Сторож и хозяин. Антиподы

– Она и с этим не зря возится. Толя мне сказал, он ей вчера джип подарил.

– Да слышал я, как она по телефону хвалилась. Вот бы мне кто машину подарил.

– Найди себе старую уродку миллионершу, целуй ее, и она тебе такой же джип подарит. Не отказался бы?

– Я бы, может, после литра и не отказался, а если Любка узнает? Она меня сразу выгонит. Нет, я лучше на своей колымаге ее возить буду. Знаешь, она у меня, какая? Попробовал бы ее Наумыч полапать. Она бы ему враз по морде надавала. Но и Маринка молодец. Наконец-то хоть одна нашлась, отказала. Думаю, завтра ей уже нет смысла выходить на работу. А у нее ребенок больной.

– Вряд ли он ее уволит. Она же ему не дала по морде.

– Не он, так Кристина ее выживет.

Макарыч хотел возразить, что Кристина – порядочная женщина, но подумал, что это слово тут не совсем подходило. Но она и в самом деле была очень приятная не только внешностью, но и всем своим поведением: трудолюбивая, всегда вежливая, спокойная, с мягкой детской улыбкой. А после того, как он перевел ей инструкцию массажера с немецкого, и она выпытала, какими языками он владел, то прямо-таки стала таять перед ним. Был бы он помоложе, мог бы подумать, что она хочет его, и вряд ли отказался бы. В этом смысле Галина ей уступала: никогда не давала повода для подобных мыслей. Расхожее нынче в России слово «сексуальная» ей никак не подошло бы. Именно о таких Есенин написал: «Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз злато-карий омут». Макарыч сам долгое время не смел дотрагиваться до нее, не говоря уже про грешные мысли. Его друг по институту Женька, который был у них на свадьбе, как-то спросил про нее: «Она все также пронзительно красива?»

Минут через двадцать Кристина вывела приведенного в порядок хозяина и вскоре увела его совсем. Вслед за ними дружно потянулись к выходу и другие.

Когда остались одни любители пения под караоке, Макарыч, чтобы скоротать время, стал помогать Шахе убирать со стола. Ей тридцать два года, у нее шикарная толстая коса. В Узбекистане у нее остались четверо детей на попечении матери. Муж три года назад бесследно исчез в Москве. Не дождавшись его, когда жить стало совсем не на что, она сама приехала в Москву на заработки и с надеждой узнать хоть что-нибудь о муже. Разыскала его знакомых. От них узнала, что муж и еще двое нашли денежную работу и в первый же день исчезли, оставив лишь номер мобильного телефона работодателя. Как сказала милиция, телефон с таким номером был украден у пожилой женщины. Скорее всего, мужа обманули и держали как раба.

– В Узбекистане совсем нет работы? – поинтересовался Макарыч.

Он был с иностранной делегацией в Самарканде и Бухаре. То, что он там видел и слышал, не сравнить с любой заграницей. Запомнились ему и люди: добродушные и, во всяком случае, не бедные.

– Нет никакой, – пожаловалась Шаха. – В Советском Союзе у нас все работали. Мама работала в детском саду воспитателем. Я тоже хотела там работать и поступила в училище. Но детский сад и училище закрыли. А папа работал инженером на заводе. Завод тоже закрыли. Папа не нашел работу и умер от горя. Зачем вы, русские, отказались от Советского Союза?

– Это не мы, русские, – оправдывался Макарыч. – Это сделали предатели нашего народа. Мы, русские, потеряли не меньше, чем вы. Не знаю, знаешь ты или нет, что с каждым годом нас становится на один миллион меньше.

– Да, да, – кивала горестно Шаха, думая о своем, и вдруг выдала. – Это неправильно, когда он один богаче всех вместе, кто здесь был.

Макарыч лишь развел руками, такая, мол, теперь у нас страна. Но вспомнив вычитанные вчера данные официальной статистики, о том, что один процент населения в России владеет половиной общего богатства страны, сказал:

– По сравнению с другими богачами наш хозяин – мелкая сошка. У нас есть индивидуумы, богатство которых превосходит состояние граждан целых районов и даже областей.

Но она продолжала о чем-то думать, скорее всего, как прокормить своих детей и мать.

Он нисколько не преувеличивал, говоря жене о ворковании с хозяином. У них действительно были нормальные отношения, хотя могли быть хуже, учитывая разницу в их статусе: сторож и хозяин. Они могли говорить о чем угодно на равных, пока не затрагивался хозяйский интерес, тем более денежный. Как-то зимой, к примеру, когда перед дверью образовалась ледяная дорожка, хозяин поскользнулся на ней и набил на голове шишку. Макарыч ему искренне посочувствовал и намекнул насчет покупки песка с реагентом. Хозяин долго жевал губы, а затем велел Макарычу попросить песок у таджиков и, если не дадут, набрать его тайком ночью. Макарыч ответил, что воровать не будет, а попросить не против, если хозяин разрешит впускать таджиков в офис греться. Хозяин наградил сторожа недобрым взглядом и молча ушел.

