Падшая

Через “не хочу, не могу и все комом” кое-как отработали

Прошло удачно.

Еще одно приглашение.

Корпоратив.

Свадьба чиновника.

Поминки бойца.

У Маришки заказов в очередь. И оплата весьма приличная и отношение.

Ореховские назвали ее «Маленькая королева», и с уважением обращались, а это дорогого стоит. Люди, по краю ходящие, за пустое уважать не будут, за душу и дело лишь.

Они – видят.

Петрик постоянно в разъездах – сегодня тут, завтра – там. И никто не знает где именно. Не зря его Ленькой Хитрым за спиной называли – любую опасность заранее шкурой чувствовал! Из любой ситуации выкручивался и Смерть его обходила. Говорят, он тогда канал поставки кокаина через Россию в Европу налаживал.

Однажды, вернувшись из командировки точно к своему дню рождения, после Маришкиных столов царских, говорит:

– Красиво все сделано, с душой! Постарались от сердца. Любишь и можешь ты, Мариш, людей своим талантом радовать! Рекомендую вас друзьям и партнерам нашим, все у вас теперь по-другому станет.

Слово сдержал.

С того дня Олег носился с покупками и двумя телефонами – один всегда занят, второй для ВИП.

Мария крутилась на кухне, обучала персонал, работу прошлую забросила, пошло дело! Замечать где кончается старый день и начинается новый, стало некогда.

Глава 7. Омут прошлого.

Прошел месяц.

Пролетел второй.

В один из редких выходных, лежа в постели после всего, что обычно происходит в свободные дни, Маришка гладя по голове Олега, вдруг вспомнила.

– Дровосек, Дровосек, ты обещал рассказать мне про свою железную голову.

– Да не хочу я туда лезть, зачем оно мне?

– Нет, расскажи, – настаивала Восьмиклассница. – Я ведь совсем не знаю что и как. Обещал ведь, – настаивала она.

– Обещал, обещал… Обещал, да. Но мое прошлое… оно такое – ты заглядываешь туда одним глазком, а оно норовит проглотить тебя целиком. Теперь уже не усну. Что делал? Пытался остаться в живых. Меня в Афган под конец войны отправили. Все засекречено, строже НЛО. Никто ничего не знает. Летом плюс 45. Пекло адское. Зимой – холод до костей продирающий. Воду кипятили с верблюжьей колючкой, получалась кисленькая, и относительно безопасная. Если кипятить возможности не было, бросали в нее хлорные таблетки – гадость редкая и воняет отравой. Воды и боеприпасов в обрез, и вся провинция, и каждый гад жаждет твоей смерти, – начал БабУшка и тяжело опустился на стул.

– Нас в предгорье перевели, караваны контролировать и вход с Северных ворот в Мазари-Шериф закрывать. Зима настала, надеялись, мерзнуть не будем, да где уж там – бессонница и постоянный, пронизывающий до костей стылый воздух отбирал все силы.

Славная жизнь, без цели, без смысла.

Стираться надо сразу, лучше в бензине, чтобы живность не заводилась. Молодые загнивали через пару недель – ноги зеленые, Боткина цепляли, лихорадку, срачка без остановки и прочие удовольствия.

Забота о солдате прописаны в других мирах, не в нашем. У нас жили хронический холод, голод, вши и недосып.

В дислокации – ни еды, ни воды по двое суток. Все на выживание. С каждого утра еще вчера уставшие, и не дай Б, позволить себе роскошь заболеть, хоть и имели мы эликсир от всех болезней! Держали его как тайну Кащея, в плотно закрытой медкастрюльке. На самом дне, под плотной ваткой, скрывались две пачки анальгина – одна от химической и радиоактивной атаки, вторая – от поноса, желтухи и всего остального.

Так и выживали.

А у муджахедов – антималярия, заменители крови высокоэффективные, морфин, спальники с подогревом, антидизентерия и другая фантастика.

Мы, когда духов клали, в первую очередь аптечку выдергивали. От этого твоя жизнь зависела.

Нам – воды шесть бочек на двадцать человек на три месяца, на все про все. И пить и мыться, и стираться, и готовить. Рации – гири, даже когда работают – нихрена не разберешь, доисторическое гавно, жрачка – помои.

Каменный век.

Через месяц после прибытия, в голове патриотизм чуть проветрился – понятно стало, что мы для штабистов – мясо. Дурное и готовое ради громких лозунгов погибнуть, желательно геройски.

Генералы у нас такое заботливые, что я по сей день удивляюсь, как армия еще не вымерла от их хлопот.

Я экзамены в институт на гражданке провалил, но в роте меня, за выдающееся образование, старшиной сделали.

Каждый месяц груженые ИЛы завозили из далекого севера свеженьких. Чистеньких, наивных пацанов, с широко открытыми глазами. Еще не понимающих, что здесь, их ногами и кишками будут удобрять чужую землю. И домой вернутся далеко не все, а те счастливчики, кто вернется, никогда не будут прежними.

Для чего?

Хорошо бы спросить кремлежителей, может они знают? Но члены московские были далеко, имели свои, никому не известные планы и плевать им было на простых парней из глубинки. Чужие дети – не свои, и некому было извиняться перед матерями, терявшими сыновей.

А пока, вопреки желаниям генералов и рьяных журналюг дерущих глотку за Родину, нужно посереть, покрыться пылью и грязью, закопаться поглубже и не высовываться. Стать невидимым, может тогда и повезет еще раз увидеть девчонку-девчоночку и свою маму. И успеть вымолить у них прощения за внимание, которое не оказал, и за недолюбовь.

Потому как никому ты нахрен не нужен кроме них.

Этому пацанов и учил. Как выжить.

А лежать героем бессмысленно оскалив выбитые зубы в стороне от своего тела, не очень-то и хотелось.

– Я не умру. У меня большие планы, – повторял я себе каждое утро и советовал им.

Спрятаться.

Раствориться.

Исчезнуть.

Будто и нет тебя. Ведь вся жизнь была впереди.

У тех, кто уцелеет.

Как только молодняк прилетает и сходит с борта, сразу видишь – кто есть что. Какой пацан воевать будет друзей своих прикрывая, кто струсит, кто станет сукой, а какой особистам начнет стучать, и с кем что случится. Странная штука – жителей московии встречал за все время два-три раза. Они в другой стране живут и призыву не подлежат? Возмущало.