Счастье – что оно?

– Мил, это я – Тамаркин голос был полон скорби, – я не смогу тебя проводить, представляешь, уже выходила из подъезда и подвернула ногу, вот сижу со льдом на лодыжке.

– Миндаль в шоколаде – сказала Милка.

– Чего, чего, Мил, какой миндаль?

– В шоколаде, ничего, Тамар, выздоравливай.

– Ты только не обижайся, ладно?, я тебя обязательно встречу, встречать даже как-то приятнее, чем провожать, правда?

– Правда, Тамар, ну пока, зовут на посадку – Милка отключилась и повернулась к деду.

– Ну давай, рыбак, не хулигань тут без меня ,бабушке помогай, не давай ей хворать. Маме, папе и Ромке передай большой привет, пусть не скучают, время быстро пролетит.

– Ладно, о нас не беспокойся, не впервой, ты там главное себя блюди.

– Чегой-то ты, дед, заговорил как старорежимный зануда? Когда это я себя не блюла?

– Мишуры много в этих круизах, закружит голову с непривычки и глупостей наделаешь.

– Не боись, дедуль, чего-чего, а голова у меня светлая, дурными помыслами не обремененная. И ты же знаешь, я могу отличить мишуру от бриллианта.

– Ну смотри, я на тебя надеюсь.

– Пока, дедуль ,всем нашим привет передай, скажи, что я их всех люблю, а Ромке с папой, если получится, привезу экзотическую рыбку.

– Ты сама ,рыбка, приезжай поскорее, будем ждать.

– Милка вскочила в вагон, помахала деду и не заметила, как он, отвернувшись, смахнул набежавшую слезу.

Много чего повидал на своём веку Иван Сергеевич. В Великую Отечественную войну он был совсем мальком. Десять лет было пацанёнку, а пороху, как говорится, успел понюхать. Как ни отговаривала мать, как ни била, а сбежал он к партизанам, и большую пользу приносил отряду, под видом попрошайки ходя по деревням и собирая сведения о численности гитлеровцев и техники. Надвинет кепку поглубже на глаза и ходит, позыркивает по сторонам, ножиком палочек настругает и в карман складывает – в правом танки, в левом мотоциклы, а в нагрудном кармане камешки мелкие по количеству фрицев. Однажды чуть не попался – пьяный немец потащил в комендатуру, но на помощь пришла совершенно незнакомая тётка, сказав, что это ёё племянник из другой деревни и фриц отвязался. Тетка привела его к себе домой, отрезала ломоть хлеба, который прятала под печкой от фрицев и посыпала крупной солью. Слюни у Ваньки заполнили весь рот, давно не ел он такого вкусного хлеба. В отряде они пекли хлеб, наполовину, а то и на две трети, разбавленный крапивой и лебедой, а тут от одного только запаха закружилась голова.

– Ешь, ешь, касатик, когда еще приведется хлеба вдосталь наесться.

– Спасибо, тетенька, спасли вы меня, сейчас сидел бы в комендатуре.

– Поосторожней бы ты был, часто тебя вижу, как бы и немцы это не заметили.

– Еще раз спасибо на добром слове, пойду уже, а то скоро стемнеет.

– Да куда ж ты пойдешь об такую пору, через полчаса комендантский час начнется, как бы снова на кого не нарваться.

– Я тихонечко, огородами, никак нельзя мне остаться, мои волноваться будут, я уж давно дома должен бы быть.

– Ну ступай, с Богом, пойдем, я тебя через заднюю калитку выведу, там по тропинке пойдешь вниз и увидишь по левой стороне начнется пролесок. Вот через него и пробирайся до большого леса.

В другой раз он чем-то не понравился местному полицаю, тот долго драл Ваньке ухо и допытывался чего он здесь ошивается и только когда Ванька отдал ему свой перочинный ножик – подарок командира их партизанского отряда, и единственную ценность – полицай нехотя отпустил его ухо и Ванька дал стрекоча в сторону леса. Самый большой стресс он испытал когда ему пришлось перевязывать обрубок ноги  связному, который наступил на мину. Они шли вдвоём – Ваня провожал связного в отряд и уже войдя в лес тот не заметил торчащие из земли усики, а Ванька отвлёкся на какую-то пичужку, что и спасло его от осколков. Когда после взрыва рассеялся дым и он увидел скорчившегося  связного с оторванной по колено ногой, тот стонал и хлопал руками вокруг себя, как-будто что-то искал. Глотая слёзы вместе с соплями, сдерживая подступавшую рвоту, Ванька снял с брюк верёвку, заменявшую ремень, и, почти закрыв глаза, перетянул этой верёвкой ногу раненого чуть повыше зияющей раны. Потом ,отстегнув с пояса фляжку с водой и стараясь не смотреть на торчащую, неестественно белую кость, промыл обрубок водой. Влив остатки воды в рот связного, он, поняв, что ему никак не удастся его дотащить, стремглав побежал в отряд за помощью. Он бежал не разбирая дороги, почти ничего не видя от застилавших глаза слез, падал и вставал, снова падал, совершенно не чувствуя боли от пережитого шока, чуть не увяз в болоте, хорошо, что под руку подвернулась молодая березка. Добежав, он успел сказать где оставил раненого и потерял сознание. Позже ему скажут, что своими действиями он спас тому человеку жизнь.

