то даете мне десять долларов. У вас есть шесть попыток».

«Хорошо, мистер Мерримен, но я не собираюсь играть с вами на деньги».

«Нет! Поверьте мне, это не сработает, если вы не рискуете. Вы должны быть заинтересованы в выигрыше, иначе это не сработает. Так вы хотите помочь мне или нет?»

Маршал согласился. Он был так благодарен Шелли за то, что он, судя по всему, отказался от идеи подать на институт в суд, что сыграл бы с ним на полу в «валетов», если бы он только захотел.

Шесть раз Шелли протягивал ему кулаки, и шесть раз Маршал пытался угадать. Три раза он угадал, три раза ошибся.

«Отлично, док, вы выиграли тридцать долларов и проиграли столько же. Мы квиты. Так обычно и происходит. Так и должно быть. Теперь моя очередь угадывать».

Шесть раз Маршал прятал десятидолларовую купюру. Шелли ошибся в первый раз и угадал остальные пять.

«Вы выиграли десять баксов, док, а я – пятьдесят. Вы должны мне сорок долларов. Разменять вам?»

Маршал полез в карман и достал пачку купюр, скрепленную массивным серебряным зажимом для денег. Он принадлежал его отцу. Двадцать лет назад его отец скончался от обширного инфаркта. Пока они ждали приезда команды из службы спасения 911, мать вытащила деньги из отцовского кармана, положила купюры в свой кошелек, а зажим отдала сыну. «Держи, Маршал, это тебе, – сказала она тогда. – Носи его и думай об отце». Маршал с глубоким вздохом вытащил две двадцатки – самая крупная сумма, которую он когда-либо проигрывал, – и протянул их Шелли.

«Как вам это удалось, мистер Мерримен?»

«Костяшки на пустой руке были у вас чуть белее – вы слишком сильно сжимали кулак. Еще ваш нос, немного, совсем чуть-чуть, поворачивался в сторону той руки, где лежали десять баксов. Вот это и есть „маячки“, док. Хотите отыграться?»

«Отличная демонстрация, мистер Мерримен. Мне не нужно отыгрываться: я понял суть. Но я все равно не понимаю, что нам это дает. Но, боюсь, наше время истекло. Увидимся в среду». Маршал встал.

«У меня есть идея, совершенно фантастическая идея относительно того, что нам это дает. Хотите послушать?»

«Конечно, я хочу послушать, мистер Мерримен. – Маршал еще раз взглянул на часы и встал. – В среду, ровно в четыре часа».

Глава 17

До сеанса оставалось десять минут, и Кэрол пыталась собраться с мыслями. Сегодня обойдемся без диктофона. В прошлый раз она прятала его в сумке, но потом ничего не смогла разобрать на записи. Чтобы получить хорошую запись, ей придется использовать какие-нибудь профессиональные приспособления для прослушки. Возможно, она найдет что-то полезное в шпионском магазине, который недавно открылся у Юнион-сквер.

Да и записывать на прошлом сеансе было практически нечего. Вопреки ее ожиданиям, Эрнест был достаточно уклончив в ответах. И более искусен. И более терпелив. Она была удивлена тем, сколько времени он потратил, чтобы завоевать ее доверие, чтобы она поверила, что может на него положиться. Он казался совершенно спокойным и удовлетворенным, может, потому, что уже успел переспать с какой-нибудь другой своей пациенткой. Ей тоже надо было расслабиться и подождать: она знала, что рано или поздно появится настоящий Эрнест – коварный, похотливый, хищный Эрнест, которого она видела в книжном магазине.

Кэрол решила, что ей нужно быть сильнее. Она не может и дальше срываться, как тогда, на прошлой неделе, когда Эрнест предположил, что она может передать детям гнев своей матери. Эти слова звучали в ее голове последние несколько дней и совершенно неожиданно влияли на отношения с детьми. Сын даже сказал, что он счастлив, потому что мама больше не грустит, а дочь положила ей на подушку рисунок, с которого ей улыбалась довольная физиономия.

А прошлой ночью случилось нечто и вовсе из ряда вон выходящее. Впервые за много недель на Кэрол нахлынуло острое ощущение счастья. Это произошло, когда она сидела в обнимку с детьми и выполняла обязательную вечернюю программу: читала им «Удивительные приключения Нильса» – эту же потрепанную книгу давным-давно ее мать читала ей на ночь. Она вдруг вспомнила, как они с Джебом сидят над книжкой, прильнув к матери и прижавшись друг к дружке головами, чтобы разглядеть картинки. Странно, на прошлой неделе она то и дело вспоминала непрощеного изгнанника-Джеба. Разумеется, у нее не возникало желания встретиться с ним – она действительно приговорила его к пожизненному заключению, – но она думала, где он сейчас, что с ним.

