В краю гор и цветущих долин

– Что тут за митинг? – спросил вошедший.

Спустя минуту в повисшей тишине раздался стон:

– Михаил Андреевич, так же нельзя работать!

Козинцев приблизился, и работники инстинктивно сбились в кучку.

– Вы что, вновь напортачили где-то?

– Ми-Ми-Ми-Михаил Андреевич, – проквакал Прибрежный.

Лиза ещё крепче сжала руки Розы Алексеевны:

– Не заходите в кабинет, пожалуйста.

Огромный, не похожий на старика (хотя с Белоусовой они были однолетки) Козинцев словно бы нависал над работниками. С его появлением и мебель, и стены, и люди – всё как-то сразу стало мельче. Злобно сопя, тряся седой гривой, он вошёл в кабинет.

– Господи, – проговорил Коновальцев.

Не прошло и нескольких секунд, как из кабинета раздался добродушный хохот:

– Ванька, ты, наконец, невинности лишился.

– Это не моё, Михаил Андреевич.

– Ясно, что не твоё. Ну а чьё тогда? Лизочка, я знаю, девчушка приличная, постоянного мужа себе ищет.

– Фу, буду я ещё какого-то мужика обслуживать.

– Да брось, тебе скоро сорок лет. Бери пример с того же Ваньки, он у нас, оказывается, скоро замуж выходит.

– Женюсь, – процедил сквозь зубы Коновальцев.

Прибрежный сел на стул и тяжело выдохнул – пронесло. Он уже хотел возвращаться к себе в кабинет, как вдруг его взгляд столкнулся со взглядом Козинцева, и Прибрежный понял – сейчас грянет буря.

– Минуточку, а вы чем тут занимались всё это время? – прозвучал грозный голос Михаила Андреевича. – Вот так сидели и обсуждали, кто у нас вещами разбрасывается? В последний раз вам говорю, я никому не позволю проедать партийные деньги, уволю всех к чёртовой матери!

Он перевёл дыхание и продолжил:

– Я не для того вам это говорю, чтобы кого-то обидеть или запугать. У нас впереди серьёзная избирательная кампания. Если мы будем так расхлябанно себя вести, то всё закончится позором.

– Ох, – всплакнула Белоусова.

Козинцев обвёл взглядом присутствующих.

– Где Пётр? Какого хрена его до сих пор нет на рабочем месте? – он повернулся к Коновальцеву и погрозил кулаком. – Это раздолбайство мне уже надоело. Вы вдвоём где-то вечно шляетесь и не отчитываетесь.

Вдруг на улице раздался грохот мотора. Через окно стало видно, как обклеенная серпами и молотами «Газель» въехала на тротуар. Машина дала задний ход, распугала прохожих, яростно взвизгнула и припарковалась. Работники аппарата внимательно наблюдали. Хлопнула дверь кабины, затем заскрежетали двери кузова – водитель принялся разгружать «Газель». Потом кто-то толкнул дверь Комитета, и внутрь ввалился юноша, держащий в руках длинный чехол с торчащими железяками. Железяки скрывали его лицо. Юноша поставил чехол к стене, и все увидели улыбающегося Петра Мельниченко. Он был одет в ярко красную, как боевое знамя, футболку.

– Ну и где ты был? – спросила Белоусова.

– Палатки забирал, – невозмутимо ответил Пётр.

Козинцев махнул на работников.

– Вот видите, один Мельниченко тут работает. А вы, бездельники, полдня штаны просиживали.

Пётр ускользнул обратно на улицу.

– Останови его, – крикнула Белоусова и дёрнула Лизу за рукав.

Но на старуху уже не обращали внимания – Коновальцев спрятался, наконец, в своей коморке, Прибрежный убежал вымучивать статью, а Штепа, встревоженная словами начальника об увольнении, бросила подругу и пошла вслед за Козинцевым в его большой кабинет, чтобы умаслить.

Пётр таскал чехлы из «Газели» в актовый зал, когда из коморки выглянул Коновальцев и сказал:

– Закончишь, зайди, пожалуйста, ко мне.

– Обязательно, – ответил Мельниченко раздражённо.

Перетаскав все палатки, он подошёл к осквернённому столу, подобрал лифчик и выкинул в мусорку.

– Всего делов, – крикнул в актовый зал, где по-прежнему сидела Белоусова.

Вновь из коморки показалась голова Коновальцева:

– Будь добр, зайди, пожалуйста.

– Щас, – так же раздражённо ответил Пётр.

Он вышел на улицу, залез в «Газель» и отогнал машину с тротуара на более удобное место для парковки. Некоторое время сидел неподвижно, думал.

– Ты что-то хотел? – проговорил он, появившись в коморке Ивана.

Медали на американском кителе Коновальцева звякнули. Иван откинулся на спинку стула и попытался принять вид человека, знающего себе цену.

– Я не выдаю товарищей, – и, подождав немного, добавил. – Не выдаю.

– Понимаю, ты правильный.

– И всё же отдай мне ключ от Комитета.

– А ты имеешь право его от меня требовать?

– Да, чёрт возьми, я имею право.

Пётр продолжал стоять как вкопанный.

– Ну, – гаркнул Коновальцев.