Кигель Советского Союза

Тем временем на манеже появились гимнастки с яркими красными полотнами, взлетели на трапециях почти под самый купол и закружились там так быстро, что Андрею захотелось зажмуриться. Стоило признать, номер получился красивым и очень патриотичным, хотя от цирка он ожидал чего-то другого.

Но дальше были и клоуны, и дрессировщицы с голубями, и собачки, катающие обезьянок на спине. Певец вышел ещё один раз, в конце первого отделения, спел весёлую песню про дружбу, под которую артисты вышли на поклон.

– Это всё? А мотоциклы? – разочарованно протянула Лиля.

– Во втором отделении! Пошли поищем буфет.

Мороженщица по рядам почему-то не ходила. Может, их отменили за то время, что Андрей не бывал в цирке?

В буфете собралась огромная очередь, так что последним страждущим лимонада и мороженого пришлось стоять аж в коридоре. Андрей пристроился в конец, мысленно подсчитывая деньги, и вдруг увидел того самого парня, который пел в первом отделении. Он шёл с каким-то помятым мужиком по коридору, не обращая внимания на людей. И на него никто внимания не обращал – зрителей куда больше волновали лимонад и эскимо, которые надо за антракт не только добыть, но и съесть.

– Всё, говорю же тебе, ухожу я. Заявление уже написал. Да не могу я больше! Меня в такой коллектив пригласили, закачаешься. Секрет пока.

– Знаю я эти коллективы. По ресторанам поют, пока их не поймают. А тут официальная работа, надёжная.

– Даже не уговаривай! Говорю же, заявление подал.

В этот момент Лилька дёрнула Андрея за рукав и сказала, что ей не так уж и хочется мороженого. По крайней мере, не настолько, чтобы на начало второго отделения опоздать и самое интересное не увидеть – как мотоциклы будут под купол по стенам заезжать. Андрей вздохнул с облегчением и повёл её в зал.

По стенам, конечно, никто не заезжал. И вовсе не под купол. На манеже стоял огромный шар из толстых железных прутьев. С дверцей, через которую в него заехали три рычащих мотоцикла и начали движение внутри. Сначала по кругу, потом всё выше и выше. То есть по куполу-то они катались, но не цирка, а всего лишь железного шара. Но три мотоцикла! Одновременно! Всё равно это было очень впечатляюще, даже немножко страшно. Лилька вцепилась в руку Андрея и причитала, что сейчас они обязательно столкнутся. Но всё закончилось благополучно.

– Сумасшедшие эти циркачи всё-таки, – поделилась Лилька впечатлениями, когда они уже шагали домой по вечерней Москве. – Каждый день жизнью рисковать! Ведь в таком шаре проще простого шею себе свернуть. И ради чего? Ради аплодисментов?

Андрей кивнул, не желая спорить. Ради аплодисментов тоже. Но ему казалось, что главное тут не аплодисменты. Важнее победа над собственным страхом, над собой. Какое самоуважение наверняка испытывает каждый из артистов, успешно отработав такой сложный аттракцион? А какой восторг каждый испытал, когда номер впервые начал получаться? Вот, что по-настоящему ценно.

Андрей даже почувствовал лёгкое сожаление, что выбрал такую мирную профессию. Всего лишь певец. Стоишь, вечно чистенький, на тёплой сцене, поёшь себе. Никакой опасности, никакого риска. Даже испытать себя негде. Ну разве это испытание, если автобус попадётся старый или пианино расстроенное, как тогда, на «ёлках»? Это же ерунда. То ли дело цирк!

На следующий день Андрей не пошёл на занятия, чего с ним не случалось почти никогда. Он пошёл в цирк. В буквальном смысле, потому что деньги кончились совсем – накануне они всё-таки угостились лимонадом на улице.

– Что вам нужно, молодой человек? Представление только вечером, – сообщил сторож, с удивлением рассматривая Андрея.

– Мне нужно к директору, – спокойно сообщил Кигель. – Он ищет певца, а я студент Академии Гнесиных, пришёл пробоваться на место.

Он говорил так уверено, что у сторожа не возникло ни единого подозрения. Ну и что, что его не предупредили? Забыли, наверное. Директор у них рассеянный и не такое забывает. Ну не с улицы же парень заявился, право слово? Пропустил.

– Певец, баритон. «Каховку» знаю, вторую песню разучу за пару часов, готов выйти хоть сегодня! – отрекомендовался Андрей с порога, едва постучав в директорскую дверь.

– Наглец и прохиндей, – восхитился директор, даже не положив трубку телефона, по которому разговаривал. – Потрясающе. Сегодня, пожалуй, не надо, Антон ещё две недели отработать должен. Ладно, чёрт с ним, пусть катится в свой ансамбль хоть завтра. Но завтра! А сегодня ты хоть порепетируй. Баритон…

Потом они подружились. Андрей рассказал, как узнал про готовящееся освободиться место, спел с десяток песен, демонстрируя свои возможности, и даже выпил с директором коньяку. С шоколадкой. И то и другое попробовал первый раз в жизни.

На манеж он вышел через три дня, в первое воскресное представление. И только после него рассказал матери, что устроился на работу. И положил перед ней на стол десять рублей – аванс, выданный ему лично директором. Что заставило старого и, по слухам, прижимистого импресарио советского цирка расщедриться, Андрей так и не узнал. Может быть, та, исчезнувшая за несколько минут шоколадка?

Аида Осиповна неожиданно расплакалась. Вовка усмехнулся:

– Я же говорил, клоуном станешь. Вот уже и в цирке работаешь.

Андрей посмотрел на них обоих и только плечами пожал. Он был абсолютно счастлив – ему сегодня аплодировал целый зал, больше тысячи человек. Разве этого недостаточно?

***

«Советский цирк…» – так и хотелось подпеть Андрею. Музыка Дунаевского, которой начиналось каждое представление, его завораживала. До торжественного марша оставалось ещё пять часов, в будние дни давали только вечернее представление, но мелодия упорно звучала в голове, стоило только зайти в круглое каменное здание и вдохнуть специфический запах. Детства, как выяснили они с Лилькой.

Андрей старался сбегать в цирк, как только выдавалась свободная минутка. Его два номера были давно отрепетированы, да и не требовалось ему особенно репетировать. Не велика наука, вышел и спел. После институтских вокализов, от которых уже порядком тошнило, непритязательные эстрадные песни казались семечками – щёлкай хоть целый мешок. Но Андрей всё равно приходил на манеж, если выдавалось окно между парами, а порой и вместо очередной лекции по историческому материализму. Знал, что перед сессией будет жалеть, но ничего не мог с собой поделать – цирк притягивал его словно на аркане. Сначала он старался из кулис посмотреть все представления. А потом понял, что гораздо интереснее наблюдать за репетициями. Цирковые репетировали совершенно не так, как он привык в Гнесинке. Сколько раз он слышал от своих однокашников в ответ на замечание преподавателя: «Да, вот здесь на полтона выше… Да, здесь смазал, я понял. Я учту обязательно на следующем занятии. Сегодня уже не могу. Да, голос подсел». Бывало, студент с самого начала урока заявлял, что «не звучит», «связки не смыкаются», «ларингит замучил». У девочек было и ещё одно оправдание, вгонявшее пожилых профессоров в краску, но тем не менее неизменно принимаемое. Андрей всеми этими ухищрениями почти никогда не пользовался. У него почему-то не случалось ларингитов и несмыканий, и повторить партию по горячим следам, исправив только что выявленные ошибки, не казалось ему сложным. Но он был скорее исключением из правил. В цирке же действовали совершенно другие законы, главный из которых звучал как «Не получилось – повтори». И касался он абсолютно всех: и летающих под куполом гимнастов, и клоунов, показывающих шутливый эквилибр на низко натянутой проволоке, и дрессировщиков слонов, и даже самих слонов.