А еще однажды, ему вдруг взбрендило, что Макарыч с ним не здоровается. Тот даже не нашел, что сказать, так как всегда здоровался, с кем встречался взглядом, и хозяин в этом смысле не был исключением. Другое дело, что он не ловил взгляда хозяина, как другие. Но с этим он уже ничего не мог поделать. Может, в тот раз или в другой у хозяина вырвалось: «Вы ведете себя так, словно хозяин здесь вы, а не я».

Вот, пожалуй, и все прегрешения Макарыча перед хозяином за пять лет, о которых так переживала Галина. Их могло быть намного больше, учитывая, что хозяин с самого начала проявлял повышенный интерес к Макарычу, вызванный его прошлым. Наверняка от кадровика он знал, что тот когда-то был замом министра и торговым советником и имел несколько высших образований, а Кристина могла рассказать про его иностранные языки. Проходя мимо его стола, он имел привычку любопытствовать, чем тот занят. Ладно бы, останавливался у телевизора или заглядывал в газету, так, нет, он мылился сунуть свой горбатый нос в лежавший перед Макарычем лист бумаги, пытаясь прочесть, что там написано. То, что там не был донос в налоговую инспекцию на его фирму, он сразу выяснил у Славика. Тут он, впрочем, рисковал, не догадываясь, что Макарыч хорошо знал финансовое и бухгалтерское дело. Он сразу раскусил все махинации хозяина: и прием на работу без заключения трудового договора и записи в трудовой книжке, и выдачу зарплаты даже не конвертах, а просто из кармана, и подтасовка финансовых документов с выбросом оригиналов в мусор, даже не порвав их. Некоторые из них Макарыч, кстати, использовал на черновики. Сам хозяин на фирме не числился, ее генеральным директором был тот самый кадровик с туповатым лицом. О том, что за подписи всех документов кадровик мог получить приличный срок, он либо не догадывался по глупости, либо согласился это делать осознанно за деньги. Макарыч не думал, что они были большие.

Но больше всего Макарыч был поражен наглостью хозяина, когда однажды, месяца чрез три после поступления на работу, вошел в офис и не узнал его. Две трети помещения бесследно исчезли за не весть, откуда появившейся капитальной стеной. Остались лишь два из семи кабинетов: хозяина и Кристины с тремя работницами, столовая и …непонятно, для каких в таком случае целей уголок дежурного охранника. У Вити Макарыч узнал, что ожидался приезд ревизора. Макарыч полагал, что оборот фирмы, отражаемый в бухучете, составлял лишь треть, если не пятую часть ее дохода. Макарыч сам работал на фирме нелегально, имея от этого экономию от неуплаты подоходного налога и сохранение ветеранских льгот. Конечно, если бы он получал солидную пенсию, сопоставимую с советской, или хорошую зарплату у хозяина, он ни за что бы не пошел на нарушение закона. А тут другого выбора у него просто не было. Надо было и самому с Галиной выжить, а еще помочь вдове дочери вывести в люди двоих детей.

Возможно, первое время хозяина и смущала писанина Макарыча, но он, видно, быстро сообразил, что горбится у него Макарыч в таком возрасте не из-за сбора материала для книги, а по большой нужде. Однажды он даже участливо посоветовал: «А вы бы прямо сразу печатали на машинке», на что Макарыч, сделав умное лицо, ответил: «Я так привык». Хорошо еще, что хозяин не попросил его почитать что-нибудь из напечатанного им ранее. Не стал бы ведь тот показывать ему свои несколько статей в газетах патриотического толка, в которых хозяин нашел бы немало мыслей против таких, как он, нынешних хозяев России. Тем более не мог дать Макарыч почитать хозяину то, что писал сейчас.

Интерес хозяина к Макарычу возрос еще больше после того, как среди сотрудников фирмы распространился слух, что тот работал за границей разведчиком и сейчас пишет мемуары. Макарыч увязал это с пропавшим у него листом, где он как раз описывал подрывную деятельность в КПСС ее главного идеолога при Горбачеве Александра Яковлева. Он был уверен, что этот Иуда был завербован ЦРУ еще во время учебы в Колумбийском университете, а будучи послом в Канаде, где, кстати, Макарыч работал в одно с ним время, продолжил активно сотрудничать с американцами.

