Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

После такого обмена любезностями мы вполне удовлетворённые вернулись к нашим повседневным занятиям.

Мой дядя – известный физик Иоффе М. С.

В мои аспирантские годы мне часто приходилось бывать в командировках в Москве. Общеизвестно, что в то время, 1966–1970 г. г., получить номер в гостинице простому инженеру было совершенно невозможно. Мне же очень повезло, что там жили родственники, мамины двоюродные брат и сестра, Леопольд (Леонид) Львович Горелик и Фира Львовна Иоффе. Несмотря на то, что Леопольд и его близкий друг, Михаил Соломонович Иоффе, перед войной закончили Физический факультет ЛГУ, они оба после четырёх лет фронтовой службы в Ленинград не вернулись. Они были вызваны в Москву, в Институт Атомной Энергии (ИАЭ), который был создан всего двумя годами ранее с одной лишь целью – как можно быстрее создать атомную бомбу, и учёные-физики там нужны были «позарез». Совсем рядом с ИАЭ для его сотрудников в срочном порядке построили комфортабельные по тем временам так называемые «сталинские» дома. В одном из таких домов по одной лестнице на втором этаже в двухкомнатной квартире жил Леопольд со своими родителями, а в точно такой же квартире на восьмом этаже жила его сестра Фира Львовна с мужем Михаилом Соломоновичем и их дочерью Ритой. Вот у них-то я и останавливался каждый раз, когда приезжал в Москву по своим диссертационным делам. Мало того, что они давали мне приют и ночлег, так я ещё получал огромное удовольствие от общения с самим Михаилом Соломоновичем. Как раз в эти годы он часто бывал в Европе с докладами на многочисленных физических конгрессах и у него всегда находилось, что рассказать.

Теперь, чтобы дать понять читателю что за человек был Михаил Соломонович, я, с позволения самого автора, привожу здесь отрывок из рассказа «Зальцбург 1961 г.», который опубликован в книге ленинградского учёного-физика Березина Арсения Борисовича под необычным названием «Пики – Козыри», изд. 2009 г.:

(Здесь необходимо ввести читателя в содержание его рассказа: после успешного выступления делегации советских физиков, возглавляемой академиком Арцимовичем Л. А., на конгрессе, посвящённом управляемой термоядерной реакции в Зальцбурге, делегация прибыла в аэропорт Вены, чтобы лететь в Москву. Далее привожу слова самого Березина А. Б. – И. Г.)

«При посадке в самолёт советской компании «Аэрофлот» случилось непредвиденное: на рейс было продано на один билет больше, чем было мест. С нами летела наша сборная по футболу, которая накануне проиграла австрийцам. Предстояло решить, кого оставлять в Вене на неделю до следующего рейса: футболиста или учёного. Решали долго. Сначала в аэропорту, потом у самолёта. Мы сидели внутри. Лев Андреевич сказал:

– Пошли на воздух, мне душно.

Мы вышли. У колеса стояли Представитель (от Аэрофлота), начальник Главка, куратор (очевидно, от КГБ) и Гавриил Качалин, начальник проигравшей команды. Поодаль кучковались хмурые футболисты с баулами. Спор был в самом разгаре.

– А вот и Лев Андреевич, – обрадовался начальник Главка. – Подходите к нам!

И Качалин с ходу обратился к новому лицу:

– Вот вы, товарищ академик, знаете всех своих. Вы за них ручаетесь?

И Лев Андреевич, не почувствовав ловушки, гордо ответил:

– Ручаюсь, как за самого себя!

– А я, – осклабился Качалин, – не могу поручиться ни за одного! Все они пьяницы и фарцовщики. Оставишь без присмотра, он или напьётся, или сбежит. Вот и выбирайте сами!

– По-моему, всё ясно, – сказал представитель Аэрофлота. – Кого будете оставлять, товарищ академик?

Лев Андреевич был в ярости. Его сделали как мальчишку. Но от суровой советской действительности деваться было некуда. И он сказал:

– Тогда останется Михаил Соломонович Иоффе.

В глубине души я надеялся, что он назовёт меня.

Но он назвал человека, которому всецело доверял. В самолёте это известие вызвало бурю протеста: все считали, что справедливо было бы оставить футболиста, тем более проигравшего. Один Михаил Соломонович (М. С.) спокойно взял свои вещи и вышел на лётное поле. Грусти на его лице мы не заметили.»

