Женщина – не мужчина

– Послушай меня, дочка. Как бы далеко от Палестины ты ни уехала, женщина всегда остается женщиной. Что здесь, что там. Где бы она ни жила, это не изменит ее насиб, ее судьбу.

– Но почему так?

– Ты еще слишком молоденькая, чтобы это понять, – сказала мама. – Но всегда помни, – она взяла Исру за подбородок, – что для женщины не существует ничего, кроме ее байт ва дар – дома и хозяйства. Брак и материнство – вот ее предназначение.

Исра кивнула, но все в ее душе противилось услышанному. Упершись руками в бедра, она сморгнула слезы. «Мама ошибается», – сказала она себе. Если ей не удалось обрести счастье с Якубом, это не значит, что Исру ждет та же участь. Она будет любить своего мужа так, как мама никогда не любила Якуба, будет стараться понять его и порадовать – и непременно заслужит его любовь.

Подняв глаза, Исра заметила, что руки у мамы дрожат. По ее щекам катились слезы.

– Мама, ты плачешь?

– Нет-нет. – Она отвернулась. – Лук очень жгучий.

Во второй раз Исра увидела жениха неделю спустя – на церемонии бракосочетания. Звали его Адам Раад. Они лишь на миг встретились глазами, когда мулла зачитывал Священный Коран, а потом еще раз, когда они друг за другом три раза произнесли слово «кубул», обозначающее согласие. Подписать брачный договор оказалось делом быстрым и простым – чего не скажешь о хлопотном свадебном торжестве, которое должно было состояться после того, как Исра получит иммиграционную визу. Исра слышала, как Якуб говорил, что это займет всего пару недель, ведь Адам – гражданин Америки.

Пока новоявленный муж курил в саду, Исра украдкой разглядывала его из окна кухни. Адам расхаживал взад-вперед по дорожке перед домом – на лице полуулыбка, глаза прищурены. Издалека казалось, что ему лет тридцать, может, чуть больше: черты лица уже начали суроветь. Над верхней губой – аккуратная щеточка черных усов. Исра представила себе, каково будет с ним целоваться, и почувствовала, как запылали щеки. Адам, подумала она. Адам и Исра. Как ласкает слух!

На Адаме была темно-синяя рубашка и песочного цвета штаны с подворотами на щиколотках. На ногах – ботинки из блестящей коричневой кожи в мелкую дырочку, с прочным, надежным черным каблуком. В них он легко ступал по грязи. В своем воображении Исра нарисовала Адама-мальчишку, босиком гоняющего футбольный мяч по улицам Бирзейта. Представить это было нетрудно. Он так шагал по неровной грунтовке, словно вырос на таких же кочках. В каком возрасте он уехал из Палестины? Ребенком? Подростком? Мужчиной?

– Может, пойдете посидите на балконе? – предложил Якуб Исре, когда Адам вернулся. Адам встретился с ней глазами и улыбнулся, обнажив потемневшие от налета зубы. Она отвела взгляд.

– Идите, идите, – сказал Якуб. – Вам надо получше узнать друг друга.

Исра, покраснев, повела Адама на балкон. Тот шел за ней, глядя себе под ноги, засунув руки в карманы. Исре стало интересно: неужели он волнуется? – но она тут же отбросила эту мысль. Он ведь мужчина. О чем ему волноваться?

Было прекрасное мартовское утро. В такую погоду хорошо собирать плоды. Исра как раз недавно подрезала ветви фигового дерева, которое росло у дома и вот-вот должно было зацвести. Рядом с ним стояли два кривеньких миндальных деревца, на которых цветы уже начали распускаться. Исра заметила, как Адам распахнул глаза: вид с балкона восхитил его. Балкон был увит виноградом, и он пробежал пальцами по грозди зеленых завязей, которые к лету набухнут и превратятся в ягоды. Глядя на лицо мужа, Исра задалась вопросом, видел ли он раньше, как растет виноград. Вероятно, только в детстве. Сколько всего ей хотелось у него спросить! Почему они уехали из Палестины? Когда? Как добирались до Америки? Она открыла рот, попыталась найти нужные слова – но не нашла.

