Глубокое синее небо

И вдруг, глядя на всё это, я ощутил со всей ясностью, что мир наполнен смыслом. Что это за смысл? Я и сам не мог до конца понять, хотя воспринимал его всем своим существом. Но мне было ясно одно: этот смысл заключается в гармонии, которую я воспринимаю, а гармония состоит в наполненности этим смыслом. Это ощущение нельзя передать словами. Но суть такова, как будто внезапный порыв ветра сорвал занавеску с нарисованным на ней пейзажем и обнажил настоящий, яркий пейзаж. Это потрясает. Ого, – вдруг понимаешь ты, – так вот же он, мир!

Это состояние мы называли Откровением.

Сейчас, спустя много лет, мне трудно описывать эти Откровения. Потому что я не испытывал их уже очень давно, и я забыл, каковы они. У меня сохранились только смутные воспоминания, что они прекрасны, но сами ощущения я восстановить не могу. Едва я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, что это такое – красота – как зыбкие образы разбегаются волнами, искажаясь, и я теряю связь с ними. Всё что я вижу – это корабль, уходящий в море за горизонт. А на этом корабле я, но не тот я, который видит корабль, а тот, другой, которого я сейчас пытаюсь вспомнить и который знает, что такое красота.

Я уже собирался идти в постель, когда услышал шаги внизу. Наклонившись к ограждению балкона, я сквозь листву увидел несколько человек. Они меня не замечали, поскольку я был надёжно укрыт плющом. Я сразу узнал дядю и бабушку, другие трое тоже показались мне знакомыми. Прислушавшись к их шёпоту, я понял, что это наши соседи.

– Вчера видели в Лесу, а позавчера у Озера, – сказал один из них.

– На Медвежьем пляже тоже был, – сказал дядя.

– Что же не поймал?

– Он явно профессионал, ушёл.

– Может это один и тот же?

– Вряд ли, думаю, разные.

– Может, местные всё-таки? – с надеждой спросила бабушка.

– Точно нет, – уверенно возразил дядя. – Не местные и вообще не наши.

– Значит, Другие опять пришли…

– И чего им надо? Сидели бы у себя…

– Ох, – тяжело вздохнула бабушка, – чую, начинается…

– Рано ещё говорить, посмотрим…

– Ты в Замок то сообщил?

– Нет, завтра поеду.

Они постояли ещё некоторое время, взволнованно что-то обсуждая, а я затаился, не шевелясь, чтобы не выдать себя.

Я сразу понял, что речь, по всей видимости, идёт о том незнакомце, который напугал нас в тумане. Раз столько взрослых собралось, да ещё ночью, то явно нам всем что-то угрожало. Было ясно, что угроза исходит из-за Стены. Потому что откуда ещё мог быть тот незнакомец, так сильно не похожий на нас? Его присутствие на нашей земле в самом деле должно было настораживать – по давней договорённости они не могли ходить к нам, а мы к ним. Я вспомнил своё переживание Красоты, которое уже успело улетучиться, и забеспокоился, не угрожает ли ей что-нибудь.

Когда взрослые разошлись, я отправился в постель, но долго не мог уснуть, ворочаясь с тревожными мыслями. Сестра спала, посапывая и иногда вздыхая. Наверно, – подумал я, – ей снится кошмар из-за сегодняшнего происшествия. Эх, никого у неё нет, ни папы, ни мамы, только я! Я встал, подошёл к ней и тихонько потряс за плечо.

– Ты чего? – сонно спросила она, открыв глаза.

– Тебе кошмар снится. Решил тебя разбудить.

– Ничего мне не снится, с чего ты взял?

– Ты не бойся, слышишь? Я тебя защищу, если что. Я всегда буду рядом.

– Иди спать, а?

– Хорошо, спокойной ночи, – я вернулся в свою кровать.

Дни летели, а о таинственных незнакомцах я больше ничего не слышал. Жизнь у нас в посёлке текла по прежнему, и ничто не говорило о какой-то угрозе. Поэтому я совершенно перестал беспокоиться. Наступило время грибов, и мы с сестрой целыми днями пропадали в лесу. Вообще, конечно, сбор грибов – это дело на любителя. Далеко не все наши сверстники считали это достойным занятием. Если бы не дядя, то мы тоже вряд ли любили бы. Это он с ранних наших лет, сколько себя помню, таскал нас за собой по лесу.