А теперь вторая, главная, история, которая хорошо отражает тогдашнюю атмосферу в СССР и ради которой я решил, что будет уместно поместить эту главу в мою книгу. Тот Зальцбургский конгресс 1961 года стал поворотным пунктом в общении между учёными-физиками СССР и их зарубежными коллегами. Поскольку никто из них не нарушил «кодекс строителя коммунизма» в первой из своих поездок в зарубежную страну капиталистического мира, все они вдруг стали «выездными». И М. С. был одним из них. Теперь не проходило и года, чтобы он не летал в одну из стран Западной Европы либо для участия в физическом конгрессе, либо для чтения лекций в одном из тамошних университетов. Этот процесс значительно расширил его научные контакты и, как следствие, знакомство зарубежных коллег с его собственными достижениями в области увеличения времени жизни высокотемпературной плазмы в магнитном поле.

Дальнейшее повествование я веду со слов самого М. С.: 6-го февраля 1969 года он начинает получать многочисленные телефонные звонки и телеграммы от советских коллег, которые работают в восточной части страны (Владивосток, Томск, Новосибирск), поздравляя его с присуждением американской премии «Атом на службе мира». Премия эта в области физики атома считалась второй по значимости после Нобелевской и учреждена фондом Форда в 1955 году. Её первым лауреатом в 1957 году стал знаменитый физик Нильс Бор, а из советских физиков её получил академик В. И. Векслер в 1963 году. Оказалось, что всесоюзная радиопрограмма «Время» (или «Маяк»?) в утренней новостной программе сообщила это радостное для СССР известие, ссылаясь на своего корреспондента в Вашингтоне. Какого же было удивление самого М. С., когда утро пришло в европейскую часть СССР, а в программе «Время» этого сообщения не оказалось!? Теперь стало очевидно, что кто-то в её московской редакции в срочном порядке откорректировал новостную программу, получив такое указание откуда-то «сверху». А чуть позже в течение дня начали названивать и московские корреспонденты западных газет с поздравлениями и вопросом: «вы принимаете премию и поедете в США для её вручения?». М. С. «изворачивался» как мог, чтобы не сказать ни «да», ни «нет». Ведь это было время, когда над каждым из нас стояли партком, райком, первый отдел (читай КГБ), дирекция института, и т. д., и только они знали, как следует ему поступить. Но в данном случае и эти органы управления всего и всем в нашей стране тоже не знали, что ему сказать, поскольку вопрос был международного уровня. Наконец, в первом отделе института ему сказали, что надо повременить с ответом – они ждут решения с «самого верху».

А через неделю по почте приходит следующее письмо на двух страницах из Комитета по присуждению премии «Атом на службе мира» за 1969 год из Бостона:

https://tinyurl.com/2p829b83 (https://tinyurl.com/2p829b83)

https://tinyurl.com/ykyknt6d (https://tinyurl.com/ykyknt6d)

Как видно из этого письма, премия присуждается в девятый раз и будет поделена между семью лауреатами из Дании, СССР, Великобритании и США. Каждый из этих семи лауреатов получит традиционную золотую медаль и чек на $15,000 (1/7 часть от полной премии в $105,000). Церемония вручения состоится в Национальной Академии Наук в Вашингтоне 14 мая 1969 года и непременным условием является её получение на территории США. Письмо также содержит просьбу сообщить телеграммой до 26-го февраля о своём прибытии для получения премии, чтобы у них было достаточно времени для подготовки церемонии вручения.

«Бедный» М. С., от которого уже ничего не зависело, продолжал с трудом отбиваться от иностранных журналистов в ожидании своей судьбы. Наконец, через две недели после начала этой эпопеи его вызвал начальник первого отдела и озвучил вердикт, который пришёл «с самого верха»: он должен отказаться от премии по причине агрессивной войны, которую США ведёт во Вьетнаме. Ещё через пару дней он узнал, что по его вопросу собиралось Политбюро ЦК КПСС (!?) и на него был приглашён директор ИАЭ академик Л. А. Арцимович, тот самый, который в предыдущем рассказе так высоко оценил моральные качества М. С. Самое интересное, что, как удалось узнать самому М. С., проблема вовсе не состояла в пятом пункте его анкеты, как легко можно было бы предположить в то время. Выступление академика на Политбюро звучало так, что М. С. вообще-то всего лишь кандидат физмат. наук, даже не доктор, и сам академик не разделяет столь высокой оценки работы М. С. Как видите, даже этот вполне заслуженный учёный-академик был не лишён банальной зависти, которая заключалась в том, что какой-то к. ф-м. н., работающий в его институте получит довольно престижную международную премию, а он, академик, вроде, как и ни при чём.