Много было и хорошего в его жизни – встреча с Верой, молодой, смешливой девчонкой, женитьба, рождение дочки Танечки, но все радости жизни затмила его внучка Милочка. Никогда не испытывал он такого счастья и блаженства, как в тот день, когда взял в руки этот маленький свёрточек с розовыми бантами. Какую-то неземную любовь испытал Иван Сергеевич к этому крохотному человечку, и несёт эту любовь и нежность по сей день. Даже рождение внука не перебило это чувство. Нет, он любит своего внука, но более сдержанно, что-ли. Нет щенячьего восторга в этой любви. Оба внука  дороги деду, но Милка всё-же ближе ему, чем Роман. Что греха таить, боится он за неё – хорохорится внучка, а сама жизни не знает, все у неё хорошие, всех она готова обелить и оправдать, а вот попадётся какое-нибудь мурло в штанах, наговорит красивых слов, запудрит мозги и обидит девочку. Иван Сергеевич заскрипел зубами и сжал кулаки. Так, всё, надо успокоиться, что это ты, пень старый, страшилок себе навыдумывал, что за мерзости тебе мерещатся? Мила девушка серьёзная, на всякие глупые слова не поведётся, пусть отдыхает спокойно. Ещё раз махнув рукой вслед отъезжающему поезду Иван Сергеевич отправился домой. По пути не удержался и зашел в магазин «Удачная рыбалка», надо прикупить что-нибудь эдакое, а то Митрич недавно хвалился новыми блеснами с перламутровыми вставками надо и ему не ударить лицом в грязь. Это повелось у них с тех пор, как они подружились на почве любви к рыбалке. Стоит одному приобрести какую-нибудь диковинную снасть, как другой тут-же старается перещеголять его и удивить чем-то более диковинным. Вера Алексеевна поначалу ругала мужа:

– Что-же ты, дурень гонишься за Митричем? У него сын бизнесмен, ему новую финтифлюшку купить, что нам макароны, ты б не равнялся на него, голь перекатная!

– Не ругайся, Вера, не так часто я это делаю, а душе отрада требуется.

– Это что же ты называешь отрадой? Червяков с опарышами?.

– Каждому свое, я же не смеюсь над твоими клубочками.

– Мои клубочки, между прочим, доход в семью приносят, а твои заскоки только расходы создают, так что не надо путать Божий дар с яичницей!

– Про яичницу я не совсем понял, но направление твоих претензий уловил – с завтрашнего дня иду собирать пустые бутылки.

– Зачем же такие крайности, можно просто быть поэкономней.

– А ты знаешь сколько денег тратит Клава из первого подъезда на своих собачек, там, наверное, не одна моя пенсия уходит.

– Опять ты не с теми сравниваешь, у Клавы никого кроме этих собачек нет, они ей как дети, на кого ей еще деньги тратить, а?

– Вот я и говорю, у каждого свой заскок и надо с этим считаться.

– Но и с мнением семьи тоже надо считаться, а не разбазаривать деньги куда попало!

– Хорошо, я буду сдерживаться.

Иван Сергеевич вспомнил этот разговор с женой и улыбнулся, как бы не ругала его Вера, а денежка в его кармане появлялась регулярно, все-таки супруга не хотела, чтобы ее Ваня в чем-то уступал своему приятелю. Понятливая она у него, другой такой на свете просто нет! Как- то раз они вместе отдыхали в санатории по льготным путевкам от завода. С погодой им не повезло – целыми днями лил противный дождь и заняться было совсем нечем, они бы уехали, да жалко было, что пропадут путевки, с таким трудом выбитые у профкома. Вера –то не скучала, у нее с собой было взято вязание и она дни напролет стучала своими спицами, обеспечивая семью очередной партией варежек и носков, а вот Иван Сергеевич слонялся без дела по корпусу, пока не набрел на спортивный зал. Помещение было поделено на секции, в одном углу играли в настольные игры, в другом стояли два стола для пинпонга, а в середине высились три бильярдных стола. Если в обоих углах было людно, то бильярдистов не наблюдалось и Иван Сергеевич от скуки начал один гонять шары. Сзади послышалось деликатное покашливание и басистый голос произнес:

– Сыграем?

– Чего-же не сыграть, давайте попробуем.

– Только я на интерес играть не привык, мне так не интересно.

– Ну давайте по копеечке.

– Ну что мы будем мелочиться, так и до утра можно гонять, давайте уж по полтинничку.

– Ладно, по полтинничку, так по полтинничку.

И они стали играть. Ивану Сергеевичу всегда казалось, что он играет неплохо, во всяком случае, среди таких же делитантов, как он сам, но здесь он нарвался на настоящего профессионала, тот уделал его, как Бог черепаху. С опустевшими карманами и с долгом в шесть рублей Иван Сергеевич поплелся на повинную к жене. Надо сказать, что в то время шесть рублей были большими деньгами и проигравший не представлял себе, как подступиться с этим деликатным вопросом к супруге. Но придумывать ничего не пришлось, по одному только его виду она все поняла:

– Ну и во что ты вляпался на этот раз?

– В девятку продулся, играли на деньги.

– Сколько?

– Шесть рублей.

Она долго молчала, сопела и думала, у Ивана Сергеевича даже лысина вспотела, потом встала с кресла, подошла к чемодану и вытащила деньги: