Обманщик

Но Броня, придя домой и не найдя свой фунт мяса, устроит скандал. Ее до?лжно пожалеть, как голодную львицу или волчицу. В конце концов, виноват Бог, ведь Он сотворил животных, которым, чтобы выжить, надо убивать. О выборе здесь и речи нет. Либо принимаешь посыл, что так назначено высшими силами, либо – что в вышних сферах царит бюрократия, в точности как сказано в Псалтири: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд. Доколе будете вы судить неправедно?»

Минскер миновал Сотую улицу и через несколько кварталов свернул налево. Быстро глянул на Гудзон, который тянулся золотисто-серебряной лентой и отсюда казался узким, загустевшим и усталым от течения и бесконечных повторений – от тех же вещей, что свели с ума Ницше. Лифтер Сэм, краснолицый, с пьяными глазами. Он искал утешения в бутылке виски. Мать и бабушка закатили в лифт детскую коляску. В ней на розовой подушке лежала маленькая девочка. Кто-то растит новую Броню, свеженькую Минну. Как ни странно, ребенок не сводил глаз с Минскера. Улыбнулся ему беззубым ротиком и даже помахал ручкой. Мать и бабушка рассмеялись. Когда они выкатили коляску на пятом этаже, малышка вроде как помахала на прощание. Бабушка заметила Герцу:

– А вы пользуетесь большим успехом у женщин.

Минскер кивнул. Из вежливости хотел что-нибудь сказать, но в этот миг забыл те крохи английского, какие усвоил из словарей и из чтения шекспировской «Бури».

2

Своей квартиры у Герца и Брони не было. Они жили у вдовы, миссис Бесси Киммел, дантистки, которая увлекалась теософией, спиритизмом, автоматическим письмом, автоматической живописью, а также фотографированием призраков. Миссис Киммел владела большой квартирой. У Герца и Брони была отдельная комната и привилегии на кухне. Минскер познакомился с миссис Киммел на сеансе где-то в районе авеню Сентрал-Парк-Уэст. Из Европы он привез рекомендательные письма, адресованные нескольким ученым-психиатрам в Нью-Йорке. Но в рекомендациях не нуждался, поскольку в этих кругах его знали. Он опубликовал в американских журналах ряд статей по каббалистике, о диббуках[8 - Диббук – душа умершего злого человека.] и демонах, а также об истории дома с привидениями, которую расследовал лично. Читатели оккультных журналов имен не забывают.

Сейчас миссис Киммел дома не было, но у Минскера был свой ключ. Квартира дышала особой атмосферой. Минскер ощутил ее, едва открыв дверь. Здесь, посреди нью-йоркского гвалта, царила неестественная тишина. Дверь и стены едва ли способны создать такую изоляцию. Можно верить или не верить в медиумические силы миссис Киммел, однако в этой квартире витал ее дух. Чувствовалось и реальное присутствие иных сущностей. Ты буквально слышал томительное безмолвие сил, жаждущих заговорить, но обреченных на молчание. И это не игра воображения, твердил себе Герц Минскер. Ведь квартира полна электромагнитных лучей, несущих всевозможные дурацкие песенки, пустую коммерческую рекламу, джаз, нацистскую и коммунистическую пропаганду и невесть что еще, и все это было готово тотчас стать слышимым, когда кто-нибудь включит радио, – так почему бы здесь не быть и другим вибрациям? Поскольку время и пространство суть иллюзии и категории разума не имеют внешней субстанции, все это было в пределах возможного. Неудивительно, что Кант верил в Сведенборга и его чудеса.

Коридор был сплошь увешан автоматическими рисунками миссис Киммел: расплывчатыми силуэтами, фигурами птиц, масками, туманными лицами, восточными одеяниями, смутными вереницами платьев. Было здесь и изображение некоего животного с мордой свиньи и множеством глаз, похожего на Ангела смерти. Со стен глядели фантастические птицы, полулюди-полузвери, цветные мозаики, напоминавшие одновременно цветы и опухолевые разрастания. Миссис Киммел выработала собственную догму. Черпала из всех источников. Говорила с уверенностью, которая просто поражала Минскера. Рассказывала ему, как пришла к оккультизму. В детстве у нее был туберкулез, а вдобавок опухоль в почках. Доктора от нее отказались, но Бесси решила построить себе новый организм. Силой воли она реконструировала свое тело и снабдила его новыми органами, вроде как поменяла в комнате мебель. Дня не проходило, чтобы она не сообщала Минскеру весточку от небесных учителей, что руководствовали землею и на протяжении эпох исподволь подготавливали Царство Небесное. Миссис Киммел уверяла, что Минскер приехал в Америку не случайно, но послан сюда с миссией. Ей поручено передавать ему указания и интерпретировать все виды загадок, смысл коих может быть раскрыт лишь с горних высей.

«Ну а чем лучше вера в Гитлера или Сталина? – спросил себя Минскер. – Она ближе к истине, чем коммунисты и нацисты. По крайней мере, ее зрение обращено ввысь, а не книзу». Спохватившись, что в руках у него фунт мясного фарша, он прошел на кухню и убрал его в холодильник. На стенке ванны обнаружился таракан. Он пытался всползти вверх по белому фаянсу, но все время соскальзывал. Минскер хотел было смыть его, однако удержался. Миллионы евреев и неевреев становились сейчас жертвами жестокости тех, кто сильнее их, вот как этот таракан. Чем Минскер был для таракана, тем нацисты и большевики были для евреев. «Я его спасу! – решил Минскер. – Дайте и мне сделать благое дело. Когда-нибудь оно мне зачтется». Он оторвал клочок туалетной бумаги, подождал, пока таракан заползет на него, а потом бросил бумажку на пол.

