Безлюди. Одноглазый дом

Флори рухнула обратно на подушку и устало закрыла глаза. Сон избавил ее от душевных метаний, пусть и продлился всего пару часов. Утром она бодро вскочила с постели, подгоняемая мыслью о том, что впереди целый день, чтобы найти спасение для Дарта. Второпях собравшись, она разбудила Офелию, а потом забарабанила в дверь мастерской, временно ставшей спальней Деса. В ответ раздался возглас, потом что-то глухо загромыхало… и выругалось. Наконец из-за двери выглянуло заспанное лицо.

– Чего тебе неймется?

– Мы собирались спасать Дарта, – напомнила она.

– А Дарт не может подождать до полудня? – лениво спросил Дес. Ему хватило одного осуждающего взгляда, чтобы исправиться: – Ладно-ладно, я шучу, сейчас!

Вскоре он появился в своем обычном наряде: кожаных штанах, подчеркивающих худобу ног, и жилете в металлических заклепках и цепочках поверх рубахи с небрежно закатанными рукавами. Вокруг запястий были обмотаны платки – сегодня черные, отражающие его серьезный настрой.

Втроем они спустились на кухню, состоящую из нескольких помещений с каменными печами, деревянными ящиками, полными овощей, и горой посуды. Флори оглядела ряды пивных кружек, стоящих на сушке с ночи: судя по соотношению этих кружек и тарелок, пили здесь намного больше, чем ели. Персонал еще спал после трудовой ночи, поэтому Десмонд сам отправился на поиски еды и принес большой кусок мясного пирога. При виде стряпни Офелия скривилась – наверно, вспомнила свои вчерашние приключения на кухне.

– Надо сказать, – заявил Дес с набитым ртом, – Фе, у тебя очень хорошо получилось.

Офелия поблагодарила за похвалу, хотя Флори заметила, как обиженно поджались ее губки. Младшая сестра совсем не тяготела к кулинарии и уборке, куда больше ее увлекали книги и животные, поэтому она так легко обжилась в доме Дарта, где нашла целую библиотеку и славного Бо.

Скормив псу остатки своего завтрака, Флори вытерла руки салфеткой и встала из-за стола. На кухню как раз заглянула посудомойка, которой Дес поручил приглядывать за Офелией. Не дожидаясь, когда Фе разразится возражениями, Флори и Дес сбежали через продуктовый склад. Вдоль стен громоздились большие деревянные ящики, и к двери пришлось пробираться бочком.

Ранним утром Хмельной квартал ничем не отличался от обычной городской улицы. Перед дверьми «Паршивой овцы» уже ждала старая колымага, с виду напоминавшая ржавое корыто на колесах. Заметив удивление Флори, Дес виновато сказал:

– Придется потерпеть, чтобы передвигаться быстрее.

Флори согласно кивнула и забралась в салон, чихая от разлетевшейся пыли. Очевидно, машина долгое время простояла без дела, а теперь неслась по улицам, трясясь и грохоча, словно была готова развалиться в любую секунду. Каждая кочка или яма грозилась стать роковой. Чудом они добрались до городской площади и разделились: Дес собрался вновь наведаться к горъюстам, а Флори – к Рину.

Белокаменное здание домографной конторы стояло неподалеку, повернутое фасадом к парковой аллее, и по углам было украшено башенками, шпили на них выглядели как ключи в изящной ковке. Металлические решетки на арочных окнах первого этажа и балкончики на втором казались кружевными, а резные вставки на дверях повторяли контур пропускных жетонов. Не зная, как с ними обращаться, Флори встала чуть поодаль, дожидаясь, когда появится кто-нибудь из служащих. Ей пришлось долго топтаться рядом, прежде чем у входа нарисовался хмурый мужчина с острой козлиной бородкой. Приложив жетон к деревянной выемке и провернув его по часовой стрелке, он исчез в здании. Флори хотела проскочить следом, но дверь захлопнулась перед самым носом. Хорошо, что у нее был свой пропуск, чтобы повторить те же манипуляции.

Внутри домографная контора больше походила на дворец: изящные колонны в обрамлении плюща, мраморная лестница с коваными перилами и хрустальные люстры, парящие под высоким потолком, точно огромные медузы. Таким шиком и размахом могли похвастать лишь угодные властям учреждения.