В конце концов, думала Кэрол, действительно ли мне нужно так тщательно скрывать свои чувства от Эрнеста? Может, в том, что я расплакалась, нет ничего плохого. Эти слезы сослужили свою службу – они создали видимость искренности. Хотя в этом не было необходимости – Эрнест, болван, ничего не понимает. Но как бы то ни было, рискую; зачем позволять ему оказывать на меня влияние? С другой стороны, почему бы не мне использовать его в своих интересах? Я плачу ему деньги. Даже он должен говорить что-то полезное, хотя бы иногда. Каждая палка раз в году стреляет!

Кэрол погладила ногу. Хотя Джесс, как и обещал, был терпеливым и добрым тренером, икры болели. Джесс позвонил ей вчера вечером, и рано утром они встретились у музея De Young, чтобы пробежаться вокруг затянутого туманом озера и по площадке для верховой езды в парке Голден-Гейт. По его совету она бежала со скоростью быстрой ходьбы – плавно, шумно дыша, едва отрывая ноги от покрытой росой травы. Через пятнадцать минут, она, задыхаясь, умоляюще посмотрела на Джесса, тот грациозно скользил рядом с ней.

«Еще несколько минут, – пообещал он. – Беги так, словно ты просто быстро идешь; найди скорость, при которой ты можешь свободно дышать. Сделаем остановку в Японском чайном доме».

А потом, через двадцать минут бега трусцой, случилось что-то удивительное. Усталость исчезла, и Кэрол почувствовала, как энергия переполняет ее. Она взглянула на Джесса, который кивнул и доброжелательно улыбнулся ей, словно ждал, когда у нее откроется второе дыхание. Кэрол побежала быстрее. Она парила над травой, не чувствуя своего тела. Она стала поднимать ноги все выше. Она могла бы бежать вечно. А потом, когда они сбавили скорость и остановились у чайного дома, у Кэрол подкосились ноги, и она была искренне благодарна Джессу, который поддержал ее.

Тем временем за стеной Эрнест набивал на компьютере текст, описывая инцидент, происшедший во время группового сеанса, который он только что провел. Это могло стать ценным дополнением к его статье на тему пространства между пациентом и терапевтом. Один из пациентов рассказал потрясающий сон:

Все члены нашей группы сидели за длинным столом, во главе стола сидел терапевт. В руках он держал лист бумаги. Мы все тянули шеи, перегибались через стол, пытаясь разглядеть, что там написано, но он не показывал нам этот лист. Почему-то мы все знали, что на этом листе был ответ на вопрос, кого из нас вы любите больше всего.

Этот вопрос – кого из нас вы любите больше всего, – писал Эрнест, это самый настоящий кошмар для терапевта. Каждый терапевт боится, что когда-нибудь потребуется сказать, какой из ее членов больше всего симпатичен ему или ей. И именно поэтому многие групповые терапевты (так же как и индивидуальные) не склонны выражать свои чувства к пациентам.

И еще. Эрнест решил придерживаться своего решения быть полностью откровенным во время этого сеанса и чувствовал, что прекрасно с этим справился. Сначала он вовлек группу в продуктивную дискуссию: они обсуждали свои фантазии относительно того, какой пациент был любимчиком терапевта. Это был стандартный ход – большинство терапевтов поступили бы именно так. Но затем он сделал то, на что решились бы немногие: он открыто высказал свое отношение к каждому члену группы. Разумеется, он не говорил о том, кого он любит, а кого нет, – такие глобальные заявления никогда не приносили пользу. Он перечислял качества, которые притягивали его или отталкивали в каждом из присутствующих. И эта тактика оказалась удивительно успешной: все члены группы решили проделать то же самое с остальными, так что каждый из них получил ценную обратную связь. Какое удовольствие, думал Эрнест, вести свои войска с линии фронта, а не через тыл.

Он выключил компьютер и быстро пролистал записи по последнему сеансу Каролин. Прежде чем выйти к ней, он просмотрел также принципы самораскрытия терапевта, которые успел сформулировать:

1. Быть откровенным настолько, насколько это может принести пользу пациенту.

2. Откровенность должна быть разумной. Не забывайте, что вы делаете это для пациента, а не для себя.

3. Если хотите продолжать свою профессиональную деятельность, подумайте о том, как ваши откровения будут восприняты другими терапевтами.

4. Степень самораскрытия терапевта зависит от стадии терапии. Необходимо учитывать время: некоторые откровения, способные принести пользу на поздних стадиях терапии, на ранних стадиях могут возыметь обратный эффект.