Среди людей

– Он рассказал про нефтевышки. Что они закрываются. Многих увольняют. – Дверь свистит. Меня это злит. – И то… что у него есть сын. – Обдумывая наши роли по дороге домой, я решил, что ребенок скорее его сын, чем мой брат. – Он сказал, что ты все знала и не хотела, чтобы я знал…

Ты облажался, червячок. Пошел быстро в уголок! Или раздавит кулачок.

– Даня, – говорит мама. – Да-а-аня. Дыши.

Я дышу.

– Какие дать? Розовенькие?

Я мотаю головой.

– Желтенькие?

Я киваю.

Мама, продолжая держать меня одной рукой, другой достает с полки с посудой баночку с капсулами «все не очень хорошо» и рассыпает передо мной несколько штук. Она не помнит, какие мне нужны и в каких количествах. Раньше помнила, но ее лечение теперь мешает моему.

Запиваю две капсулы водой из подсунутого стакана.

– Все хорошо. Все хорошо, да?

Я падающая с неба снежинка. Я картина за стеклянной защитой в музее. Я далекая вечная холодная звезда, которой плевать на все. На черные дыры и взрывы планет.

– Все хорошо.

– Точно?

– Можешь отпустить руку.

– Да. Прости. Я ошиблась. Надо было сразу тебе сказать.

– Надо было сказать как есть. И все.

– Да. Ты прав. Какой он?

– Нормальный… – Я подбираю правильное слово для лучшей смысловой цепи. – Всем нравится. Вроде. Много улыбается. Нормальный учитель.

– Я скажу коменданту, – говорит мама. – Попрошу поменять в двери уплотнители.

– Дверь наша. Мы же сюда переехали.

– Тут все по-другому. Это же общежитие. Завтра я уточню.

– У нас т-т-туалет и душ общие. А д-дверь наша. Хоть д-дверь тут должна быть наша!

Я встаю с намерением уйти в свою комнату и закрыться. Но своей комнаты уже нет и закрываться негде. И нечем – двери тоже нет. Под столом больше нельзя – не влезу. Под покрывалом тоже – оно взрослых не защищает.

Кабинет предыдущего психолога мне нравился больше. Потолок был выше, стены шире. Стены были белые – не было шкафов с документами и скрипящих полов. Не было всякого барахла вокруг.

Предыдущий психолог тоже нравился больше – Александра Пална была красивой женщиной. Она ухаживала за собой, либо в генной игре в кости ей выпали шестерки. Мне единички. Худшее от мамы, худшее от отца. Хоть мама и говорит, что у меня его красивые глаза. И фоточки его показывала, но он совсем не казался моим отцом. Какой-то другой мужик. Просто другой – красивый, будто актер, который примерно до семидесяти будет играть молодых красавчиков.

Александра Пална умная. Обучилась в Москве и вернулась в Кинешму из-за больного отца. Они столкнулись с мамой в больнице. Мама ложилась, а Александра Пална в очередной раз забирала после выписки отца. Он собирался умереть еще три года назад, но зачем-то продолжать жить и мучиться после каждого мочеиспускания. По состоянию на сегодня отец все еще жив, а это значит, что мой взрослый, но молодой и очень красивый психолог все еще в Кинешме, и в теории, если мама одумается, мы вернемся. Вот будет обидно, если мы вернемся, а отец Александры Палны вдруг умрет. Мы к ней, а она в Москву.

Новый психолог – Наталья Аркадьевна – нравится меньше, как минимум потому, что с ней придется заново знакомиться. Для меня это всегда сложная задача. Это, как правило, предполагает, что человек ответит взаимностью и захочет стать частью моего мира. А в свой мир я бы никого не пригласил. Я хочу в мир Карины, но моего мира ей лучше не знать.

Notes