ТриАда

В комнате повсюду лежали книги. Некоторые под слоем вековой пыли, некоторые недавно читаные. Судя по кожаным запонам, пожелтевшим срезам страниц и убранству обложек фолиантов, рукописи были не то что древними, но очень древними, похоже написанные ещё в добиблейские времена, до сотворения миров.

Он что-то пытался понять в иррациональности своего пребывания в этой тайной комнате и найти в этом нагромождении поистине космического хаоса какой-то предмет в котором спрятана отгадка происходящего.

Обводя взглядом лабораторию, Странник заметил кобальтового золота книгу то ли преданий, то ли наставлений или стихов древнего текста, то ли кодекса праоснов давно вымершей, выгоревшей на капищах старых богов цивилизации.

Он открыл первую страницу. На ней лепились друг к другу иероглифы, зашифровнные в клинопись и непонятные буквы. При прикосновении незнакомые символы, подчиняясь необъяснимой гармонии, внезапно облеклись в смысловую форму, наполнились содержанием и кубиками сложились в непонятный текст, который, правда, прочитался сам собой: «Нижнее сложено как верхнее, а верхнее аналогично нижнему для проникновения в чудеса единого».

Алхимик, «заведующий» этой странной лабораторией, будто зная что-то наперед, закрыл волшебную книгу и, не отрываясь от созерцания, произнес продолжение: «Et sicut omnes res fuerunt ab uno, meditatione unius, sic omnes res natae fuerunt ab hac una re, adaptation».

«И подобно тому, как все объекты возникли от единого начала, посредством единого же, так и все вещи произошли от общей вещи методом приспособления», – понял он.

И тут же, бессмысленными оплывающими и ненужными образами растворились и ушли в небытие аналогии, оценки, формы, образы и предметы. Легкие наполнились мутившей разум кисло-сладкой смесью. Поплыли звуки и запахи. Обстановка ритуальной церемонии изменилась. В лаборатории потемнело.

Последнее, что Странник подумал, – ритуал завершился или реакция пошла непредсказуемо, не по правилам, и лабораторный опыт провально вышел из повиновения и управления. А, может, закралась, и кем-то совершена преднамеренная ошибка. Промелькнула даже полная сарказма расхожая фраза: «Факир был пьян и фокус не удался».

«У парадного подъезда»

Далеко внизу часы на главной башне гулко отмерили время. Дверь перед ним со скрипом отворилась, его вынес тёплый ветер из парадной в объятия туманного серебристого утра.

Он вышел легкой, словно невесомой походкой, из покоев на широкие ступени замка в тихий рассеянный свет. Ласкала глаз синева неба и весело щекотала зрение зелень далёкого города в глубокой низкой долине, лежащей у подножия гор. Она не проглядывалась сквозь сизую дымку, но ясно воображалась в колышущемся мареве, в разорванной влажной вате проткнутой остроконечными крышами модных особняков и серыми куполами башенных построек.

Странник оглядел себя. На нем была мерцающая серым жемчугом одежда, а в теле чувствовалась небывалая и малообъяснимая легкость. В привычное мышление возвращалась странная органолептика чувств, дающих, всё же, возможность критического общения с необычным миром. Дифференцировались ароматы растений, запахи времен года и горного воздуха, примитивные различия, тонкие телесные прикосновения, оттенки теней и красок. Вновь пробудились слух и зрение, видоизмененные и иррациональные.

«Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит». Древний замок, из которого он вышел, своей ступенчатой архитектурой высился особняком на небольшом каменистом плато, лишенном растительности. В перевернутом треугольнике гексаэдра башенных часов вершину утверждал знак славы, две других уравновешивали ее коронами добродетели и премудрости. В восходящем треугольнике циферблата вершину венчала вера. Другие – надежда и любовь, – были поддерживающим её основанием.

Поодаль от башни времени, как бы на первой ступени, звучанием одной ноты возвышались два бастиона. Затем ввысь остроконечно устремлялся к голосу неба шпиль основной башни. Далее архитектура спадала на прежний уровень в каскад каменных стен и бойниц до уровня тяжелой многоступенчатой мраморной лестницы, ступени и перила которой были украшены врезанными вставками в виде понятных глазу геометрических фигур, непонятных символов OIHAHOU и неразличимых для отождествления петроглифов.

«»

Он остановился у развилки петляющих горных дорог. Над ним в серебристых искажениях космических лучей, в струйках утреннего вечного тумана угадывались пирамидальные оппозиты горных вершин. Они высились, будто человеческие судьбы, на камнях которых громоздились желания и идеи, взращивались и воскрешались формы и рождались жизни, как интервалы рабочих перерывов и отпусков смерти, которая эоны веков назад была выпущена на волю.

Его вновь ласково позвали голоса.

Из тумана выплыло бледное сверкающее облако, разделившееся затем на два женских силуэта. Фигуры женщин были красивы и очень похожи.

– Я пришла попрощаться – сказала фигура со строгим видом в золотистом ореоле, – Я сопровождала и охраняла тебя в этом мире, но ты слышал колокол, и я должна оставить тебя. Ты часто отклонял и не слышал мои послания, не понимал подаваемые знаки, и мне не раз приходилось наставлять тебя на избранную колею. Ну вот. Прости.

Золотыми искрами она растворилась в светлой дымке. Он благодарно припомнил поворотные вехи и фарватер глубоководной жизни, на который он вышел не сразу, блуждая по мелким илистым протокам и старицам. Это она ставила, и зажигала ему бакены на опасные мели и стремнину, ориентируясь по которым надо было проходить реку жизни.

Вторая фигура смущенно улыбалась сиреневым ликом.

– Привет. Я Десс. Мы уже знакомы. Я выводила тебя из гроба и скорлупы тела. Не говорю тебе здравствуй – это о прошлой одежде и об ином пространстве, где мой образ прозрачен и невидим. Там мое присутствие рассыпано по мирам, истончаясь телом и переливами оттенков. И не каждому выпадает светлый туман моего перехода.

Я прихожу ежесекундно, и днем, и ночью. Бываю темной и страшной. Мои клоны не воспринимаются в чувственном спектре отростков вашей скорлупы. Но я бываю посредницей в трансформации не только плана смерти, но и плана жизни. Ведь женщина осуществляет для ребёнка переход от смерти в утробной жизни к жизни в земной атмосфере. В природе исчезает одно, и тут же вновь возрождается в форме другого. Это непрерывно возрождающееся начало – энергия Протея, сохраняющее свое количественное значение, несмотря на разнообразие принимаемых форм. Я связана с идеей завершённости и возрождения. Звёздный Архетип совсем не умирает и, следовательно, является непрерывно возрожденным.

Улыбнулась.

Я в вашем осознании и проходящих ощущениях и потому невидима, но каждый чувствует меня рядом. Вместе с Хранителями я тенью веду вас, приближаюсь и сопровождаю на вокзал отчуждения ежечасно, многими тысячами. Я иногда с нетерпением, иногда с сожалением, задуваю ваши свечи и гашу огни ваших сердец. Я вас жду, и вы все приходите ко мне. На петле дорог и тебе предстоит вспомнить сделанный тобой выбор.

«»

Он огляделся. Вниз вела местами асфальтированная, широкая и накатанная дорога, мощёная потрескавшимися фигурными позвонками брусчатки и до блеска отполированными затылками булыжников. У ног, окруженный крепостными стенами, под куполами храмов искусств лежал великий город. Город соблазна, пропитанный пряными искушениями и страстями, он виднелся сквозь клочья тумана, поражая кубизмом архитектуры и эклектикой форм. Изыски искусства и развалины древности окружали и подавляли своими размерами современные строения из стекла и бетона. Далеко внизу чувствовалось биенье жизни, буйство огней, красок и мелодий. И в этот омут удовольствий уже спускалась веселая хмельная ватага в ярких одеждах. В низине бушевало веселье с гнилостным привкусом китча.

Путь наверх к высокогорному приюту, напротив, был тернист и извилист. Поросшее непроходимым лесом подножье гор, а дальше – беспощадно острые фиолетовые грани безжизненных скал. Вершины гранитных колоссов, далёких от цветущих полян мирских радостей, терялись в белых флагах снежных ветров. На высоте царил пагубный для житейской городской суеты, и для теплых, залитых светом склонов, суровый аскетизм флоры и фауны. Странника до нутра пробирал холод высокомерного, высокого молчания ледяных утесов.

В сухой листве воспоминаний прожитого, накопленного опыта и познания он отыскал это место на распутье, эти горы перед выбором жребия соблазнов и стремления. Тогда, давно, он будто завис над пропастью сомнений. Его неискушенная воля колебалась. Душу влекло на вершину, но пышно курчавившаяся растительностью низменность рождала любопытство и тягу познать неведомое, всего лишь спустившись вниз по склону, покрытому травой и цветами, по которому вьется удобная дорога. Легкий путь притягивал душу сильнее, чем скалистая местность и суровый подъем на голые скалы по еле заметной каменистой тропе. Отрекшись, отказавшись от красот высоты орлиного полета, в тот раз он выбрал общий путь и спустился со всеми в цветущую долину в сопровождении обольстительной, ищущей буйства чувств и безумства женщины с распущенными медными волосами, с красивыми, но неправильными чертами лица. Одета она была в пестрый наряд цыганки, в юбку уличной танцовщицы, в которой преобладали буроватый и зеленые тона. Женщина будоражила мысли своей видимой доступностью и притягивала возбужденные взгляды стрелой глубокого проема грудного выреза. Она откидывалась назад, оголяя высокую упругую грудь, и фривольным жестом приглашала опуститься с ней в низину.

А на скалистой тропинке молча стояла одинокая девушка в строгом закрытом золотистом платье, с печальными чертами красивого лица.