На балконе стояли кованые качели. Адам сел на них и выжидающе воззрился на Исру. Она вдохнула поглубже – и устроилась рядом. С качелей открывался вид на кладбища, оба запущенные, и Исра, бросив на них взгляд, покраснела. Лишь бы Адам не подумал, что невеста нищая. Она ухватилась, как за соломинку, за слова, которые любил повторять Якуб: «Все равно, где ты живешь, если твой дом действительно твой. Если он не занят чужаками, если в нем не льется кровь».

Утро было тихое. Некоторое время они просто сидели, любуясь пейзажем. По спине Исры забегали мурашки. Она невольно вспомнила о джиннах, обитающих на погостах и развалинах. Она слышала бессчетное множество историй об этих сверхъестественных существах, которые якобы способны овладевать людьми. Многие соседки божились, что своими глазами видели нечистую силу, пошаливающую вблизи двух кладбищ. Исра поспешно пробормотала себе под нос молитву. «Не дурное ли это предзнаменование, – подумалось ей, – смотреть на кладбище, когда впервые сидишь с мужем?»

Рядом с ней Адам устремил отсутствующий взгляд вдаль. О чем он думает? Почему молчит? Может, ждет, что она заговорит первой? Да нет, конечно, это он должен начать разговор! Исра стала перебирать в уме беседы между мужчинами и женщинами, о которых читала в книгах. Сперва пара общих фраз, потом рассказы о себе, и вот чувство уже вспыхнуло. Именно так зарождается любовь. По крайней мере, именно так Синдбад-мореход влюбился в принцессу Шеру в «Тысяче и одной ночи». Только вот Шера почти всю сказку провела в обличье птицы. Исра решила не увлекаться.

Адам повернулся и посмотрел на нее. Исра сглотнула, теребя кончики хиджаба. Взгляд Адама зацепился за выбившиеся из-под ткани черные прядки. Он и волос-то ее еще не видел. Исра ждала, что Адам наконец что-нибудь скажет, но он только рассматривал ее. Его взгляд гулял туда-сюда, губы потихоньку разлепились. Что-то в этом взгляде пугало Исру. Напор. Что этот напор означает? В водянистых глазах мужа Исра видела всю череду отпущенных ей дней, уложенных, словно страницы в книге. Вот бы пролистать их и узнать, что ее ждет!

Исра отвела взгляд и снова посмотрела на кладбища. Может, он просто нервничает? А может, она ему не нравится. Вполне может статься. В конце концов, красавицей она никогда не слыла. Глаза – маленькие и темные, подбородок – острый. Мама не раз высмеивала ее нескладные черты: мол, нос длинный, лоб большой. Да, точно, на лоб Адам и смотрит. Исра натянула хиджаб пониже. Может, принести коробку конфет «Макинтош», которая хранится у мамы для особых случаев? Или заварить чай? Она хотела было предложить ему винограда, но вспомнила, что виноград еще не созрел.

Вновь повернувшись к Адаму, Исра заметила, что у него дрожат колени. Внезапно он придвинулся к ней и поцеловал в щеку.

Исра влепила ему пощечину.

Потрясенная, она ждала, что он примется извиняться: мол, нечаянно вышло, как-то само собой. Но Адам, вспыхнув, молча отвернулся и уставился на могилы.

С огромным трудом Исра заставила себя тоже посмотреть на кладбища. Может, среди надгробных камней есть что-то, чего она не видит, какая-то тайна, которая объяснит происходящее? Вспомнилось, как в «Тысяче и одной ночи» принцесса Шера хотела стать человеком, чтобы выйти замуж за Синдбада. Исра ее не понимала. Если можешь быть птицей, зачем становиться женщиной?

– Он пытался меня поцеловать, – сказала Исра маме, когда Адам и его родня ушли; шепотом, чтобы Якуб не услышал.

– Что значит – пытался тебя поцеловать?

– Он пытался меня поцеловать, а я дала ему пощечину! Мама, прости! Все так быстро произошло, я не успела даже подумать, что делаю! – руки у Исры дрожали, и она зажала их между бедрами.

– Вот и молодец, – сказала мама после долгой паузы. – Нечего ему к тебе лезть, пока свадьбу толком не сыграли. Еще не хватало, чтобы эта американская семейка взялась на каждом углу трубить, что мы вырастили шармуту. Мужчины – они такие, пойми. У них вечно женщина виновата. – Мама оттопырила мизинец: – Ни пальца ему не давай!

– Конечно. Ни за что!

– Важнее доброго имени ничего нет. Не позволяй ему тебя лапать!

– Не беспокойся, мама. Не позволю.

На следующий день Адам и Исра отправились на автобусе в Иерусалим, в учреждение, которое называлось Генеральным консульством США, – подавать заявление на иммиграционную визу. Исра переживала, что опять останется наедине с Адамом, но тут ничего нельзя было поделать. Якуб с ними поехать не мог, потому что с палестинской хавийей, выданной израильскими военными властями, просто так в Иерусалим не попадешь. У Исры тоже была хавийя, но, поскольку она теперь стала женой американского гражданина, ей легче было миновать блокпосты.

Именно из-за блокпостов Исра никогда не была в Иерусалиме, который, как и большинство палестинских городов, находился под контролем Израиля, а значит, в него нельзя было въехать без специального пропуска. Пропуск проверяли на сотнях блокпостов и застав, которые Израиль понастроил на палестинской земле, ограничив перемещение между городами и населенными пунктами, а иногда и внутри них. Одни блокпосты охраняли тяжеловооруженные израильские солдаты и танки, другие представляли собой ворота, которые попросту запирались, когда некому было нести вахту. Адам ругался всякий раз, когда они застревали на заставах, злился на дотошный досмотр и дорожные заторы. На каждом контрольно-пропускном пункте он заговаривал с израильскими солдатами по-английски и размахивал американским паспортом. Исра хоть и учила английский в школе, но понимала совсем немного и поражалась тому, как хорошо муж говорит на чужом языке.

Когда они наконец добрались до консульства, пришлось ждать в многочасовой очереди. Исра стояла позади Адама, опустив голову, и открывала рот только тогда, когда к ней обращались. Но Адам все больше молчал, и Исра опасалась, не сердится ли он на нее за ту пощечину на балконе. Она даже подумывала о том, чтобы извиниться, но в глубине души считала, что извиняться ей не за что. Хоть они и подписали исламский брачный договор, он не имел права целовать ее до свадебной церемонии. И все же слово «прости» вертелось у Исры на языке. Она заставила себя проглотить его.

В окошке им сказали, что виза будет готова уже через десять дней. «Теперь Якуб может устраивать свадьбу», – думала Исра, когда они после консульства пошли прогуляться по Иерусалиму. В лабиринте узких улочек Старого города Исру ждало невероятное множество впечатлений. Из открытых брезентовых мешков, выставленных перед магазином специй, пахло ромашкой, шалфеем, мятой и чечевицей, а из ближайшего духана веяло сладким ароматом свежевыпеченного кнафе. Перед лавкой мясника стояли клетки с цыплятами и кроликами, а в витринах бутиков лежали россыпи позолоченных украшений. На углах старики в куфиях торговали пестрыми платками. Женщины в черном с головы до ног спешили по улицам. На некоторых были вышитые хиджабы, обтягивающие штаны и круглые солнечные очки. На других вообще хиджаба не было – израильтянки, сообразила Исра. Их каблуки стучали по неровным тротуарам. Свистели мальчишки. Машины петляли по узеньким улочкам, сигналя и оставляя за собой шлейф выхлопных газов. Израильские солдаты патрулировали улицы, у каждого поперек стройного торса висела винтовка. Воздух был полон пыли и шума.

На обед Адам купил сэндвичи с фалафелем у торговца, расположившегося со своей тележкой у мечети Аль-Акса. Пока они ели, Исра благоговейно рассматривала позолоченный купол.

– Красиво, да? – спросил Адам с набитым ртом.

– Очень, – отозвалась Исра. – Никогда ее раньше не видела.

Адам уставился на нее:

– Правда, что ли?

Она кивнула.

– Но почему?

– Сюда сложно добираться.

– Я так давно здесь не был, что уже и забыл, каково это. Нас, наверное, на десятке застав остановили. Дурдом!

– А когда вы уехали из Палестины?

Адам ответил, не переставая жевать:

– Мы перебрались в Нью-Йорк в семьдесят шестом, мне тогда было шестнадцать. С тех пор родители пару раз сюда наведывались, но я с ними не ездил – должен же кто-то был оставаться в отцовском магазине.

– А ты когда-нибудь был в этой мечети?

– Конечно. Много, очень много раз. Я ведь хотел стать имамом, когда вырасту. Священником. Однажды летом я провел здесь целый Рамадан. Выучил наизусть весь Коран.

– Правда?

– Ага.