Стараясь не глазеть по сторонам, Флори зашагала через холл. Формально она числилась в штате переписчицей – специалистом низшего звена. Переписчики занимались бумажной волокитой и находились под управлением архивариуса. Самая сложная работа была у приемщицы: ей приходилось обрабатывать все жалобы на безлюдей и составлять отчеты для домографа; а самая противоречивая – у протокольщиков. Коллегия горъюстов создавала должностные инструкции, протоколы и прочие важные документы разрешающего и запрещающего толка. Флори подумала о том, что тот козлобородый как раз был одним из таких протокольщиков. Именно так в ее представлении выглядел тот, кто придумывает глупые законы и правила.

Ключники были единственными, кто здесь что-то производил своими руками, а не ворошил бумажки, точно грызун в клетке. Они регулярно пополняли арсенал ключей для безлюдей – и Флори довелось наблюдать, как Рин использует эти труды.

В штат также входили лютены и лютины, рассудители и тюремщики из Воющего домишки, но им место в конторе не требовалось.

Флори остановилась у лестницы, не представляя, куда идти, и мысленно поругала себя за то, что не спросила у Деса, где находится кабинет Рина. В просторных коридорах было не так много людей, чтобы затеряться в общем потоке и пройтись туда-сюда, не вызвав подозрения. Она остановилась на развилке коридоров и, осмотревшись, решила, что кабинет начальника должен иметь лучший вид из окна, поэтому поднялась на второй этаж и выбрала сторону, где окна выходили на парк. Помогла ей логика или простое везение, но вскоре она нашла нужную дверь со знакомыми инициалами и символом домографа – шестеренкой, объединенной с ключом.

Флори постучала. Когда ей ответил звонкий голос, она заглянула в кабинет и с удивлением обнаружила, что попала в архив. Пространство от пола до потолка занимали стеллажи, заполненные документами, у окна стоял пустой письменный стол. Обведя взглядом комнату, Флори заметила среди полок еще одну дверь, но не увидела того, кто откликнулся.

– Доброе утро! Чем могу быть полезна? – донеслось откуда-то сверху.

Флори заглянула за дверь и увидела перекатную лестницу, на которой стояла девушка. Хрупкая фигурка, облаченная в летящее платье, напоминала бабочку-лимонницу со сложенными крыльями. Миг – и она пришла в движение, изящно спустилась по перекладинам и спрыгнула на пол, стукнув каблуками атласных туфелек.

– Архивариус Рэйлин, – представилась девушка звонким, задорным голосом, словно произношение своего имени делало ее счастливой. Широкая улыбка прилипла к личику, обрамленному мелкими темными кудряшками.

Флори представилась стажером и объяснила, зачем пришла. Рэйлин сощурила глаза, будто бы силясь припомнить, видела ли она переписчицу раньше, но предъявленный жетон убедил пропустить ее на аудиенцию к господину Эверрайну.

Кабинет домографа представлял собой самую чистую и аккуратную комнату, что Флори доводилось видеть. Пол из мрамора начищен до блеска, на шкафах с открытыми полками не видно ни пылинки; какие-то странные приборы и инструменты расставлены, развешаны и разложены в идеальной последовательности. В углу на постаменте громоздится доска с деревянными фигурками – карта Пьер-э-Металя с отмеченными на ней безлюдями.

Отвлекшись на убранство кабинета, Флори не сразу заметила господина Эверрайна, сидящего за столом у окна. Она нервно кашлянула и поздоровалась, смущенная мыслью, что осуждающий взгляд Рина обращен на ее платье: слегка измятое после дороги, потрепанное временем. Флори невольно коснулась волос, поправляя прическу, что не прибавило ни капли уверенности. В идеальном кабинете домографа она оставалась самым неидеальным объектом. Даже писчие принадлежности и ровные стопки бумаг на столе выглядели аккуратнее.

– Доброе утро, Флориана, – приветствовал Рин и, указав на кресло перед столом, добавил: – Располагайтесь.

Пробормотав что-то в ответ, она на ватных ногах прошла к указанному месту. В кабинете стояла такая тишина, что, когда Флори села, был слышен скрип мебельной кожи, промявшейся под ее весом.

– Может быть, ромашкового чаю? – внезапно предложил Рин. Когда она отказалась, он пожал плечами и сказал: – Зря, он хорошо успокаивает.

– Спасибо, чай мне не нужен.

– Но не мешало бы успокоиться. Я думал, вы для этого и пришли.

– Выпить чаю?

– Успокоиться.