Говоря по правде, поход за грибами – не всегда приятное дело. Иногда, в самую противную погоду (а самая противная – это когда жарко, влажно и душно) комаров столько, что в лесу невозможно находиться. Они слетаются тучей и начинают жрать тебя сквозь одежду любой толщины, как будто у них есть зубы. Тогда сбор грибов превращается в настоящую пытку. Не раз бывало так, что я, идя по лесу и не в силах больше отбиваться от нападения комаров, стонал и клялся, что никогда, никогда в жизни ноги моей больше не будет в этом проклятом лесу.

Но в прохладные и ветреные дни комаров было мало и они не мешали. Приятно было шагать в тишине по заросшим разноцветным мхом тропинкам и дышать лесным воздухом с привкусом сосновых иголок и смолы.

Конечно, бабушка с дядей запрещали нам одним уходить вглубь леса. Теоретически это было опасно, существовала небольшая вероятность встречи с волками или медведями. Хотя встреча с кабанами представляла, наверно, ещё большую опасность. Даже лось очень опасен, если его грубо потревожить. Кроме того мы могли и заблудиться. Поэтому нам разрешали гулять только вдоль озера, в редком сосновом подлеске. Но мы всё равно уходили вглубь леса, потому что на берегу нам быстро надоедало. К тому же я считал, что отлично знаю все лесные тропки, не хуже дяди, и никак не смогу заблудиться. Что касается диких животных, то я верил, что они не причинят нам с сестрой вреда. Единственные животные, которых я действительно всерьёз опасался – это пауки. В некоторых местах их было так много, что повсюду между ветвями тянулись липкие сети, и я то и дело вляпывался в них. Я не знал ужаснее испытания, чем ощутить, как огромный жирный паук оказывается на носу. Я тогда начинал кричать, прыгать и бить себя по лицу, чтобы быстрее избавиться от него. И ничего с этим страхом я не мог поделать, хотя дядя не раз убеждал, что такие большие мухи, как я, пауков не интересуют. Сестра, тоже желая показать, что они не опасные, могла взять паука прямо в руку и поднести его к моему лицу со словами: «На, смотри, какой он хороший, чего ты боишься?» Я отпрыгивал, крича, чтобы она немедленно выбросила эту гадость.

В один из дней на краю осени мы играли на берегу Озера и, как обычно, нам это быстро надоело. На Озере, как я уже говорил, хоть и красивые пейзажи, но очень мрачные. Чёрная-чёрная вода, уходящая за горизонт, разбросанные по берегу валуны со странными узорами, выточенными прибоем, кривые сосны, как будто застывшие в агонии. Казалось, что из такой чёрной воды просто обязательно должно вылезти чудовище. В общем, надолго нас не хватило, и мы опять ушли в лес. Тем более, обещали быть грибы, если верить дождю, который пролился накануне.

Мы сначала проверили места, расположенные в непосредственной близости, но ничего не было, кроме нескольких перезрелых сыроежек, кучки чахлых лисичек, пары подгнивших подберёзовиков и ожиревшего старого маслёнка. Видимо, кто-то здесь уже побывал. Впрочем, мы особо и не рассчитывали на успех в этих общедоступных прибрежных областях, по ним бродили все кому не лень. Самые интересные места скрывались в глубине, куда вели едва заметные тропы. Мы двинулись по одной такой – по которой прежде часто ходили с дядей. Что это за тропа, никто не знал, но точно не звериная, потому что она была из каменной кладки. Давным-давно, в незапамятные времена, кто-то притащил с лес кучу булыжника, чтобы выложить её. Она обрывалась далеко в лесу, в дремучей выгоревшей чаще, так же внезапно, как и начиналась. Тропа вела вдоль нескольких грибных мест, лужаек и мшистых прогалин, где обычно любили прятаться боровики и подосиновики.

Как назло, мы почти ничего не находили. А когда долго не находишь то, что ищешь, интерес к поиску пропадает. Вот и нам скоро наскучило искать, и мы просто брели, вяло поглядывая по сторонам, словно надеясь, что грибы сами нас найдут. Но вообще, всякий, кто знаком с грибным делом, знает закон: грибы не любят грибников-раздолбаев и открываются только тем, кто ищет их тщательно и с азартом. Поэтому вскоре мы даже сыроежки перестали замечать.

