Нерукотворный

– Быть может, слышал, как к тебе обращаются. А, может…

А, может, это имя случайным образом всплыло в голове, как само собой разумеющееся, ведь неспроста лицо этой усопшей души кажется таким знакомым. Она стояла, неловко перебирая дрожащими пальцами чистый фартук, будто решаясь на что-то. Глаза метались из угла в угол, а губы были поджаты и походили больше на белую полосу.

– Г-господин… – пролепетала она вдруг.

– М? – сквозь сон, одолевающий сознание, отозвался Аелия.

– Я была служанкой погибшей солнцеликой госпожи. Служила только ей. И когда она умерла, я прожила недолго, ведь в Ферассе творились ужасные вещи – холод, голод, умбры. Меня убило одно из этих чудовищ. И я решила, что последую за своей госпожой. Поэтому явилась сюда, в Мацерию, чтобы и дальше служить ей.

– Ты знала, что Всеотец забрал её в Обитель Ночи?

– Так говорили люди, – она пожала плечами. – Говорили, будто…

Ева понизила голос.

– Будто Всеотец убил её и унёс с собой во мрак. И потому я посчитала, что душа её может быть здесь. Понимаете, господин, я любила нашу Минцзэ, как мать, как божество. А у меня никого больше и не было. Потому и последовала за ней. Так или иначе, душа моя не была спокойна. Мне нужно было очиститься перед тем, как воссоединиться с природой, с нашим миром.

– Почему ты говоришь мне это? – спросил Аелия.

Она пристально посмотрела на Солнце, а потом ответила:

– Я всё смотрю на вас и вижу её. Вы так сильно похожи, господин. Простите мне мой болтливый язык. Я просто… ощущаю от вас её энергетику. Не ту, что дарована каждому бессмертному, а самую приземлённую: у вас взгляд такой же и сердце доброе.

– И какой же у меня взгляд?

– Светлый. Чистый. Как весеннее утро. Так и хочется под вашим взглядом быть. Будто под солнцем.

Её голос дрогнул. Глаза сделались мокрыми. Ева поспешила утереть выступившие слёзы фартуком и отвернулась.

– Простите, господин!

– Почему плачешь?

Она завертела головой, либо не желая, либо боясь отвечать. Второй вариант казался Аелии более вероятным, ведь Баиюл довольно строг и жесток с ней, чем, несомненно, смог запугать хрупкую несчастную душу.

– Мне не дозволено такое говорить! Простите, простите, простите!

Сердце юноши сжалось от жалости к ней. В мёртвых глазах и без того читалось отчаяние и скорбь, а теперь ещё и горькие слёзы, рекой стекающие по иссиня-бледным щекам.

– Ну же, ответь. Что заставило тебя плакать?

Не оборачиваясь, она всхлипнула. Плечи дрожали. Ева выглядела, как маленькая беззащитная девочка.

– Я плачу, потому что ваше появление означает одно – Минцзэ уже не вернётся.

От этих слов Аелии стало дурно. Он вдруг ощутил вину. Так глупо и наивно! Но ему казалось, будто именно из-за него любимая всеми госпожа не воскреснет. Будто она была убита им. Его рождением на свет. Вероятно, так считал и Баиюл, от чего душа лишь сильнее проваливалась куда-то в небытие. Неужели богу, с головой отдавшемуся всепоглощающей скорби, суждено вечность смотреть на труп возлюбленной?

Или когда-нибудь он всё же сможет отпустить и решится наконец отдать её душу вселенной?

– Ваша ванна готова, господин, – будто вспомнив, зачем вообще приходила, проговорила Ева.

Аелия ничего ей не ответил. Ему не хотелось больше говорить. Он всё же поднялся с кровати и, снимая на ходу рубаху, поплёлся в ванну, где остался один.

К тому моменту, когда утренние водные процедуры закончились, Евы в покоях уже не было. Солнце не сомневался, что она выскочила из них сразу же, как только он закрылся в ванной. Аелия и сам так поступил бы на её месте, чтобы уйти наконец от тяжёлого разговора и поскорее отвлечься от тягостных мыслей.

Одевшись и причесавшись, юноша спустился вниз, в тронный зал, где и ожидал увидеть Всеотца и Бьерна. Перед ними, склонив голову, стоял пожилой мужчина, нервно теребя в руках шапку. Рядом с ним стояла душа, очевидно, более высокого статуса.

«Подьячий.» – промелькнула в голове догадка.

Мужчина, облачённый в парчовые одежды, стоял с гордо поднятой головой, держа в руках перо и бумагу, испещрённую записями. Он молчал, глядя то на старика, то на бога, но стоило Аелии приблизиться, мужчина тут же преклонил колено перед ним.

Он сказал:

– Солнцеликий господин, позвольте поприветствовать вас.

Услышав, как к Аелии обратился подьячий, Баиюл вздрогнул. Мышцы на лице дёрнулись.

Старик, стоящий рядом, последовал примеру и тоже поспешил склонить голову, опустившись на колени. И как только Солнце поприветствовал их в ответ, оба встали. Внешность подьячего показалась Аелии весьма необычной: его лицо напоминало змеиную морду. Глаза с прищуром смотрели на всё вокруг, не упуская ни единой детали. А тонкие сжатые губы, казалось, скрывали во рту длинный язык. И говорил мужчина тихо, словно шипел.

– Повтори всё, что сказал нам, – приказал Баиюл.

Старик скромно взглянул на Аелию. В мёртвом блёклом взгляде читалась усталость.

– Мой господин, – заговорила душа, – я явился лишь для того, чтобы сообщить тайну, о которой при жизни было не дозволено говорить никому. Смолоду я преданно служил Господину Азариасу и беспрекословно выполнял все приказы, что он отдавал.

Старик смолк на мгновение, собираясь с мыслями, а потом мрачно продолжил:

– Даже те, которые подразумевали очень плохие вещи. Один такой пришлось выполнять около восьми лет назад. После него мне захотелось подать в отставку. Мы перевозили молодую девчонку в тюрьму, что находится у подножия гор в Умбровом Лесу.

Аелия вспомнил вчерашний рассказ Климин и воскликнул:

– Мирайн поместили в тюрьму для смертников?!

Старик осёкся, испугавшись, будто сболтнул лишнего, и в поисках поддержки заозирался по сторонам. Баиюл был спокоен, он кивнул, чтобы тот продолжал.

– Да, господин. В тюрьму для смертников – в «Удушье Спящих Гор».

– За что её отправили туда?

– Нам не говорили подробности. Было известно совсем мало. Будто она причастна к пропаже сына Господина Вечности и Госпожи Мудрости. Её держали там, мучали в попытках выбить признание и хоть какую-то информацию о том, где дитя находится, но пленница так ничего не и сказала.

– Мучали, говоришь?

Старик кивнул, крепче сжимая в испещрённых морщинами руках валяную шапку:

– Господин являлся почти каждый день и с утра до ночи пытал девушку. Сам. Никому не было дозволено смотреть на то, что он с ней делал. Но вопила девица так, что кровь стыла в жилах. Точно измывался над ней, как над животным каким.

– Это происходило до начала Вечного Сумрака?