Подменный князь

– Как дела? – спросил я, взяв его за руку, чтобы измерить пульс. В ответ он только пошевелил пересохшими губами и закрыл глаза. Температура у него была высокая, он весь горел.

– У него сильный жар, – услышал я голос Любавы, которая все время жалась ко мне и не отходила ни на шаг. Теперь она тоже держала мальчика за руку.

– Очень верное замечание, коллега, – ответил я с горькой иронией. – Этого следовало ожидать, иначе и быть не может. Вот только вопрос: чем снимать температуру? У тебя, случайно, нет аспирина? Или, может, сбегаешь в аптеку?

Любава пристально посмотрела на меня и произнесла слово, которого я не понял.

– Это трава, – пояснила она. – Если сделать настойку, то жар уйдет. Но у меня нет с собой ничего.

– А ты знаешь, как выглядит эта трава? – спросил я, и девушка кивнула.

Но идти ночью искать траву было бессмысленно, так что, в любом случае, приходилось ждать до утра.

– Он поправится? – вдруг спросила у меня Любава, кивнув на мальчика.

Я вздохнул. Врачу очень трудно ощущать собственное бессилие.

– Вряд ли, – честно сказал я в ответ. – Видишь ли, все против этого. Будем предполагать, что я удачно сделал операцию. По крайней мере, мне бы хотелось так думать… Но обязательно начнется загноение. Да, собственно, оно уже идет, и температура свидетельствует именно об этом.

– Жар? – уточнила Любава, и мне не оставалось ничего иного, как, улыбнувшись ее понятливости, кивнуть.

– И не только потому что у меня нет антисептических препаратов, а просто нагноение бывает очень часто, даже если все измазать йодом. Антибиотиков нет, так что…

Я махнул рукой и отвернулся. Не излагать же неграмотной девушке содержание «Очерков гнойной хирургии». Да и вообще – плохо наше дело.

Вариться мне в котле на радость Вольдемаровым собакам!

– Утро вечера мудренее, – сказал я и повалился на бок рядом с Любавой. Будь что будет, силы окончательно оставили меня. Этот безумный день должен был уже наконец хоть как-то закончиться!

* * *

День закончился, и даже большая часть ночи прошла вполне спокойно. Сквозь сон я иногда слышал разговоры сидевших у костра и ходивших мимо воинов, их смех. Слышал лай собак, которые во множестве были в войске и сидели привязанные у речного берега.

Мне даже снился сон, который предстояло вспомнить только спустя время.

А проснулся я под утро, разбуженный дикими криками, заставившими меня стряхнуть с себя нечеловеческую усталость и оцепенение.

Проснулся не я один: лежавшие вокруг у костра вповалку воины тоже подняли головы.

Кричала Любава, да, впрочем, я сразу ее увидел. И не только увидел, но оценил и понял ситуацию.

Ничего нового или старого, такое бывает в любом войске. Да что там войске, такое случается в любой компании, где собираются много мужчин и одна женщина.

Вероятно, спавшая рядом со мной Любава проснулась и отошла в сторонку справить нужду. Вот тут ее и настиг один из воинов. То ли он следил всю ночь и ждал подходящего момента, то ли проснулся одновременно с девушкой, но, во всяком случае, парнем он оказался сексуально озабоченным.

Он повалил девушку на землю в десяти шагах от костра и теперь лежал сверху, яростно пытаясь раздвинуть ей колени. Холщовое платье на Любаве было уже задрано к ляжкам, а сама она отчаянно сопротивлялась, издавая при этом крики о помощи.

Мгновенно сбросив с себя остатки тяжелого сна, я вскочил на ноги. Воин был так увлечен своим делом, что даже не обернулся, когда я схватил его сзади за плечо. Но уже в следующий миг, когда я попытался оторвать его от Любавы, он принял меня во внимание. Оставив девушку лежать на земле, воин поднялся и смерил меня блуждающим взглядом. В его глазах были похоть и ярость – ничего человеческого. Или слишком много человеческого, если считать человека зверем. Это уж кому как нравится…

Мы встретились взглядами, я оценил его мощную фигуру и вспомнил о том, что когда-то в ранней юности занимался борьбой. Но только давно это было.

Правда, воин и не думал со мной бороться, он сразу же вытащил из-за пояса длинный нож с широким лезвием. Взвесив его в руке, он смотрел на меня и ухмылялся.

