Проект «Цербер»: Выводок

– Они же лучшие, тренированные, значит, люди. Не дети малые.

– То, что они лучшие не означает, что они должны стать инвалидами в первую же неделю в отряде! Ты в курсе, что у Небольсина нога теперь толком никогда сгибаться не будет? Через месяц из госпиталя выпишут, на гражданку. Тебе нравится, когда люди себе кости ломают, я правильно понимаю?

– Вадим, ты не думай, что я поехавший…

– Да?

– Да! Я пытаюсь сделать так, чтобы они поняли, что нельзя быть готовым к тому, с чем нам придётся столкнуться! Надеюсь, что только может…

– А ты сталкивался?

– Вадим, ты понимаешь о чём я! Ты сам нам показывал эти записи! «Они не оставят от группы даже ошмётков, если замешкаемся», – твои слова.

– И как это связано с тем звиздецом, что ты решил дать новичкам в качестве тренировки?

– Я просто пытаюсь их погрузить в то, что может случиться на задании. Я помню, как было в Весеновске, и я хочу, чтобы они были готовы хотя бы к нему!

– Вот только не начинай про Весеновск! Я помню твоё предложение в банке!

– Мы не знали, что было за дверью!

– И поэтому надо всех убивать направо и налево? Булат, я тоже там был, ты предложил подорвать людей на ровном месте, без причины.

– Это не так!

– Так! Это так! И я тогда решил, что это у тебя мандраж такой был, пока ты не расстрелял сдававшихся в плен фанатиков!

– Я клянусь, что видел у них гранату!

– Их руки были подняты!

– Граната была!

– Мля… Булат, не надо! Несколько человек уже пострадало на твоей «подготовке». Ты не слышишь того, что до тебя пытаются донести окружающие. Я не хочу ругаться с тобой опять. Делаем так: или ты пишешь сегодня рапорт на увольнение, или я завтра перестану тебя прикрывать перед военной прокуратурой.

Оба офицера замолчали. Булат хотел сказать ещё кое-что, но выдал только: «Есть, рапорт. Разрешите идти?» Вадим молча кивнул. Почти всю службу в отряде этот здоровяк обращался к Вадиму на «ты». Не из панибратства или пренебрежения, а просто потому, что когда-то они действительно уважали друг друга. Оба были из первой волны набора в отряд, оба входили в четвёртую группу, которой раньше командовал Вадим.

В тот же день Булат подал бумаги на увольнение, заполнил обходной лист, попрощался с базой и в 17:00 вышел за порог КПП. Спортивная сумка – вот и весь багаж, что был у бойца «Раската». Квартиру он получить не успел, военную ипотеку брать только планировал. «Куда дальше? Эх… Надо подумать», – неизвестность казалась мрачной, офицер предполагал, что недопонимания с командованием как-нибудь переживутся и он останется в подразделении, но не случилось.

Мужчина пошёл к автобусной остановке, стоявшей через дорогу от КПП. Выцветшее расписание движения транспорта немного отличалось от того графика, по которому в действительности ходили маршрутки. До ближайшего автобуса было ещё сорок минут. Булат расселся на пустой лавке, поставив сумку рядом – на остановке не было никого. «Куда дальше? Кем? Где?» – вопросы встали во весь рост. Он понимал, что без работы долго не протянет: накоплений хватит только на пару месяцев, если сможет найти дешёвое съёмное жильё. Военная прокуратура имела на него зуб, так что теперь вряд ли получится устроиться по контракту в армию. Департамент Внутренних Дел может и примет на работу, но уверенности в этом не было. «Охранником? Это после «Раската»-то? Мдааа», – неприятные мысли о будущем прервались телефонным звонком.

– Игорь Воробьёв? – послышался в трубке незнакомый мужской голос.

– Да, а кто спрашивает? – ответил Булат. Номер, высветившийся на экране, был ему незнаком.

– Оперуполномоченный ФББ Яремчук. Слушай, Игорь, ты сейчас сидишь на остановке и ждёшь автобус, да?

Булат, не дослушивав фразу, резко оглянулся, посмотрел по сторонам, но никого на дороге не увидел: «Из части, значит, доложили», – мысль о скрытом наблюдении показалась Игорю вовсе смешной. В этот момент он пропустил мимо ушей то, что говорил звонивший и услышал только: «…согласен?»

– Эээ… давай ещё раз, тут связь плохая.

– Связь там нормальная, это ты, видимо, меня разглядеть пытался. Не надо, я в другом регионе сейчас. Короче, служить дальше хочешь?

– Где?

– Ну, в части одной. Заниматься тем, что у тебя так хорошо получалось, например.

– В «Раскат» меня не примут, если ты об этом. Дело тут не в бумагах, просто я не сошёлся с начальством. И если что, крысой не был и не собираюсь, если…

– Я и не говорил про «Раскат» – резко перебил его Яремчук. – Но заниматься тем же, чем там занимался. Готов?

– Хм. Ничё не понимаю. Но готов.

– Хорошо. Тогда как доберёшься до города, сразу иди в управление ФББ местное. Скажи, что от Яремчука по повестке. Запомнил?

– Так точно.