Тогда лишь единицы выбрали путь над пропастью к высокогорному приюту со скромной целомудренно и строго одетой проводницей, и, неуверенно шагая по трудной тропе, упрямо и целеустремленно двинулись к горной вершине.

И сейчас, как в музее под открытым небом, он стоял на перекрестке двух дорог, созерцая контрастную черно-белую картину дилеммы добра и зла, истинного и также ложного, временного и вечного, ежеминутно предоставляющего выбор в человеческой жизни.

Он смотрел на прозрачное небо. В прохладных слоях горного воздуха было много воздуха и перспективы. Над ущельем парил орел и ему показалось – это тень Гения с нацеленной в копошащуюся под ним низину разящей огненной стрелой.

Странник

Планетарная чувственность природы поет, трубит и манит погрузиться в чувственное очарование миров. Пощупать, попробовать прикоснуться и вторгнуться в астральную и физическую твердь природы и женского тела, окунуться в ее стихии – в огонь эмоций, эфир мыслей, в океан желаний, упасть в розовые долины ее плоти.

Внизу яростно и страстно жжет город-континент Миалбе, а в горных, хоть и сверкающих в солнечных лучах, вершинах – лишь скупая, выхолощенная растительность чувств, лишь эфемерность жизненных реалий в ледяной высокой отстраненности.

Десс

К вершине стремятся экстатическим путем. Этот тезис красиво иллюстрируется самим видом перспективы, открывающейся перед твоим ищущим взором картиной дихотомии выбора. Выбор свободный, но душевная твердь напоминает, что волю к выбору пути на вершины гор интерпретирует и передает высший импульс. Карающую стрелу внутренней справедливости в сторону низменных пороков направляет гений, подобно орлу, парящему в облаках.

Путеводную звезду каждый может разыскать в своем сердце, стоит лишь сплавить воедино знания о плате и особенностях характера возможных путей предоставленного выбора, справедливой морали и ценностей, определяющих право и качество свободы.

Несмотря на опыт и прожитое, неосмысленного тобой еще много. Ты все еще склонен к ошибкам выбора. И, хотя время молодости – необходимый элемент своевременности, но именно ты – капитан, рулевой и управляющий своей судьбы. Ты -субъект, принимающий решения и долженствующий применить власть и данное право человеческой свободы. Если ты выберешь путь наверх, то на вершину тебя проводит эта строго одетая, добродетельная и скромная девушка, приглашающая на тропу познаний, правую от распутья.

Прогуляться по усыпанной китайскими фонариками левой тропе, в сытые проказы городских свальных будней, тебя настойчиво зовет царица танца, императрица нижнего мира – роскошно обрядившаяся, эротичная и манящая запахом своей влажной доступности и порока. Эту красавицу, завораживающую гипнотической внешностью, но простую повадками и вульгарную своими непристойными движениями, – ты встретишь внизу, и она поведёт тебя по дороге в душную лощину.

«»

Он остановился в дисгармонии чувств, и неловкой позе растерянности. При правильности выбора дороги на очередном жизненном перепутье, или при весенней распутице эмоций, – гармония души, как дед Мазай для зайцев, служит спасителем, а иногда и наградой тем, кто вообще имеет желание спастись, стремится выбирать правильную дорогу, и осуществляет это стремление.

Сейчас же внутреннюю гармонию вело мимо нот. Камертоны мыслей, их строгую равномерность и параллельность в восприимчивости, сменили нелепые звуки воспоминаний и слепые запахи желания. Неуловимая пыльца афродизиаков парной активности щекотала его оголенные нервы.

Десс

Внутренняя гармония – это аналогия, пусть и грубая, с замыканием цепи внутренних полюсов «Адам – Ева», которая включается элементом согласия крайних терминов. Если соединяющая полярности нить накаливания нужного сплава – то загорается свет. Когда в человеке преобладает жизнь страстей, или сильна работа нечистого воображения, можно лишь отметить животное в человеке, как самое деятельное начало.

В плане жизни природы аналогии ассоциируются с представлением о среде, в которой они проявляются, которой они связываются или которой они разделяются.

Человек, хорошо понимающий, как нужно действовать, но не облеченный инструментальной властью в размерах своего понимания и компетенции, будет негармоничным и несчастным в любой области. И обратно, если вы одарены реализационной властью, но недостаточно осведомлены или не умеете ориентироваться в какой-либо области, вы опять-таки не можете быть в душевной гармонии.

Засмеялась.

Остается рассмотреть вопрос о видимом показателе систематического влечения. Вообще говоря, законы природы – это карма Вселенной. В определенном подплане вашего бытия также имеется определенная порция кармического рабства, сдобренная равновесной порцией свободы выбора между эволютивным взлетом к вершинам и инволютивным спуском в потное жерло вулкана страстей. Со временем и печальностью приобретенного опыта красивость аналогии с «огнедышащей лавой любви» заменяется многими на сравнение с фонтанирующей жижей жизненного «оппозита» из недр прорвавшейся трубы на ответственном участке своего жилищно-коммунального хозяйства.