Самодур

Матрена Панкратьевна.

Горе-то у нас какое, слышала?

Зоя Евграфовна.

Нет, голубь мой, а что?

Матрена Панкратьевна.

Как же, матушка, вся Москва про наш страм знает.

Зоя Евграфовна.

Да что вы говорите?

Матрена Панкратьевна.

Семенушку-то мы женили, а он от нас и сбежал.

Зоя Евграфовна.

Ах!

Матрена Панкратьевна.

Да, вот ты и подумай, каково в нынешнем свете родителям-то!

Зоя Евграфовна.

Истинно, можно сказать, искушение вам Господь посылает.

Матрена Панкратьевна.

Я его и не виню, потому, ему Бог понятия не дал: все женушка его, она все…

Зоя Евграфовна.

Откуда вы, Матрена Панкратьевна, такую сокровищу выкопали?

Матрена Панкратьевна.

Богатая, матушка, с деньгами, только уж такая-то идол, такая-то огневая баба, словно не из купеческого рода.

Зоя Евграфовна.

Из чего, голубушка, дело вышло?

Матрена Панкратьевна.

Сам-то был не в духе, драка у них, что ли, была, не умею сказать. Сели ужинать, а она, матушка, и надулась: не пьет, не ест, словно ночь темная сидит. Данило Григорьич косился-косился, да как крикнет: что ты, говорит, словно на менинах сидишь? Да на Семенушку: чему ты, дуралей, свою жену учишь? Она как вскочит! И пошла, и пошла! Я, говорит, не такого воспитания, чтобы надо мной командовали, да помыкали мной. Я, говорит, свой капитал имею. Тот, после этих слов, как вскинется на нее: кто, говорит, смеет в моем доме так со мною разговаривать! Ну, раз и ударил, не то чтобы шибко, а так, для острастки. Та, матушка, ни слова, посоловела вся, словно каменная сделалась, пошла и заперлась в спальне. Ну, уж, Данило Григорьич, да при своем-то характере… мы думали, что и живы не останемся. Утром встали, хвать, ан их и след простыл.

Зоя Евграфовна.

Да что ж это такое? Да как же это возможно?

Матрена Панкратьевна.

И не знаю, что теперь будет. Весь род наш острамила. Сам-то ходит, да поедом всех ест. А кто виноват? Спьяну женил парня-то, ей-Богу, и со мной не посоветовался. А теперь, говорит, брошу все, да в Америку уеду.

Зоя Евграфовна.

В Америку?

Матрена Панкратьевна.

В Америку, матушка, какую-то… Кто его знает, что ему на ум придет.

Зоя Евграфовна.

Ну а Дмитрий-то Данилыч?

Матрена Панкратьевна.

О, матушка, Дмитрий Данилыч таких бед настряпал, таких чудес натворил… Как же матушка, в газетах распечатали! Поехал он, отец послал в чужие края по машинной части. На разные-то языки он не умеет, переводчика, жиденка какого-то куцего, нанял, по Москве без дела шлялся. Ну, вот, матушка ты моя, приехали они в какой-то город немецкий, а там для короля ихнего, али прынец он, што ли, какой, феверики приготовили. У Дмитрия-то Данилыча в голове-то должно быть было: зажигай, говорит, скорей. А там и говорят: погодите, почтенный, когда прынец приедет. – Я, говорит, московский купец, за все плачу. Те, голубушка, загляделись, а он цигарку туда, в феверку-то, и сунул, – так все и занялось! Сам уж просьбу подал, чтобы по этапу его оттеда сюда предоставили. Да как поехал-то, из выручки хватил; стали лавку-то считать…

ЯВЛЕНИЕ III

Выходит ЕГОРУШКА.

Матрена Панкратьевна.

Что ты шляешься без пути?

Егор.

Что ж, я мешаю, что ли, кому?

Матрена Панкратьевна.

Как ты это можешь говорить мне! Пошел сейчас к хозяину, ищет тебя. (Егор уходит).

ЯВЛЕНИЕ IV

Те же без ЕГОРУШКИ.

Зоя Евграфовна.

Что, Матрена Панкратьевна, на каком он у вас положении?