Мы шли и шли, и наблюдали, как интересно солнце, клонясь к западу, меняет окраску ветвей в кронах деревьев – с ярко-жёлтой на красную.

Наш покой нарушил перестук камней где-то впереди.

– Стой! – сказал я сестре и схватил её за руку. Раньше я не стал бы волноваться из-за какого-то лесного шума – мало ли что, птица села, заяц пробежал или просто ветер. Но после того случая у Медвежьего пляжа и подслушанного с балкона разговора я опасался встречи с неприятными незнакомцами.

Мы замерли, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь в тропу. Лес молчал, даже ветер полностью стих. Я заметил слева в паре метров гигантскую паутину, натянутую между двух далеко отстоящих друг от друга стволов. Посреди сети застыл толстый безобразный паук, растопырив мохнатые лапы. Прошло несколько секунд. Тишина. Сестра посмотрела на меня с насмешкой:

– Ну что, можно идти?

В этот момент снова раздался перестук, но уже громче. Затем послышалось фырканье, и впереди появился здоровенный старый кабан. Он посмотрел на нас, затем сердито ударил о каменную насыпь задней ногой. Этого было достаточно, и мы рванули с тропы в лес.

Мы побежали налево, и я сразу вляпался лицом в центр паутины, которую видел до этого. Я не стал останавливаться и помчался дальше, с ужасом думая, что паук сейчас где-то у меня в волосах. На бегу я пытался стряхнуть его ладонями и несколько раз чуть не упал.

– Ты видишь паука на мне? – закричал я сестре.

Она молча покрутила пальцем у виска. Мы пробежали ещё немного и остановились, не слыша погони. В лесу было тихо, кабана нигде не видно. Но возвращаться обратно мы не решились. Я знал, что здесь есть ещё несколько тропинок, которые выходили к посёлку либо к сосновой роще у поля, кроме того, где-то невдалеке была дорога, пересекающая весь лес. Подумав, мы решили пойти по звериной тропке, которая по нашим представлениям вела к главной дороге.

Мы шли достаточно долго, может быть около получаса, и поняли, что выбрали неверное направление. Солнце почти совсем уже село, в лесу быстро темнело, и нам нужно было поторапливаться. Чтобы не тратить время на возвращение на насыпь, мы сошли с тропки и направились напрямик через чащу в сторону дома. Местность здесь была холмистая, каждый раз поднимаясь на возвышенность, мы обманывались просветами и думали, что сейчас выйдем из леса, но нет, дальше по-прежнему, сколько хватало глаз, продолжалась чаща. Кое-где встречался такой бурелом, что нам приходилось петлять, пытаясь найти более проходимые участки. Вскоре я понял, что мы совсем заблудились, но сестре я не стал этого говорить.

В какой-то момент мы очутились на склоне особенно высокого холма. Я решил подняться, чтобы осмотреть окрестности. Лес, по мере того, как мы восходили, становился всё реже и реже. Появились торчащие из земли камни, обтянутые мхом и кладонией, лютики сменились розовым тимьяном и вереском. Один из таких валунов привлёк моё внимание – мне показалось, будто на нём что-то изображено. Рядом с ним рос жасминовый куст с множеством белых цветов.

Подойдя ближе, мы обнаружили, что это на самом деле не цветы, а привязанные к веточкам белые матерчатые ленточки. На валуне под кустом были высечены какие-то знаки, почти скрытые пятнами мха и лишайника. Я отодрал лишайник в тех местах, где проходили линии, и увидел рисунок – бурого медведя, стоящего на задних лапах.

– Ого! – взволновано прошептала Эола, как будто боялась, что её кто-нибудь услышит. – Вот это да! Мишка!

Я тоже был взволнован. Ещё бы! Наткнуться в дремучем лесу на камень с изображением медведя очень загадочно и чудесно. Да ещё и ленточки эти на ветвях жасмина, не сами же они выросли, кто-то привязал их, наверно. Здесь явно скрывалась какая-то удивительная тайна.

– Как думаешь, ленточки имеют отношения к медведю?

– Ты что! Конечно!