А возможно, Славик, имевший смутное представление, о чем писал Макарыч, дал волю фантазии. Так или иначе, но хозяин поверил слухам о работе Макарыча внешним разведчиком и сделал из него своего рода достопримечательность фирмы для знакомых и клиентов: вот, мол, кто на меня, сидевшего при коммуняках, работает сторожем. Это, видно, производило впечатление на гостей таких же, как он сам, если как-то один из них, очень похожий на хозяина, только на голову выше и лет на десять моложе, задержался перед уходом возле Макарыча и, уставившись на него, как на выставочный экспонат, хмуро поинтересовался:

– Коммунист?

Помня наказ Галины, Макарыч вежливо ответил:

– Само собой. Ленинец.

Хам нацелил на Макарыча указательный палец, цокнул и зашагал, широко расставляя ноги в остроносых лакированных ботинках пятидесятого размера, к поджидавшему его у двери и все слышавшему хозяину. А может, и спросил по его указке.

Закрывая за ними дверь, Макарыч вспомнил, как вот такие проходимцы лезли из кожи вон, чтобы вступить в партию, и сейчас похвалил себя: «Правильно делал, что противился их приему». Но они все равно пролезали, как тараканы, и, в конце концов, превратили партию в бардак. А когда ее запретил оборотень Ельцин, публично сжигали свои партбилеты. Макарыч его сохранил как память о несбывшейся мечте. Нынешних неокоммунистов он считал приспособленцами и не имел с ними ничего общего, хотя и голосовал за них.

Не врал Макарыч, говоря жене и о единодушии с хозяином при обсуждении многих вопросов. Кривил душой хозяин или нет, но он во всем соглашался с Макарычем

Увидел он, к примеру, что Макарыч смотрел футбольный матч, поинтересовался, за кого он болеет, и, услышав ответ, радостно сообщил, что тоже является поклонником ЦСКА. В завязавшемся разговоре они осудили нынешнюю коммерциализацию футбола, при которой игроки играли не за команду, а за деньги. И выигрывали не тренеры, а деньги хозяев клубов. Вот и бегали игроки из одной команды в другую, кто больше даст, играя на нервах болельщиков. Хозяин был согласен с Макарычем, что за ту или иную команду болеют из-за любимых игроков, а не наоборот. Макарыч, к примеру, в детстве, после прочтения книжки про Спартака, решил болеть за одноименную команду, а из-за Федотова и Боброва прилип к тогдашнему ЦДКА и не мог представить, чтобы кто-нибудь из них перешел в стан их вечных соперников: в «Динамо» или «Спартак». А болельщики «Торпедо» не допускали мысли, чтобы Эдуард Стрельцов вдруг стал играть за другую команду.

Хозяину, как и Макарычу, не нравилось, что больше половины игроков наших команд составляли иностранцы. Ну, одного-двух для сравнения и перенятия опыта купить можно, но не столько же! Стал как-то ЦСКА обладателем Кубка Европы при восьми легионерах из одиннадцати игроков команды, невольно возникает вопрос, кто победил на самом деле: Россия или эти самые чужаки?

Если с беганием игроков в условиях власти наживы ничего не поделаешь, то в замене наших игроков легионерами Макарыч и хозяин видели один вред. Зачем тренеру, тем более иностранному, шлифовать местного футболиста, если легче купить звезду заграницей? В доказательство Макарыч привел хозяину полную аналогию с промтоварами: зачем развивать свое производство товаров, если выгоднее их импортировать? Даже в этом вопросе хозяин, гражданин другого государства и занимавшийся продажей исключительно импортной продукции, был одного мнения с Макарычем. На самом деле, возможно, и не был, но скрывал, чтобы казаться своим.

Макарыча поражало, что хозяин соглашался с ним даже, казалось бы, во взглядах, которые у них должны были быть прямо противоположными. Он имел привычку задерживаться у телевизора во время передачи сводки криминальных новостей и комментировать с ужасом на лице: «Что творится, что творится!». Помня предупреждение Галины, Макарыч помалкивал, но на пятый раз не выдержал и заметил с усмешкой:

– Вот и к нам пришел капитализм с властью денег, наживы и безнравственности.

Хозяин прожевал услышанное и вдруг заметил:

– Да, в наше время такого безобразия не было.

