Как я простил прапорщика Кувшинова

Москва. Холостяцкая квартира Семёна. Кухня. На столе скромные остатки ночного застолья.

СЕМЁН. Ну, и чего мне теперь делать?

ТОЛИК. Не знаю.

СЕМЁН. Молодчик! Не знает он! (В трубку) Привет… Нет ещё… Пока.

ТОЛИК. Найди замену. Чего, сложно?

СЕМЁН. Замену…Вот, смотри, Толь! У меня два варианта ответа на этот вопрос. Вариант первый: «Да нет, не сложно», – говорю я тебе, спокойно, и даже немного позёвывая. После чего, ты едешь в свой ссаный Воронеж, а я начинаю в панике осуществлять: а) кастинг на твоё место, б) репетиции с новым музыкантом, в) неизбежные притирки в коллективе, где к твоим, например, закидонам, Андрюха только-только начинает привыкать. Вариант второй: Я, прижимая ладошки к щёчкам, попискиваю, – «Заменить? Толя, кем? Ты что с ума сошёл?» Ты краснеешь. Я недолго поглаживаю тебя по коленке, ставлю Кенни Джи, и мы перемещаемся в спальню.

ТОЛИК.  Да пошёл ты!

СЕМЁН. А что? Через час ты гарантированно забываешь обо всех прапорщиках мира. А город Воронеж, даже забудешь, с какой буквы пишется.

ТОЛИК. Сень, вот ты друг, или портянка? Я по серьёзке тебе всё вывалил, а ты стебёшь меня гомосятиной своей мнимой.

СЕМЁН. А ты хочешь, чтобы я тебя похвалил, что ли?

ТОЛИК. Ладно… Я понял. Давай, пока!

СЕМЁН.  Стоямба! (ЗвучитAllegro non troppo из восьмой симфонии Шостаковича. Это звонит телефон Толика) О, Дмитрий Дмитриевич! «Восьмёрочка» моя любимая. А на кого она у тебя стоит?

ТОЛИК. Ща, погоди! (В трубку) Да, мам… Нет… Честно… Ну, чуть-чуть… Не начинай… Не спиваюсь… Не иду на дно…  Ладно, я сейчас в метро захожу. Пропаду, наверное… (Выключает телефон.)

СЕМЁН. Мама?  Толя, моя, например, мама у меня в телефоне звонит «шаинской песенкой мамонтёнка», уверен, как и у миллионов соотечественников, а у тебя мама, – это восьмая симфония Шостаковича, самая, причём жёсткая её часть.

ТОЛИК. Налей, что ли ещё, раз уговорил меня остаться.

СЕМЁН. Да, на! (Наливает. Выпивают.) Очень кстати мама твоя позвонила. Молодец.

ТОЛИК. Почему?

СЕМЁН. Грамотно иллюстрирует твоё желание ехать в Воронеж. Все едут в Москву положение исправлять, а ты в Воронеж. У всех, – трогательная Клара Румянова маму изображает, у тебя, – струнные стаккато. Может я про маму твою чего не знаю? Шостаковича любит? А прапор воронежский? Может тоже чего не знаю? Симпатичный хоть?

ТОЛИК. Опять за своё! Говорю ж тебе, жлоб он. А жлобов надо наказывать. Я тогда, 18 лет назад, не наказал. Вот, до сих пор маюсь.

СЕМЁН. Гитару разбитую жалко?

ТОЛИК. Тогда очень жалко было. Сейчас, – нет. Ленинградское говно. Отцовская. Ему на 30 лет друзья подарили. Дурацкая, в общем модель. Такая, с пластиковой задницей. Даже не вспомню, как звучала она. Скорее всего, – плохо. Просто, понимаешь, прапор этот, Кувшинов, когда её разбивал, – улыбался!  И когда я к нему со «сверчками», ну, «сверхсрочниками» оркестровыми права качать пришёл, – тоже улыбался. И когда я обещал ему «всё равно отомстить», – опять улыбался. «Не плачь, – говорит, – конечно отомстишь. Вот вырастишь большим, и отомстишь.» И улыбается.