Оглянувшись вокруг, я увидел множество лиц, но никто не подумал вмешаться. От криков девушки проснулись не только воины, спавшие возле нашего костра. От соседних костров тоже смотрели на нас во все глаза. Мельком я поймал взгляд Вяргиса, который был тут старшим, как я заметил, но и он лишь смотрел, явно не собираясь что-либо предпринимать.

Мы были чужаками здесь, в этом войске, а значит, попросту не подпадали под действие здешних законов. Если тут были какие-то законы и правила, то на нас с Любавой они, в любом случае, не распространялись.

Наверное, князь Вольдемар действительно поручил Вяргису присматривать за нами, но защищать нас суровый воин не видел особенной необходимости.

– Оставь ее, – сказал я насильнику, стуча зубами от охватившего меня страха. – Не трогай ее, она моя.

– Твоя? – Он казался очень удивленным. – Это твоя жена? Жена должна сидеть дома, а не ходить в походы.

Прозвучавшие слова показались мне достаточно рассудительными, чтобы продолжать диалог. Но не тут-то было – в следующий миг воин бросился на меня и попытался полоснуть ножом по лицу.

К счастью, мне удалось увернуться, отскочив далеко назад. Нельзя было принимать открытый бой с этим человеком – слишком уж предсказуемым был результат. Да и куда я против грозного ножа?

Увидев, как я проворно отскочил, насильник засмеялся, и спрятав нож обратно за кожаный пояс, обернулся к пытавшейся подняться с земли Любаве.

– Куда? – крикнул он, схватив ее за распущенные волосы. – Ложись назад! Вон куда твой защитник убежал.

Он указал на меня, вернувшегося к костру, и неправильно расценил мои действия. В следующую секунду я поднял с земли ружье…

Передо мной была сложная дилемма. Стоило ли пускать в ход оружие, да еще огнестрельное? Надо ли так страшно рисковать сейчас?

В конце концов, я ведь не знаю здешних нравов и обычаев. Очень может быть, что если женщина оказалась в войске, то она должна принадлежать всем желающим. А почему бы и нет? Ведь законные жены, вероятно, действительно сидят по домам.

Да и сама Любава…

«Сейчас она кричала и отбивалась, – думал я, – но кто знает, как она на самом деле отнеслась бы к насилию? Она ведь не человек нашего времени, у них тут должны быть свои собственные понятия о женской чести. С какой простой и откровенностью рассказала она мне накануне о том, как «любилась» с княжеским сыном…»

Но потом я вспомнил отчаянные глаза Любавы и то, как безутешно она зарыдала, увидев свою молодую госпожу, влекомую на поругание. Нет, наверное, обычаи обычаями, а к такому насилию женщины непривычны во все времена.

Кроме того, действовать я был обязан. Оказавшись в агрессивной воинственной среде, я должен был отвечать на агрессию. Брось я сейчас Любаву, отступись от нее, и уже завтра со мной самим сделают еще что-нибудь похуже – это закон звериной стаи.

Ружье было заряжено еще накануне. Я поднял его и навел стволы на воина, уже успевшего повалить Любаву вновь на землю и устраивавшегося на ней. Теперь она даже не сопротивлялась, а лишь отвернув в сторону лицо, смотрела куда-то вбок.

– Встань и отойди от нее, – скомандовал я воину, но тот уже уверился в моем бессилии, а вид ружья ему ничего не говорил. Подумаешь, какая-то странная железная палка.

«Жаль, что заряжено жаканом, – подумал я в последнее мгновение, целясь насильнику в ногу. – Дроби вполне достаточно было бы. А теперь придется ногу отнимать».

Я выстрелил, и от грохота все вокруг вскочили. Воин попытался подняться, но не смог. Он повалился вбок, хватаясь руками за рану в голени.

Никто не понял, что именно произошло. Ошеломленные воины переглядывались, косились на меня и кричали о чем-то. Несколько товарищей подошли к раненому и принялись осматривать его.

Рана в ноге выглядела совсем не страшно в сравнении с теми ранами, которые наносились тут мечами и топорами. Так, небольшое кровоточащее отверстие…

Любава отбежала в сторону и пыталась трясущимися руками стянуть на груди разорванное платье.