Очевидно, чтобы сгладить неуклюжесть сложившейся с М. С. ситуации, когда его заслуги признаны мировым научным содружеством, но не в самом СССР, в следующем 1970 году ему предлагают защитить докторскую диссертацию без самой диссертации. Да-да, я не ошибся, для этого он пишет лишь реферат на нескольких страницах. На самом деле и защиты, как таковой, не было, а было присвоение докторского звания по совокупности заслуг. Это был редчайший случай такой чисто формальной защиты и присвоения звания д. ф-м. н. Другой известный мне подобный случай произошёл в 1935 году с будущим академиком и Нобелевским лауреатом по экономике Л. В. Канторовичем, которому в тот год исполнилось всего 22 года. И чтобы окончательно подсластить пилюлю, М. С. в том же 1970 году получает ещё и Государственную премию за руководство исследованием «неустойчивости высокотемпературной плазмы в магнитном поле и создание метода её стабилизации «магнитной ямой»». Это в дополнение к уже имеющейся Сталинской премии 1953 года за «разработку и внедрение в промышленность электромагнитного метода разделения изотопов и получение этим методом лития-6». Здесь следует ещё добавить к перечисленному, что в мире управляемой термоядерной реакции М. С. известен ещё так называемыми «магнитными палками Иоффе», названными в его честь.

А вот и ещё одна нестыковка в этом скандальном деле. Когда я раньше (в 2017 году) готовил материл для этой главы, я обратил внимание, что в русской версии Википедии на странице, посвящённой М. С., вообще ничего не было сказано про премию «Атом на службе мира», в то время как в английской версии, где перечисляются все её лауреаты с 1957 по 1969 года -

https://en.wikipedia.org/wiki/Atoms_for_Peace_Award (https://en.wikipedia.org/wiki/Atoms_for_Peace_Award)

– его имя упоминается со сноской о том, что Советское правительство заставило его отказаться от премии. Когда же я проверил ту же страничку в Википедии годом позже (август 2018), я уже обнаружил в ней такую запись:

«Премия «Атом на службе мира» 1969 г. присуждена за оригинальные эксперименты в области горячей плазмы. Под давлением правительства СССР (М. С. Иоффе (И. Г.)) был вынужден отказаться от премии».

А чуть ниже я нашёл такое этому факту подтверждение: «В последний раз эта страница редактировалась 1 июня 2018».

Можно подумать, что кто-то узнал о моём намерении посвятить М. С. целую главу в этой книге и потому решил привести этот факт его жизни в полное соответствие с действительностью.

В связи с М. С. мне вспоминаются два эпизода, которые связаны с Театром на Таганке, который в конце 1960-х годов был чрезвычайно популярным в Москве, да и во всём СССР. Слава его была велика, а вот зал там был очень маленький для театра такой популярности и купить билет на его спектакли для москвичей не представлялось возможным. Что уж тут говорить про заезжих на несколько дней командированных. Тем не менее, мне удалось там побывать дважды и оба раза даже бесплатно. Для этого я использовал свой обычный приём – приезжал за пол часа до начала спектакля и начинал себя убеждать, что я должен попасть в зал во что бы то ни стало, одновременно внимательно наблюдая за происходящим вокруг. Первый раз это происходило зимой в лютый мороз, когда я заметил, что некоторые зрители, которые уже прошли с билетами внутрь и сдали свою верхнюю одежду в гардероб, выходят обратно через контроль чтобы покурить на свежем воздухе. Когда же они возвращаются, контролёрша, видя, что они без верхней одежды, больше не просит предъявлять их билеты, поскольку очевидно, что их одежда сдана в театральный гардероб. Тут то я и понял, что это обстоятельство и есть мой шанс попасть внутрь. Надо только решить, как избавиться от моей верхней одежды, но так, чтобы не простудиться на таком морозе. Быстрая рекогносцировка местности показала, что слева от театра имеется небольшой ресторан, в который я и побежал. После того, как я отдал гардеробщику свою куртку, пришлось изобразить вид, что ищу посадочное место в зале ресторана, а сам наблюдал за гардеробщиком и, как только он отвернулся, я бросился на улицу и прямиком в такой вожделенный Театр на Таганке. Проскочил я в зал в толпе покуривших без всяких проблем, как и было запланировано. Ну а дальше всё было проще простого: поскольку там всегда было много официальных блатных безбилетников, которые сидели на ступеньках лестницы, то я просто присоединился к ним. В тот раз я попал на спектакль «Добрый человек из Сезуана» по Бертольду Брехту. Это тот самый первый спектакль, с которого начался Театр на Таганке. Я, конечно, был счастлив своей удаче, но не мог полностью насладиться спектаклем, поскольку всё время, которое он шёл, а это было больше 3-х часов, меня не покидали мысли:

– а вдруг ресторан закроется раньше, чем закончится спектакль?

– и что я тогда буду делать без куртки на таком морозе?

– и какая судьба будет у моей куртки?

Второй раз такой метод уже не мог сработать, поскольку происходило это летом и нужно было придумать что-то пооригинальнее. В тот день давали тоже очень известный их спектакль "Десять дней, которые потрясли мир" по роману Джона Рида. На этот раз я стал внимательно наблюдать за всеми людьми, проходящими через контроль, а особенно за теми, кто делал это не имея билета. Надо сказать, что на этот раз удача пришла даже быстрее, чем в первый раз. Я заметил, что уже второй человек на вопрос ваш билет, ответил контролёрше, что он идёт к Марии Михайловне. Тогда я решил, что ведь я тоже могу идти к той же самой мифической Марии Михайловне. Вопрос только в том, что лицо при этом должно выглядеть очень наглым, а я никогда не обладал актёрским мастерством, и ещё хорошо бы знать, где же находится эта мифическая женщина, чтобы после прохождения через контроль не дай бог не направиться в сторону, противоположную её реальному нахождению – ведь тогда я буду разоблачён и с позором изгнан. В результате мне повезло – случайно я выбрал правильное направление к Марии Михайловне и опять, как и многие другие блатные безбилетники, занял своё почётное место на ступеньках лестницы. На этот раз получилось даже лучше – т. к. мне не пришлось переживать за возможные последствия моей придумки (куртки у меня на этот раз всё равно не было), то я легко расслабился и сполна насладился игрой актёров.

Обычно, когда вечером я появлялся в квартире Иоффе, М. С. расспрашивал меня о проведённом дне. Оба раза после того, как я докладывал ему, что мне посчастливилось быть на спектакле в Театре на Таганке, М. С. наигранно возмущался:

– Ну разве это справедливо – мы живём в Москве и не можем попасть на спектакли Таганки, а он приезжает на два дня и пожалуйста вам…

Надо заметить, что судьба М. С. в начале 90-х годов сложилась очень трагично, как, впрочем, и многих других советских учёных того времени.

Неудачная экспедиция на Юго-Западный Памир 1969 года

В середине июля мы летим самолётом в город Ош, который находится в Киргизии на границе с Узбекистаном. Вообще-то, наш конечный пункт посёлок Лянгар на Юго-Западе Таджикистана. Юго-Западный Памир – это вам не Тянь-Шань – нет тех красок и красот, а есть совсем дикая природа из скал, осыпей и песка, скорее напоминая пустыню, чем долину живописных гор. Деревьев нет совсем. Зато есть знаменитый Памирский тракт – горная дорога Ош – Хорог, которая запоминается на всю жизнь не только тем, что она проходит через перевал высотой 4,656 метров над уровнем моря, но также и юмором местных водителей грузовиков. Там на крутом (почти 180

) повороте, когда справа от тебя 100 метровая скальная стена, а слева километровый обрыв, при том, что ширина дороги только для одного грузовика, можно прочитать, например, такой рукотворный предостерегающий дорожный знак: «Здесь Иванов поехал прямо!». Или ещё такое: «Водитель помни: ты на дороге, как слеза на реснице!». После таких объявлений на каждом опасном повороте хочется быть готовым к прыжку из кузова грузовика. Правда, невозможно быть в постоянной готовности все двое суток, которые занимает эта дорога и, в конце концов, ты засыпаешь, забывая о предосторожности и полностью отдаёшь свою судьбу во власть водителя. Зато адреналина от такой поездки хоть отбавляй! Мы едем под пик Энгельса, высота которого 6,510 м над уровнем моря, с намерением взойти на него по южной стене, что будет для всех нас первой в жизни шестёркой (6 к.т.), тем самым мы выполним норматив мастеров спорта (м.с.) – непременное желание каждого спортсмена.