В их бессмысленном разговоре возникла пауза, в течение которой они смотрели друг на друга: один – с неумолимой строгостью, другая – с сожалением.

– Я хотела извиниться перед вами, Рин. – Заметив, что его лицо смягчилось, она продолжила: – Мне стоило послушать вас и придерживаться плана, но я поддалась эмоциям и все испортила. Я вела себя необдуманно и глупо.

– Самонадеянно, – исправил он.

Флори согласно кивнула, надеясь, что, если не перечить Рину, можно вновь обрести в нем союзника. Когда он расщедрился на ответные извинения, на ее лице засияла улыбка. Убежденная, что Рин вернулся к своему безукоризненному образу, она перешла к тому, ради чего затеяла все это:

– Я бы хотела обсудить с вами завтрашний суд. Мне пришла в голову идея, как можно вытащить Дарта, и я…

Она не успела закончить мысль.

– Нечего здесь обсуждать, Флориана, – резко заявил он. – Повторяю: я ничем не смогу ему помочь.

Застыв в кресле, она растерянно заморгала:

– Но у вас есть влияние.

– Не вам распоряжаться моим положением, – отрезал Рин. – Вы не знаете, какой ценой оно достигнуто.

– Я просто подумала, что вы могли сделать для Голодного дома свое заключение, и оно бы показало, что Дарт…

– Вы говорите о вещах, не имея ни малейшего представления о них! – Он посмотрел на нее с укоризной, словно она в десятый раз совершала одну и ту же ошибку.

– Дарт рисковал ради вас, был вашим шпионом, а вы так легко бросаете его в беде?

– С чего вы взяли, что он мой шпион? – Рин попытался изобразить удивление, однако сделал это так неумело, что выдал себя.

– Только вы делаете из этого тайну! Но Дарт считает помощь вам правым делом, а вы, похоже, солидарны с теми озлобленными лютенами, кто видит в его работе что-то зазорное! – выпалила она и затихла, тяжело дыша от возмущения.

Разумеется, у нее были и другие основания так считать. Она просто не хотела объяснять, что догадалась о содержимом конвертов, которые Дарт принес в плаще: в обоих лежали отчеты о собрании, с той лишь разницей, что один подписали все лютены, как официальный документ для архива, а другой предназначался лично Рину и, скорее всего, содержал больше информации. Она предпочла умолчать и о том, что Паучиха назвала Дарта прихвостнем домографа и предателем, – достаточно очевидные «звания», чтобы сделать выводы об истинном положении дел. Дарт был предан Рину и службе в целом, а тот был уверен в своем шпионе настолько, что привлек к расследованию именно его, а не следящих. Свидетельства против Дарта не выглядели коварным заговором или влиянием могущественного противника; это был протест, коллективная война против того, чье особое положение не давало покоя остальным лютенам. Их контролировали, за ними следили, им не доверяли; никому бы такое не понравилось. Все было ясно как белый день, а домограф делал вид, что ничего не понимает, до последнего пытаясь отрицать свою ответственность за происходящее.

После ее пламенной речи в кабинете наступила тишина. Флори ждала ответа, а Рин, сцепив руки в замок, размышлял над тем, что сказать. Наконец он прервал затянувшуюся паузу:

– Даже если и так, дело дрянь! Как домограф, я не могу защищать лютена в суде. Это противоречит Протоколу.

– Значит, кресло домографа – единственное, чем вы дорожите? – Она вскочила с места. – Вы так кичитесь своими знаниями, но вам не мешало бы узнать хоть что-нибудь о смелости, дружбе и сострадании!

Она бросилась прочь, хлопнув дверью так сильно, как только могла. Рэйлин от испуга едва не свалилась с перекатной лестницы и даже не успела нарисовать на своем лице дружелюбную улыбку, проводив стажерку оторопелым пожеланием хорошего дня. Никакой ураган эмоций не мог нарушить идеальный порядок, окружающий Рина.

Неведомым образом Флори удалось быстро найти путь к выходу и не заплутать в коридорах. Едва она вышла на улицу, прохладный ветер овеял ее разгоряченное лицо. Тело дрожало, в горле стоял противный комок слез. Она была готова разреветься здесь, однако не могла позволить себе такой слабости.

К ней подошел пожилой мужчина – ключник, судя по мозолистым рукам, и, дохнув на нее табачным дымом, спросил, все ли в порядке. Флори выдавила из себя что-то вроде улыбки и отказалась от помощи.

До встречи с Десом оставалось еще немало времени, и она, не желая маячить перед конторой, отправилась исследовать местность. В центре города ей довелось побывать пару раз, и ничего, кроме разочарования, это не принесло. Сегодня традиция продолжилась. Оглядевшись вокруг, Флори заметила в отдалении необычное сооружение, по очертаниям напоминавшее книгу, стоящую ребром. Библиотека! Внезапная идея кольнула иголкой озарения. В памяти всплыли слова Дарта и замечания Рина о том, что она ничего не знает о безлюдях и домографах. Что ж, незнание – это пустая полка, которую можно заполнить книгами.

Спустя четверть часа, пыхтя и фырча, Флори тащила огромную стопку, собранную из библиотечных томов, и думала:«Сумасшедшая. Неужели ты и впрямь веришь, что за день сможешь все прочитать и найти способ спасти Дарта?» По пути она пару раз чуть не бросила ношу на землю, потом споткнулась, больно подвернув ногу, вымокла как мышь и трижды успела пожалеть о своем решении. За все мучения ее ждала награда – транспорт с водителем. Десмонд заметил ее издалека и бросился на подмогу.

– Ты ограбила книжную лавку, чтобы повидаться с Дартом в соседних камерах? – спросил он удивленно, когда Флори вручила ему свою ношу.

Колени и руки у нее дрожали, в боку кололо. Понадобилось время, чтобы она отдышалась и ответила:

– Буду изучать историю безлюдей и юридическую практику.

– Тяга к знаниям – это хорошо, – усмехнулся Дес, – но мы идем на суд, а не на экзамен.

Флори легонько толкнула его в плечо:

– Надеюсь, твое хорошее настроение значит, что ты принес хорошие новости.

– Ничего это не значит, – внезапно помрачнев, сказал он. – Я шучу в любом настроении.

Она досадливо поджала губы, хотя уже смирилась, что все их планы с треском провалились.Если план рухнул от одного щелчка – значит, у тебя не было плана.Еще одна житейская мудрость, проверенная на собственном опыте.

– Так что у тебя? – спросила она, когда Дес, погрузив книги, сел за руль.

– Меня назвали навязчивой мухой и посоветовали больше не появляться перед горъюстами с такими вопросами. А как прошла твоя встреча?

– Ничем не лучше, – неохотно ответила Флори, чувствуя себя виноватой теперь и за то, что в очередной раз все испортила. Что она сделала для спасения Дарта? Вначале оболгала его, потом устроила истерику в кабинете домографа, а теперь натащила кучу книг в надежде, что на какой-нибудь странице найдется спасительный ответ.

С минуту они просто молчали. Флори сидела, опустив голову, Дес задумчиво барабанил пальцами по рулю.

– Кажется, решимости в нас поубавилось, – констатировал Дес. – Может, разговор с Дартом натолкнет на нужные мысли?

Это прозвучало так, будто Дарт прятался в машине и ждал подходящего момента, чтобы появиться с громким возгласом: «Сюрприз!» Флори обернулась, но, конечно, никого не обнаружила. Отвечая на ее немой вопрос, Дес вытащил из внутреннего кармана жилета нефритовый диск – жетон горъюста, символ справедливости, которой они служили.

– Откуда ты…

– Одолжил, – перебил он с самодовольной улыбкой. – Должна же быть от них хоть какая-то польза?

Прежняя Флори нахмурилась бы и заявила, что красть и обманывать нехорошо, а уж соваться с чужими жетонами в тюрьму – и вовсе недопустимо. Сейчас же она испытывала прилив сил и желание действовать. Дарт мог рассказать важные детали: о том, как прошел его визит в Корень-дом, об убитых лютенах, о своих подозрениях, которые позволили ему обвинить Паучиху на последнем совете…

Воющий домишко располагался неподалеку от домографной конторы, и у Флори не было времени, чтобы подумать, насколько хороша их затея. Безлюдь входил в состав охранной системы города – с тех самых пор, когда преступность в Пьер-э-Метале резко возросла и властям пришлось искать дополнительное место для камер. Последние годы Воющий домишко служил тюрьмой для лютенов. «В этом есть особый смысл, – сказал ей Рин, когда они ехали в суд, – заключить лютенов, уклоняющихся от службы, в другом безлюде. Это напоминает им, чтонельзя убежать от клятвы». Он верил в это как в непреложную истину. Безлюди были его религией, а Протокол – сводом священных правил.

Но больше всего Флориану пугало количество осужденных лютенов: сколько же их в камерах, строптивых, несогласных и жаждущих свободы, – тех, кто отрекся от службы и стал предателем? Их заманивали в безлюди, связывали строжайшим Протоколом, а в случае непослушания запирали в тюрьмах или казнили. Их некому было защитить, потому что все лютены одиноки: сироты, вдовы, старики, бездомные, отчаявшиеся и сломленные – человеческие безлюди. За них не боролись, они служили расходным материалом, потому что город всегда мог дать еще. Лютены «ковались» в детских приютах, в лечебницах, где теряли близких; в трущобах, жители которых гибли от недостатка еды или избытка выпивки; в пожарах, уничтожавших дома и семьи; на фабриках, чьи опасные станки помимо продукции производили калек и мертвецов…

При виде мрачной громадины дома, похожего на кусок отколовшейся горы, она испытала не страх, а твердую решимость, словно бы пришла бороться не только за Дарта, но и за сестру, и за саму себя.

Дес остановил колымагу в отдалении от ворот, и Флори спросила, можно ли ей пойти одной. Он замер в растерянности, его брови причудливо поползли вверх, точно измеряли уровень удивления.

– Мне бы хотелось извиниться и… вообще… – попыталась объяснить она и сразу умолкла, не желая продолжать вранье, прикрывающее настоящие мотивы.

Десмонд бросил на нее подозрительный взгляд и, смирившись, протянул жетон.

– Будь осторожна.

Когда она оказалась перед тяжелыми воротами с остроконечными пиками наверху, смелости в ней поубавилось. Переборов смятение, она постучала дверным молотком – массивным кольцом в пасти волка. По ту сторону ворот громыхнул засов, и открылось небольшое окошко, откуда выглянуло рыхлое лицо.

– Кто? – пробасил тюремщик.

– Горъюст по делу Даэртона из Голодного дома, – ответила Флори. В горле пересохло и запершило. Она едва сдержалась, чтобы не закашляться.

– Нас не предупреждали.

– Я вас предупредила только что.

Она ткнула жетон ему в лицо и подумала, что повела себя слишком дерзко, однако это сработало. Очевидно, люди, имевшие дело с законом и преступниками, не отличались мягкотелостью.

На воротах загрохотал другой засов, и Флори пропустили внутрь. Тюремщик провел ее к дверям здания, сверился с какими-то записями и сказал следовать за ним.

Воющий домишко изнутри напоминал крепость: каменные стены без окон, высокие потолки и ров посередине. По периметру дежурили люди с ружьями. Внизу держали заключенных, а стражники наблюдали за ними с верхнего этажа. Следуя за провожатым, Флори спустилась по лестнице в промозглый подвал, но самым жутким и неприятным здесь оказался неумолкающий вой.

Несмотря на охвативший ее ужас, она двинулась мимо камер. В одной из них, забившись в угол, рыдала женщина; в следующей безрукий мужчина сидел над перевернутой миской и выл от беспомощности. Комки каши разметались по полу и стенам. Когда заключенный склонился над остатками пищи, Флори отвернулась, испытав брезгливость и шок одновременно. К другим арестантам она не заглядывала, хотя продолжала слышать завывания и стоны на все лады. Но что-то заставило ее вновь повернуться. В камере, мимо которой они шли, распластавшись на грязном матрасе лежала Ви, приговоренная к казни. Ее изможденное тело выглядело, как раздавленный подошвой богомол: почти плоское, с тонкими вывернутыми конечностями, обтянутое кожей зеленовато-серого оттенка.

– Что с ней? – не удержавшись, спросила Флори.

Тюремщик отмахнулся:

– Сиганула из клетки после приговора. Думала, убьется сама, а в итоге только кости себе переломала, дура. – Он презрительно сплюнул и пошел дальше.

В памяти вспыхнули моменты: клетка под потолком, вопль, падение… Она думала, что обморок стер эти жуткие воспоминания; оказалось, он лишь припрятал их в ее сознании.

Камеры располагались по квадратам, и с каждым уровнем от края к центру коридоры становились все уже – настолько, что заключенные могли дотянуться до идущих. Никто не рвался из своих клеток, в них остались лишь сломленные и обессиленные люди. Флори боялась увидеть Дарта таким же, но когда ее подвели к камере, она застала его дремлющим на матрасе. Для узника он выглядел слишком расслабленным и спокойным, точно в тюрьме обрел дом, куда Флори наведалась без приглашения.

Надзиратель дал им десять минут и ушел, насвистывая какой-то легкомысленный мотив, жутко неуместный здесь, среди грязных клеток в сыром подземелье. Флори слушала затихающий свист и наблюдала, как Дарт вальяжно поднимается, чтобы поприветствовать ее.

– Кого я вижу… – нараспев сказал он, злобно сверкнув глазами. Ее это не смутило. У Дарта были все основания для обид и злости.

– Я пришла помочь.

– Спасибо, уже помогла.

– Прости, я и понятия не имела, что…

Не успела она договорить, как Дарт метнулся к решетке и сквозь зубы процедил:

– Так если ты понятия не имеешь о том, что делаешь, какого демона ты лезешь?

– Что с тобой? – выдохнула она вместо ответа.

– Со мной все отлично, разве не заметно? Смотри, как тут уютно! – горько усмехнулся он, разведя руки в стороны.

«Что они с ним сделали?» – с ужасом подумала Флори, испытывая грызущее чувство вины. В безотчетном порыве бросилась к нему, обхватила прутья и выпалила:

– Мы вытащим тебя отсюда! Если ты знаешь хоть что-то…

Она прервалась, потому что Дарт припал к решетке, и его лицо оказалось так близко, что удалось рассмотреть свежие синяки и запекшуюся кровь в уголке губ. Прикосновение его ладоней, накрывших ее стиснутые кулаки, было ледяным и жестким. Она осознала это слишком поздно, когда грубая сила вдавила пальцы в металлические прутья.

– Мне больно. – Флори отчаянно дернулась, но хватка оказалась слишком крепкой, чтобы бороться с ней. – Отпусти!

Он убрал левую руку, но лишь для того, чтобы ухватить ее за талию и грубо притянуть к себе. Флори впечаталась в решетку, ощутив холод металла. Прутья впились в грудную клетку, дыхание перехватило.

– Раз ты представилась моей невестой, нужно извлечь из этого хоть немного выгоды. – Он криво ухмыльнулся и скользнул рукой вниз по ее бедру, пытаясь нащупать подол платья.

Флори оцепенела от ужаса, не в силах оторваться от его глаз – черных, блестящих, опасных.Как сапоги следящих. Дарт тоже замер, словно пораженный тем, как быстро она сдалась. Эти секунды, казалось, тянулись бесконечно, а потом Флори вырвалась или он сам отпустил ее – она даже не поняла.

– О, моя несговорчивая, упрямая невеста, – с издевкой протянул Дарт, – когда меня вздернут на виселице, ты будешь носить траур?

– Я вытащу тебя отсюда, – тихо сказала Флори. Как бы странно ни звучали ее слова, ничего другого на ум не пришло.

– Не давай ложных обещаний, госпожа… как тебя там… Ботаника?

Этим глупым прозвищем Дарт назвал ее в первую встречу и раскрыл свою личность сейчас. Флори пыталась уловить в его холодном, жестком лице хотя бы что-то доброе. Хотя бы что-то от того человека, кому она верила и которого отчаянно хотела спасти.

– Хватит на меня пялиться. Я не мартышка в клетке! – не выдержав, бросил он. – Проваливай уже.

Флори в последний раз взглянула на него и стремительно зашагала прочь. На первом же повороте ее встретил тюремщик. Вся она была как открытая рана из эмоций, только слепой не заметил бы этого.

– Он сегодня не в духе, – почти сочувствующе сказал надзиратель.

– Наверно, эта работа не для меня, – ответила она, пытаясь доиграть свою роль до конца.

– Я и про свою так думал, а потом привык. Время учит привыкать ко всему.

Он был прав. На обратном пути вой и стоны из камер уже не вызывали у нее такого ужаса, и все же она испытала невероятное облегчение, покинув территорию тюрьмы.

Десмонд ждал рядом с воротами и, сразу почуяв неладное, обеспокоенно спросил, что случилось. Она мотнула головой и прошла мимо, так что ему пришлось догонять. Только оказавшись в ржавой колымаге, Флори дала волю чувствам и заревела уже второй раз в присутствии Деса, не испытывая неловкости за свои слезы. Он пытался задавать какие-то вопросы, но вскоре сдался и оставил ее одну, притворившись, что пошел проверить колеса. Когда он вернулся, Флори уже успокоилась и смогла рассказать, что произошло в тюремных стенах.