– Молодец. До связи.

Звонок завершился. Булат был в замешательстве: он не слышал ни о каких других базах «Раската» или о существовании подобных отрядов: подразделение было уникальным. Вопрос: «Куда теперь?» вроде бы получил ответ, но на душе стало как-то неспокойно. «А, хрен с ним! Лучше идей всё равно пока нет. Посмотрим, что там за служба такая», – решил Булат и остался ждать автобус на остановке.

Глава 2. Жив-здоров

За 36 лет до сигнала «Лавина».

Время без сознания отсутствует. Череда пёстрых картин, заменивших собой полноценные сны, то вспыхивала, то исчезала во тьму. Даже сама эта тьма забывалась каждый миг: мозг не растрачивал ресурсы болезненного тела зря. Первыми чувствами стали жажда и онемение в ногах. Открыв глаза, он испытал неприятную боль от яркого света. Предметы расплывались, взгляд плохо фокусировался на контурах. Озноб, бессилие, шум в ушах возникли вслед за попыткой понять, что же происходит вокруг. «Что? Кто я? Я? Где? Зачем?» – вязкие, тягучие, тяжёлые для восприятия мысли наполнили голову, покрытую липким потом. Смятение длилось несколько минут, а затем он начал понимать. Рядовой Путилов лежал на больничной койке, закутавшийся в мокрое, пахнущее старьём шерстяное одеяло. В просторной палате, заполненной на треть, находилось четверо больных. На соседней койке, подобрав под себя ноги, сидел Довгаль. Его левая перебинтованная рука висела на подвязке, перекинутой через шею.

– Наконец-то! – с восторгом произнёс сослуживец. – Сейчас медсестру позову!

– Воды, – тихо прохрипел Олег, но однополчанин его не услышал, спешно шлёпая в сторону коридора.

Путилов плохо помнил обстоятельства, при которых получил ранение. В основном, бой у станции он воспроизвёл для себя по рассказу Довгаля. Какие-то отдельные факты порой всплывали в голове: взрывы мин, солдат в крови, силуэты в лесу, но самостоятельно связать их в единую цепочку Олег бы не смог. Госпиталь, в котором они с Довгалем оказались, находился в неизвестном закрытом академгородке, расположенном неподалёку от частей «лесной дивизии». Здесь уровень медицины был на порядок лучше того, что Путилов видел в родном Обуховске. Врачи и весь медперсонал не хамили, не ругались, не игнорировали, а наоборот проявляли внимательность, отзывчивость. Специалист по токсинам навещал Олега дважды в день, пока солдату не стало лучше. Лекарства сделали своё дело – через неделю Путилов мог уже самостоятельно ходить без приступов головокружений, лихорадки и тошноты. Его вместе с Довгалем отправили на многочисленные обследования, «просвечивали» в разных аппаратах, а также измеряли и исследовали различными инструментами и методами. Пока шло время реабилитации, парням вылечили несколько кариесов, Довгалю глазной врач прописал очки, а самому Олегу удалили пару бородавок, находившихся на пояснице, где их натирал ремень. Но самое главное: в этом госпитале вкусно кормили. Соседями по палате оказались младший научный сотрудник Павел Самохин, недавний выпускник столичного факультета ядерной физики, и Лёня Кузнецов, младший сержант с соседней воинской части, напоровшийся при прочёсывании леса на капкан.

Распорядок дня был не по Уставу, скорее гражданским. Свободное время, из которого практически полностью состояли сутки, можно было тратить на разговоры, чтение книг, игру в шахматы. У Самохина был при себе набор мелких пластиковых фигурок с доской-книжкой, купленный им несколько лет назад на отдыхе в Сочи. Ещё одной отрадой стали письма. Олег решил написать семье, друзьям, благо спешить было некуда: выписка предполагалась через три недели. Историю с ранением парень для родных и близких переврал начисто, рассказав про полевые учения. Он ещё ни разу не упомянул ничего плохого об армии и своей службе: считал, что это ни к чему и только расстроит любимых людей, заставит их нервничать. В письмах друзьям Путилов рассказывал о красивых местах, которые расположены рядом с его частью, о том, что был бы не прочь потом, после службы как-нибудь забраться в эту дикую глушь на охоту.

Олег в один из дней после ужина вспоминал вместе с соседями по палате о жизни до «лесной дивизии» и этих враждебных окрестностях Подгорска. Довгаль спросил у молодого учёного:

– Паша, а зачем ты сюда поехал? Москвич, вроде, а тут глухомань такая.

Самохин улыбнулся:

– Москвич, и что с того? На такую работу, куда меня взяли, не каждый устроиться может. Тут такая команда собрана, что мама не горюй! Цвет советской науки! Меня со всего потока одного одобрили. Я еле-еле отбор прошёл. А что с того, что глушь? В академгородке-то жизнь кипит!

– И как у вас там? – поинтересовался Лёня.

– Да не хуже, чем в столице, – с гордостью ответил Павел. – ЦУМа нет, но снабжение у нас по первому разряду: продукты со спецраспределителя, фрукты с юга в вагонах-рефрижераторах везут…

– В чём? – не понял Довгаль.