– Тебе суждено жить! – сказал Минскер таракану. – Однако не полагайся целиком на судьбу.

Герц Минскер прошел в свою комнату. Броня постаралась устроить все как можно лучше, но мебель была дешевая, обшарпанная. На обивке дивана красовалось большое пятно. На столе стояла фотография детей Брони – Кароли и Юзека. Личики обоих словно обвиняли Минскера. Весь день твердили: «Ты отнял у нас маму». Кароля и Юзек оказались теперь в Варшавском гетто и носили желтую звезду.

Минскер обычно говорил себе, что вот так все грехи человека будут явлены в геенне. Куда ни глянь, повсюду картины его проступков и страданий, ими причиненных.

Он лег на диван, прислушиваясь к движениям внутри. Страсти, огорчения и страхи клокотали в нем, словно некая машина. Он приложил два пальца к правому запястью, мгновение прислушивался, глядя на циферблат наручных часов. Сердце билось слишком быстро. И временами словно пропускало удар. Вместо шестидесяти ударов в минуту – девяносто. Как всегда, навещая Минну, он изрядно угощался деликатесами – пудингами, компотами и пирогами – и чувствовал в желудке дискомфорт. Вдобавок начинала болеть голова. Он искоса глянул на фотографию: «Не могу больше. Скажу ей, чтобы убрала ее в ящик».

Мысли толкались в мозгу, словно норовили проникнуть в сознание, и Минскер, как сторонний наблюдатель, следил за их усилиями. Что сию минуту делала Мира? А как насчет Лены? Он принялся высчитывать, сколько лет сейчас Лене. Восемнадцать. Взрослая совсем. Может, и не девушка уже? Коварная мысль мелькнула в голове – она словно выскользнула из тисков, которые ее удерживали, ловко нанесла урон и опять спряталась, точно проказник-домовой. Да, вот так же, как Минскер обходился с чужими дочерьми, другие обошлись с его дочерью. Кто знает? Может, ее изнасиловали нацисты? Или, может, все случилось добровольно. Но что такое – родное дитя? Что такое взаимоотношения поколений? Тела всегда оставались порознь. Даже собственное тело – чужой, враг.

Герц услышал, как открылась входная дверь. Пришла Броня. Зашуршала пакетами и свертками. Она все купила к ужину, наверно, сторговалась где-нибудь в магазине.

Донесся ее голос:

– Дорогой, ты дома?

«Вот все, что мне требуется при всех моих бедах, – дорогой!» – мысленно рассмеялся он и откликнулся:

– Да, я здесь!

Броня вошла в комнату – блондинка выше среднего роста, стройная, волосы растрепаны, в светлом платье, за день помятом и в пятнах. От жары, работы и тревог лицо ее казалось усталым. Она похудела и выглядела моложе своих лет. Словно до предела утомленная девушка. Герц окинул ее взглядом знатока: настоящая красавица – белокурая, голубоглазая, с безукоризненными руками и ногами. Ни единого изъяна в фигуре. Только под глазами синие круги, и все существо выражало усталость, досаду, разочарование.

– Ну, как все прошло? – спросил он.

– Не хочу говорить об этом. Мне надо ненадолго прилечь. Я просто валюсь с ног.

3

Герц поднялся с дивана, и Броня тотчас легла. Лежала едва дыша, словно совсем без сил.

Он отошел к туалетному столику, сказал:

– Работа на фабрике не для тебя.

– А что тогда для меня? Оставь меня в покое!

– Может, что-нибудь сделать?

– Ты купил мясо?

– Да, оно в холодильнике.

– Я думала, ты забудешь. Тогда, может, накроешь на стол? С другой стороны, лучше ничего не делай. Я сама. Только минут пять отдохну. Слов нет, что творится в подземке. Просто чудо, что я вышла оттуда целая-невредимая. Есть новости из Польши?

– Нет.

– А письма для меня?

– Тоже нет.

– Знаешь, я встретила там одну женщину, так она регулярно получает письма. Посылает посылки, и они доходят. Ты не поверишь, но она знала Владека.

– Как? Впрочем, не важно.

– Когда-то она работала у его отца. Показала мне, что делать.

– Не ходи туда больше.

– Если я не приду, сегодняшний день мне не оплатят. Там профсоюзов нет. Мастер – жуткий тип. Орал на меня. Чуть не ударил. По крайней мере, я теперь знаю, что такое фабрика.

– Поживешь со мной – много чего узнаешь.

– О да. А ты чем занимался весь день?

– Встречался с Моррисом.

– И все?

– Был в библиотеке.

– Надо было сказать Моррису, что я не смогу быть завтра в шесть… не пойду же я к ним прямо с работы. Сперва надо умыться и переодеться. Самое раннее могу прийти к семи.

– Я так ему и сказал.

– Позвони Минне. Он забудет предупредить ее. Если она будет знать, что мы запоздаем, то не станет спешить с готовкой.

– Ладно, позвоню.

– Раньше четверга у меня выходного не будет, но я хочу собрать посылку. Может быть, соберешь и отправишь вместо меня? Купи тушенку в банках. Денег я тебе дам. Нужны калорийные продукты: консервированная фасоль, макароны, грибной суп. Можешь добавить несколько баночек сардин. Та женщина говорила, что посылала салями. Там страшный голод. Кто-то читал, что в самую первую неделю они ели мясо околевших лошадей. Многие мужчины бежали в Россию, но Владек бежать не мог, с детьми-то! Они ведь пешком ушли. Поезда перестали ходить сразу же. Кроме того, Владек ярый антикоммунист. Его бы тотчас расстреляли. Понять не могу, почему другим приходят письма и подтверждения, что их родственники получили посылки, а мне – ни словечка. Иногда я думаю, что их уже нет в живых.

– Живы они, живы.