Две жизни Миши Маргулиса

Случилось так, что в город приехал оркестр Лундстрема с гастролями. А, поскольку, самой, как ни странно, приличной гастрольной площадкой в городе, был этот дворец культуры, то и все выступления оркестра проходили в его зале. Нет смысла рассказывать о встрече двух старых друзей, Бержицкого и Лундстрема. Главное, они встретились. И, естественно, музыканты обоих оркестров. А после очередного выступления гостей на зрителя практически ночью, все собрались в студии дворца, где и устроили Джим Сейшн. Это, когда, если кто не знает, музыканты cменяют друг друга на сцене, не останавливая тему импровизаций. И играют, играют и играют …без остановки. Нужно ли говорить, рояль, саксофонисты, трубачи, контрабасисты из оркестра гастролеров, менялись с нашими музыкантами, выдавая на-гора, все лучшие, что умели. Естественно, ни на секунду, не отходя от основной, заявленной, музыкальной темы. Эдакое соревнование.

Конечно же, наш Мишаня, не мог пропустить такого события и, как всегда, пристроившись в сторонке со своим футляром, скромнехонько, присутствовал при всех этих, прямо скажем, эпохальных событиях местного розлива, жадно впитывая, все происходившее.

И, надо же было такому случиться, кто-то запустил тему «Каравана», Элингтона.  Что может быть благодатнее, для джазовых импровизаций, тем более на нынешних состязаниях. Во всяком случае, для нашего Мишани. И, уж простите меня покорно, но Маргулис, словно зачарованный, вынув скрипку из футляра, поднялся на сцену, хотя сцены как таковой и вовсе не было, нахально, встал впереди и врубил на скрипочке все, чему научился под «рок-рол на костях».

Ну, ребята, скажу я вам, это было событие. Не только для Маргулиса, но и для всех присутствующих. Вот уж, опять-таки, скажу я вам, никто ничего подобного не ожидал. Олег Леонидович, начинавший свою музыкальную карьеру как скрипач, и, конечно же, понимавший толк, в этом инструменте просто выпал в осадок. Ну, не то чтобы уж совсем. Но все-таки.

Короче. Настал для нашего Миши, его високосный час. Правда, понял это он, чуть, позже, когда закончились, я не побоюсь этого слова, овации, которыми наградили его музыканты обоих оркестров, и к нему подошел Олег Леонидович.

– Ты, кто, мальчик? – Спросил он и хотел взять в руки Мишину скрипку. Но, Миша скрипки не отдал. Пальцы будто приросли к дереву инструмента и никак не хотели размораживаться.

– Да, ты не бойся, я не насовсем. Отдам. – Рассмеялся Лундстрем. И Миша отпустил.

– Я, Маргулис. – Неожиданно охрипшим голосом, проговорил он. Олег Леонидович внимательно оглядел скрипку.

– Ну, здравствуй, Маргулис. – И протянул Мише руку. – Откуда ты, такой взялся?

– Я, местный. – И, почему-то, добавил, от волнения, не зная, что еще сказать. – Тутошний.

– Понятно. А здесь-то, что со своей скрипочкой делаешь, тутошний, ты наш? – Весело и легко рассмеялся, Олег Леонидович.

– Ничего, хожу вот, слушаю.

– А, свинговать, где научился?

– Это, что такое – свинговать? – Миша застеснялся своей безграмотности. – У нас в училище не преподают.

– Ну, не преподают, и ладно. Что-то еще сыграть можешь?

– Не знаю. Наверное, все, что скажете.

– Вот, нахал. Вы только гляньте на него, ребята. Все, что скажете. – Лундстрем повернулся к пианисту – Сема, дай-ка, что-нибудь из Гудмена.

– Без проблем. – И Сема заиграл на рояле тему одной из композиций Бенни Гудмэна, «Давайте радоваться». Олег Леонидович протянул Мише скрипку.

– Валяй, парень, включайся. – И легко подтолкнул нашего Мишаню в сторону рояля.

Миша взорлил. «Хаву Нагилу» он знал вдоль и поперек много лет подряд. Она жила в его душе. И, хотя, он ни разу не импровизировал на эту тему, нынче произошло все, как, само собой, разумеющееся, легко и свободно.

Не могу не отметить, как рассказывал сам Миша много позже, так он никогда больше не играл. Душа его парила. Смычок сам, то едва касался струн, то гулял, перескакивая с одной на другую, а то и впивался в них, во все сразу, будто пытался порвать, уничтожить скрипку, покончив с этим кошмаром.

Кошмаром сам Мишаня назвал тот момент, уже потом. Но, тогда, как, опять же, он рассказывал, чувствовал, нет, пожалуй, не чувствовал, а на самом деле, ощущал себя, не Мишей Маргулисом, а кем-то другим. То ли богом, то ли, наоборот, а черт его знает, кем, наоборот. Может, и этим самым чертом, вселившимся не только в него, но и в его совсем простенькую скрипочку. Но, тем не менее, это была такая музыка… такая музыка…

Я ее слышал. И скажу, что, лучше и, главное, откровеннее, никто, никогда не играл, во всяком случае, в те времена и в том месте. Такой «Хавы Нагилы», до сего дня, не слышал никто.

И когда Миша, рванув, в последний раз смычком по струнам в бессилье опустил руки, еще долго в воздухе звучал последний аккорд. А, в ушах присутствующих, металась гулкая тишина.

На этот раз аплодисментов не было..

– Да, парень, – Олег Леонидович глянул в упор на Маргулиса. – Можешь. Ничего не могу сказать. Можешь. Что скажешь, Сема? – Обернулся он к пианисту.

– Может, – Подтвердил Сема.  И еще раз добавил. – Честно, может.

– Ну вот видишь, и Сема со мной согласен. А, чтобы Сема похвалил, дорогого стоит. А, что, Володя, – обратился он к Бержицкому, – отдашь мне парня? Или самому нужен?

– Да парень-то вроде в свободном полете. – Улыбнулся Бержицкий. – Так что решать не мне.

– Ну, ладно, ладно, не тебе. – Олег Леонидович подошел к отдельно стоящему столику, заставленному напитками, плеснул в два фужера по грамульке коньяка, с фужерами подошел к Маргулису. – Употребляешь? – Спросил, и протянул Мишане фужер.

– По праздникам. – Слукавил Миша. – Потом, добавил. – И, если поднесут.

– Ну, вот я и подношу. Однако знай. Начнешь выпивать, когда станут подносить, потеряешь все. А тебе есть что терять. – Олег Леонидович отставил фужер. – У Михал Семеновича есть все мои координаты. Окончишь школу. Позвони. Я тебя не забуду. Захочешь, поработаем. А может, и сработаемся

Вот такая история случилась у нашего Маргулиса много лет назад. К сожалению, а, может быть, и, к счастью, без дальнейшего продолжения.

Глава шестая

Судьба.

И пожалуй,  это был самый яркий, нет, это был самый выдающийся эпизод в его, Мишиной, жизни.

А жизнь у Миши в, дальнейшем, поначалу, складывалась довольно однообразно.

Окончил училище. Распределился в местный театр миниатюр, приписанный к той самой филармонии. В те годы надо было непременно отработать там, куда направит руководство. Так вот, распределился Мишаня, погастролировал пару лет по городам и весям нашей великой Родины. И заскучал. В коллективе джазом не пахло. Сиди за кулисами с такими же, как и он, бедолагами, между контрабасом, фортепьяно и кларнетом, тот еще составчик. Да, ударника забыл. Как же это я ударника-то забыл. Так вот сиди и озвучивай, вернее, музыкально сопровождай представление. В афише так и было написано. «Музыкальное сопровождение». И перечень фамилий всех музыкантов. Отработал Маргулис положенные два года. Плюнул. Уволился. И отправился в свободный полет.  Однако, ненадолго. Надо было работать и как-то, зарабатывать. Делать было нечего. И пошел он в ресторанные музыканты. Благо, подвернулся счастливый случай. Нет, не в какой-то, задрипанный ресторанишко типа «Поплавка». А в новый шикарный, только что открывавшийся, ресторан «Центральный».

А, поскольку, мальчишка, хотим мы этого, или не хотим все-таки был поцелован богом в маковку, хотя, возможно, и сам этого не понимал, то даже  в ресторане, нашел свое место. Не сразу, конечно. Но, тут, пожалуй, Мишане повезло. Он был первым, кого пригласили на работу и дали право сформировать будущий состав оркестра, не оркестра, но музыкальную группу, ансамбля. И наш Мишаня постарался. На свой страх и риск, позвал саксофониста из джаз-бенда, того самого, где он когда-то пропадал вечерами. А, надобно сказать, что к тому времени, о котором идет речь, этот самый коллектив, захирел и рассыпался, как это часто бывает в самодеятельности. Везде находятся свои причины. Где-то меняется руководство, где-то, согласно разным директивам, делается акцент на народную музыку, или хоровые капеллы, как в нашем случае, где-то находят другие причины. Но смысл всегда один: «такой хоккей нам не нужен». В общем, факт остается фактом. Музыканты оказались не у дел и с радостью приняли предложение Маргулиса. Так вот. Пригласил он, значит, саксофониста, оттуда же пришел контрабас, ударник, труба и тромбон. А за рояль Мишаня сел сам. Благо, в училище этот инструмент был обязательной дисциплиной, после скрипки, конечно. Вот такой у него получился секстет.

И уж тут, наш Мишаня, развернулся на всю катушку. Или, уж если, не катушку, так на всю свою джазовую тоску, которую носил в душе эти годы.

Но ресторан есть ресторан. И в нем на одном джазе не прокатишь. Что закажут, то и играй. И Маргулис хорошо это понимал. А потому взял солисткой Ларису Пан, из того же развалившегося оркестра. Девчонка обладала чудесным низким контральто, чуть-чуть надтреснутым и необычайно сильным, что немаловажно, потому как ресторанные нагрузки были еще те. И крепкий голос корейской девчонки был как нельзя кстати. Да и внешность у нее была подходящая. В общем, к открытию ресторана у Маргулиса все было на мази.

Вот такие вот дела.

Глава седьмая

И началась у Мишани счастливая жизнь. Джаз-секстет стал пользоваться успехом. В городе о нем заговорили. В дни, когда играли музыканты, в зале яблоку негде было упасть. Все столики  забиты, и на улице толпа желающих попасть внутрь. Пришлось даже напечатать входные билеты, которые раскупались на месяц вперед.

Мишаня, не то, чтобы летал по жизни, к земле он был привязан крепко, но, эйфория, не покидала его даже ночью, когда он, полностью опустошенный очередным выступлением, вновь и вновь проживал, в своей холостяцкой постели, события минувшего дня.

Нравилась ему такая жизнь. Особенно после двух лет сидения в первой правой кулисе разных концертных залов страны. Иногда он и сам брал в руки скрипку и, помня свое первое выступление, импровизировал. Вначале редко. Затем время от времени, а позже, каждый вечер. И, скажу я вам, стал наш Мишаня весьма популярен в городе. Более того, пользовался определенным авторитетом, в определенных кругах. И, не покривлю душой, в общем-то, заслуженным авторитетом.

А уж как нравилось это все руководству ресторана. Хоть и расцветала на дворе советская власть, но, вы ж понимаете, во все времена люди жили сами и давали жить другим. А если не давали жить другим, то и сами толком не жили. Но, в ресторане, таких людей, к счастью, не было.

Ашот Акопович, мудрый, всю жизнь живущий в эСэСэРе армянин, четко понимал эту схему. План государству – святое. Но есть еще и другие потребности, о которых забывать не следовало. И он не забывал. Недаром говорят: «Где армянин прошел, там еврею делать нечего». Так вот, позволю себе повториться. Ашот Акопович, четко понимал эту схему. Но еще он понимал, что успех, а значит и выручка ресторана, во многом зависит от музыкантов, а, точнее, как в нашем случае, от одного музыканта, Миши Магулиса. Понимал это и Миша, а потому старался. Не для Ашота, конечно. Хотя и для него тоже. Там в ресторане, Миша понял, не будет выручки, не будет и смысла повседневной, а значит, и перспективной жизни коллектива. И потому крутился, как уж на гребешке. Между потребностью подвыпивших посетителей, зачастую требовавших «Мурку» или «Дочь прокурора», швырявших на крышку рояля червонцы, и собственные вкусовые амбиции. Но, должен сказать, таких ценителей высокого искусства месяц от месяца, становилось все меньше. Я уже говорил, что стали билетики продавать на вход, чтобы послушать Мишины джазовые импровизации. И таких, становилось, все больше. И это, как ни странно, стало проблемой.

В дни, а, вернее, вечера, когда в ресторан приходили фанаты, как сейчас, принято говорить, что, как и следовало ожидать, не очень понравилось, Ашоту Акоповичу. Что с них было взять? Выручка кухни и бара стала катастрофически падать. И кому это надо?

– Я тебя ценю, Миша. – Ашот Акопович в который раз пробовал, правда, без особого успеха, застегнуть пуговицу на крахмальной рубашке, вечно выползающей из брюк дорогого итальянского костюма. – Но и ты и меня пойми. От ваших байстрюков толку никакого. Сидят весь вечер с кружкой пива. А в кассе ноль.