Через два дня утомительного пути останавливаемся на ночёвку за 30 км до нашего конечного пункта – пограничного посёлка Лянгар. Здесь по горной реке Пяндж проходит граница между СССР и Афганистаном. Прямо перед нами, на той стороне реки в Афганистане хорошо просматривается Гиндукуш – северные отроги Гималаев. В нашей экспедиции под руководством уже известного читателю д.т.н. и м.с. Дмитрия Евгеньевича Хейсина было чуть больше 20 человек. Ночуем мы прямо на травке и песке под звёздным небом, не ставя платок – дождей здесь летом не бывает. Утром следующего дня, километров за десять до пограничного Лянгара, водитель нашего грузовика неожиданно останавливается и подбирает попутчика – славянского вида (что в этих краях большая редкость) молодого мужчину в гражданской одежде. Он ловко запрыгивает к нам в кузов, и мы продолжаем дальнейший путь. Интуитивно мы все понимаем, что присутствие этого мужчины совсем не случайно и с этого момента разговоры в кузове значительно сократились. И только, когда он покинул нас уже у самой погранзаставы, все облегчённо вздохнули. А опытный Митя тут же всё и разъяснил – закрытая проверка. К слову сказать, через три недели, когда Митя послал самого молодого из нас, к. ф-м.н. Игоря Кроля, вниз раздобыть вертолёт для транспортировки пострадавшего, Игорь, находясь на погранзаставе узнал этого мужчину, но теперь он был в форме старшего лейтенанта пограничных войск. Наконец, Митя утрясает все формальности с пограничниками и теперь мы свободны гулять по ничейной полосе, где (прямо по Высоцкому) «цветы необычайной красоты». Теперь мы вольны дышать по настоящему свободным воздухом, в прямом и переносном смыслах!

Мы разгружаем грузовик и перепаковываем грузы, готовя их для ишаков, которые должны доставить наш общественный груз по тропе в базовый лагерь. Следующим утром приходят ишаки вместе с погонщиками. Навьючивание ишаков – это целая наука, которой мы, конечно, не обучены и потому эту деликатную работу проделывают сами погонщики, а мы только смотрим и восхищаемся как они навешивают на каждого ишака по два ящика весом 40 кг каждый! Теперь каждому из нас в дополнение к собственному рюкзаку весом 30–35 кг вручается один ишак – погонщиков всего трое, а ишаков-то 20! А погонять ишака – это ведь тоже надо уметь, а в университетах нас этому не учили: он ведь где вздумает, там и останавливается, и ложится на тропу. Лежит на ней столько, сколько ему захочется, и никакое битьё хворостиной по любым местам его тела не помогает. Правда, после научного подхода к проблеме (не даром у нас в составе экспедиции один доктор и несколько кандидатов наук), выяснилось, что ишаки реагируют на битьё по интимным местам. Это открытие было быстро передано по цепочке всем членам растянувшегося каравана и сильно упростило нашу дальнейшую задачу. Созвучие моего имени с ишаками не могли не заметить мои друзья и, с лёгкой руки Игоря Кроля, за мной закрепилось имя Ишачок на всё время экспедиции.

Через шесть часов такого совместного с ишаками неторопливого ходу мы, наконец, добрались до базового лагеря на высоте 4,000 метров. Там уже находилась другая экспедиция из нашего же Ленинградского ДСО «Труд» – команда Чуновкина Г. А., которая, в отличие от нашей, была участником чемпионата СССР этого года. Их целью, как и нашей, был пик Энгельса (6,510 м) с юга с той лишь разницей, что мы собирались взойти на него по уже хоженому маршруту Кустовского (6 к.т.), а они – по новому более трудному и опасному, зато их маршрут мог реально сделать их, если не чемпионами, то, по крайней мере, призёрами чемпионата СССР в классе высотно-технических восхождений.

