Революция 2017. Предвидение

– Сказал, что учтем в своей работе.

– Он не спросил, в какой?

– Не спросил, но меня сфотографировал. И слава Богу, что не спросил, а то я бы сдуру мог и проколоться, ляпнув, в какой работе.

– За это молодец. Показывать фээсбэшникам свою удаль глупо. Но за то, что узнал, кто они, спасибо. Мы должны учесть, что против нас брошена большая сила.

Проезжая мимо школы, в которой учился Вадик с Любушкой, они обратили внимание на толпу старшеклассников с преподавателями во дворе.

– Тоже, наверное, на митинг собрались, – сказал Коля. – Учителя точно пойдут. Они за вас горой.

К их удивлению, постового милиционера в будке не оказалось. Сидевшая на лавочке у подъезда старушка рассказала, что час назад подъезжала полицейская машина, которая и увезла постового.

Коля взял у Верхова слово, что из дома он не выйдет и открывать дверь чужим не будет, и уехал на митинг, пообещав вернуться сразу после его окончания.

***

– А ты почему не там? – встретила его вопросом Катя, показывая глазами на телевизор. – Они хотят тебя видеть.

Костя взглянул на экран и увидел поднимавшегося на возвышение перед мэрией Паршина, Нину, Птицына и Осипову.

– А я хотел видеть тебя, – ответил он, целуя жену в щеку.

По тому, как засияло ее лицо, было видно, как сильно она его любила.

– Пойдем на кухню, я тебя покормлю, – сказала она. – Телевизор там посмотришь.

В ванной, моя руки и глядя на себя в зеркало, он пытался угадать, что Кате было известно. Возможно, она, как и люди на площади хотела знать, что произошло и что будет дальше. Но она, по сравнению с ними, хотя бы знала, что он цел и невредим. В смысле, не арестован, пояснил он сам себе. И ему уже в который раз стало не по себе оттого, что он уклоняется от открытой борьбы из-за боязни ареста. Весь он находился там, на площади, произнося про себя речи перед народом.

Так и не придумав, что ответить Кате на ее вопрос, он прошел на кухню. Но она вдруг озадачила его новым вопросом:

– Если ты уже никуда не пойдешь, может, выпьешь?

– И не пойду и выпью, – ответил он, увеличивая пультом звук телевизора, где Паршину кто-то протягивал мегафон.

Сейчас она все узнает. Больше всего ему не хотелось, чтобы померкла ее радость оттого, что он обедает дома.

– Вы хотите знать, где наш мэр и что с ним? – спросил в телевизоре Паршин.

В наступившей на миг тишине послышался гул голосов, разобрать что-либо было невозможно. Камера остановилась на пожилой женщине в пуховом платке, к которой подбежала девушка с микрофоном, и отчетливо послышался вопрос женщины:

– Он не арестован? Почему он не с нами?

Паршин повернулся к женщине, усмехнулся и бросил в толпу:

– Как я понял, всех вас интересует, не арестован ли Верхов, а если нет, то почему он не здесь? На первый вопрос отвечу: «Пока не арестован». А на второй вопрос вы сами должны знать ответ, если подумаете хорошенько. Если, конечно, есть чем.

– А если нечем? – послышался чей-то мужской голос перед тем, как утонул в гуле в основном от смеха.

Паршин тоже улыбнулся, но ответил серьезно:

– Раз пришел сюда, значит, есть мозги и должен сообразить, что присутствие здесь нашего мэра дало бы им прекрасную возможность обвинить его в организации этого митинга против вчерашнего выступления Президента или на языке закона против власти. Вас бы отпустили по домам, а на него надели бы наручники. Теперь всем ясно, почему он не с нами?

– Ясно! – опять опередил всех тот же мужской голос, на этот раз встреченный не смехом, а одобрением.

– А кто назначен вместо Верхова? Он уже здесь? Почему не вышел представиться народу?

Эти вопросы задал явно для затравки толпы парень с широким добродушным лицом, присутствовавший при встрече с Костей в клубе станкозавода. Костя знал его как лучшего тракториста района и самого молодого многодетного отца в области (ему было всего 26 лет, и в этом году у него родился четвертый ребенок).