И ушел, горестно качая головой и оставив Макарыча в недоумении: называть то время нашим наравне с ним хозяину, мягко говоря, было не совсем верно. Хотя, если отбросить его тюремное прошлое и голодные военные и послевоенные годы Макарыча, то у них действительно было много общего в советское время: и обласканное государством детство с пионерскими лагерями и многочисленными бесплатными кружками творчества, а затем беззаботная взрослая жизнь без ОПГ и МММ, без киллеров и олигархов, без рекетиров и рейдеров, без коррупции и лоббизма, без исчезновения людей и вымирания народа, без проституток и беспризорников, без детской порнографии и продажи детей за границу. Случались убийства и раньше, но раз в год, а не каждый день, как сейчас, причем такие, которые тогда невозможно было представить: чтобы внук убил бабушку из-за пенсии, и мать закопала в снег грудное дитя, а отец выбросил ребенка в окно, так как тот мешал ему смотреть футбол по телевизору.

Были, разумеется, всегда в России грабители и воры, но их добычей не были целые заводы и отрасли считавшегося народным хозяйства. Обман и мошенничество тоже были, но на работу устраивались, зная, что зарплату выплатят обязательно, квартиры покупали без риска их не получить, деньги в банк клали, не боясь их потерять, еду покупали, не боясь отравиться, лекарства пили с уверенностью, что от них вылечишься, а не умрешь, на курорт ездили, зная, что тебя там ждут. Не было понятий фальшивых паспортов, дипломов, правительственных наград, да и поддельных денег тоже. Люди верили друг другу. Над железными дверями смеялись, так как они были ни к чему. А главное, они не опасались за свою жизнь.

Все перечисленные выше и многие другие мерзости, которые можно пополнять до бесконечности, подарили России новоявленные капитализм, демократия и либеральные ценности, без устали восхваляемые на телевидении и в прессе. С еще большей неутомимостью там обливали помоями жизнь при социализме. Но для Макарыча и миллионов людей социализм был и остался олицетворением общества всеобщего благоденствия, равенства и братства, когда человек человеку был друг и товарищ, иными словами, была полная противоположность тому, с чем он столкнулся в новой России.

Возможно, хозяин подумал об этом, но сказать Макарычу не решился. Он всегда уходил от серьезного разговора, когда не соглашался с Макарычем. Создавалось впечатление, что главным для него было услышать то или иное мнение Макарыча, о чем и предупреждала его умная Галина. Эта догадка промелькнула у Макарыча во время его первого разговора с хозяином, состоявшимся на второе или третье его дежурство. По телевизору показывали Америку. Вышедший из кабинета хозяин постоял перед экраном и вдруг поинтересовался у Макарыча:

– Вы были в Америке?

– Работал там три года.

– В какие годы?

– В начале восьмидесятых.

– Как она вам? Не было желания там остаться? Только честно.

Этот вопрос Макарычу задавали везде, где он работал. Самый его вежливый ответ в русском переводе был: «Лучше Родины нет места на земле», а в Америке он не скрывал свои чувства: «Лучше смерть, чем остаться здесь». Хозяин теперь был гражданином Америки, разговор с Галиной состоялся позже, и Макарыч ответил с упоминанием смерти. Он ожидал, что хозяин спросит, почему, и тогда бы он рассказал, что думает о Штатах. По его глубокому убеждению, не Советский Союз был «империей зла», как его обозвал неудавшийся киноактер Рейган, но устроивший американцев в роли президента, а сама Америка. Это самая хищная и враждебная страна на земле. Она преступна с зарождения, возникнув на крови индейцев, населена перебежчиками, отщепенцами и предателями других стран, живет за счет грабежа всего мира как прямым военным закабалением, так и при помощи доллара. Она первая применила атомное оружие для уничтожения людей. Она силой внедряет угодную ей демократию в странах с неугодными ей режимами. Она, не задумываясь, также сбросила бы водородную бомбу на города СССР, да вот беда, у того она тоже была. Поняв, что военным путем победить эту великую страну ей не удастся, она пошла другим, объявив ей послевоенную экономическую блокаду и бросив все силы «на оболванивание и одурачивание советских людей», как сказано в Плане Даллеса, разработанным еще до окончания второй мировой войны. Уже в одном этом заключалась подлость, так как Америка была нашим союзником. В этом плане настолько все цинично и изуверски, что передать его человеческими словами просто невозможно. К примеру: «Посеяв хаос в сознании людей, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим в них поверить… Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного и необратимого угасания его сознания. Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность… Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства… культ секса, насилия, садизма, предательства – словом всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Как мы это сделаем? Мы найдем своих единомышленников в самой России». И надо честно сознаться, нашли и до сих пор находят таких людей в верхушке руководства России.

Умный хозяин все понял и побоялся услышать это от Макарыча, а в дальнейшем стал осторожней в своих вопросах и никогда не вступал в спор с ним.

Лишь однажды, когда Макарыч нелестно отозвался о Путине, он возразил, как бы извиняясь:

– Но согласитесь, что в сравнении с другими он намного лучше.