Наконец, начались обычные экспедиционные будни. А вокруг нас незабываемое зрелище – сплошные шести тысячники – выбирай и можешь идти на любой! После тренировочного восхождения я сделал успешное руководство на шести тысячник пик Бабеля по юго-западной стене (5Б к.т.). Когда мы вернулись в лагерь, меня подзывает к себе Гурий Чуновкин и просит, чтобы я сходил в двойке с их врачом Геной Жураковским на вершину «Памяти жертв Тетнульда» (5Б к.т.) – ведь Гена не является членом их команды, а только доктором экспедиции, и надо же и ему залезть на какую-нибудь приличную гору, пока команда не ушла на своё главное восхождение. С Геной я знаком с 1964 года, когда первый раз приехал на сбор в а/л «Безенги», где он тогда работал лагерным доктором. Хорошо помню, как в тот год Гена, пользуясь своим положением, часто просил меня заходить к нему в медпункт, где подкармливал меня глюкозой. А теперь выясняется, что Гена захотел сходить со мной на гору и попросил своего начальника одолжить меня у моего начальника Мити Хейсина. Я, конечно, не возражал и мы прекрасно сходили на эту вершину. Маршрут оказался очень приятным, с очень приятным скальным лазанием. Мне кажется, что мы за целый день залезли до вершины и там заночевали. Всё это время Гурий сам наблюдал за нами прямо из лагеря в 60-кратную подзорную трубу – этого требуют правила альпинизма – в двойке можно идти на восхождение, но тогда она должна иметь наблюдателей.

Это восхождение было одним из самых приятных среди всех моих пятёрочных восхождений, как прошлых, так и будущих. А было это потому, что мы с Геной оказались идеальной парой: обычно всем хочется лидировать на восхождении, хотя бы какую-то его часть. Это связано с тем, что удовольствие от восхождения сильно возрастает, если ты на нём лидируешь, т. к. ты идёшь с нижней страховкой, сам выбираешь путь для лазания, сам вбиваешь крючья, через которые тебя снизу страхует твой напарник по связке; и не дай бог, если ты забил их плохо и при срыве хотя бы один из них вырвется, – пенять придётся на себя самого. Вот это самое чувство полной ответственности и за себя, и за напарника по связке, и добавляет тебе адреналина и общего удовольствия. Гена же, в отличие от меня, к альпинизму относится очень спокойно, что называется «не рвёт и не мечет», к званиям не стремится во что бы то ни стало, чего нельзя было сказать обо мне. Очевидно, что у него было нормальное детство, отсюда и нормальное отношение к альпинизму. Я же, как читатель уже сумел убедиться, как раз и отношу своё рвение к альпинизму за счёт своего комплекса неполноценности, который мне в полной мере пришлось испытать в детстве. А в настоящее время очень хотелось доказать самому себе, что у меня-таки есть что-то такое, за что и я могу себя уважать. Таким образом, я лидировал всё это восхождение, а Гена без проблем выполнял работу второго в связке и тоже был вполне доволен своим местом действия.

В конце июля на эту же поляну прибыл сбор из Ростова. Их команда была прямым соперником команды Гурия за чемпионские медали. А 1-го августа сюда же прибыла ещё одна экспедиция – из Ленинградского студенческого ДСО «Буревестник», которая запомнилась мне по двум причинам: во-первых, там я впервые встретился с к.т.н. и к.м.с. Серёжей Калмыковым, с которым только через 40 лет (!!!) по настоящему подружился, о чём будет рассказано в соответствующем временном отрезке; во-вторых, у них экспедиционным врачом был не какой-нибудь врач, а профессиональный сексолог Лев Аккерман, который по вечерам, пока народ не разошёлся по восхождениям, читал лекции по своей узкой специальности. Лекции эти пользовались большим успехом у мужской аудитории (а другой там и не было) и вызывали многочисленные вопросы. Именно Серёжа пригласил меня на одну такую лекцию, но после этого я уже не пропускал ни одной, если, конечно, не был на восхождении. Ведь в какое мы жили время – книг по сексологии не было ни в продаже, ни даже в библиотеках!