– А потому он не выходит к нам и не представляется, что знает нашу любовь к единодушно выбранному Константину Верхову, поэтому и прячется за толстыми стенами.

Камера пробежала по толпе и остановилась на окне кабинета мэра на втором этаже. Какое-то мгновенье в окне были видны лица, которые затем быстро исчезли.

– А нуждаемся ли мы в его представлении нам? Что он может нам сказать, как говорится, в свое оправдание? Что Верхов вернется на работу? Не скажет. Скажет, что ни один наш кандидат не будет снят с выборной гонки? Не скажет. Скажет, что выборы будут честными и справедливыми? Обязательно скажет, но только такими они вряд ли будут, потому что в этом случае партия власти их с треском проиграет. Вот поэтом, я думаю, нам нет смысла требовать, чтобы этот человек вышел к нам. Как говорится, он здесь будет сам по себе, а мы сами по себе. Мы без него как-нибудь проживем, а вот как он будет работать без нас – это еще вопрос.

Из толпы слышались крики, но понять, о чем они, было трудно. Костя бросил взгляд на Катю. Она, как ни в чем ни бывало, ставила на стол бутылки, рюмку и бокалы. Однако сияние в ее глазах потускнело.

– Может, завтра съездим на Колину дачу или к Пашиным родителям, – спросила она, наполнив вином свой бокал и затем наблюдая, как он делает «кровавую Мэри» из водки и томатного сока.

– Это мысль, – ответил он и чуть округлил глаза, увидев на экране «мороз» вместо толпы и Паршина, начавшего рассказывать о введении в Лесках и области губернаторского правления. Разумеется, они не могли допустить трансляцию на пол-области этого безобразия. Игоря Юрьева за это опять уволят. Жаль талантливого парня.

– Переключить? – спросила Катя, поднимая бокал.

– Сейчас чем-нибудь заменят. Ну, давай выпьем за все хорошее, что нас ожидает.

– Главное, чтобы мы все были живы и здравы. Чтобы дети нас радовали

Они чокнулись и выпили. А на экране появилось название киностудии и сцена захвата кого-то ОПОНом. Костя заметил:

– Раньше в таких случаях запускали «Лебединое озеро», а сейчас ОПОН. Готовят людей к его появлению в Лесках.

– Только, чтобы не повторилось то, что было в Лесках после вашего похищения, – вздохнула Катя. – Толю жалко.

Костя ел любимый им борщ, не чувствуя вкуса: был там, на площади. Наблюдавшая за ним Катя это поняла.

– Костик, не ходи туда. Что даст людям твое там появление? Как бы они ни хотели, а не смогут защитить тебя от ОПОНа, если он объявится? А если окажешь сопротивление, могут и изувечить. ОПОН сейчас другой, полицейский, обученный специально против народа. Тогда бюро «Щит и меч» было намного сильнее, и в основном оно дало отпор омоновцам.

Но Костя уже не мог сопротивляться самому себе. Он выпил еще рюмку водки без сока, быстро доел второе и, поцеловав Катю, вышел из кухни. Она последовала за ним и наблюдала, как он доставал с антресоли коробку с масками, приготовленными для него Вероникой Максимовной двенадцать лет назад. Там не было лишь маски Ивана Спиридоновича, на всякий случай разгримированной. Но не успел Костя превратить себя в стриженого громилу охранника, как квартиру заполнил ставший мгновенно оглушительным гул. Он и Катя вышли на лоджию и увидели пролетавшую над домом вереницу снижавшихся вертолетов.

– Легки на помине, будь они неладные, – проговорила Катя. – Ну, куда ты теперь пойдешь? У тебя в гараже бомбардировщик стоит?

Костя насчитал девять вертолетов, а вдали показались еще два. Он живо представил, как омоновцы будут стаскивать с трибуны могучего Паршина, нагибая его гривастую голову, и у него зачесались руки.

Когда гул стих, они услышали в передней мелодию звонка и стук в дверь. Посмотрев друг на друга, они подумали об одном и том же. Если бы не жена рядом, Костя обязательно задумался бы: открывать или отстреливаться до последнего патрона.

– Я пойду, спрошу, кто там? – спросила Катя.

– Нет, я сам.