Русская Темрязань далекая и близкая

Огашка-Сирота смекнула, что Штурочка ожила, криз прошел и она, перекрестив больную, сказала:

–Мама, я вижу, тебе полегчало, усни с Богом в душе, и совсем поправишься.

–Да, милая, спасибо, оживили меня твои горячие ладони, божьей силой они у тебя обладают, только об этом никому ничего, будем об этом знать только мы с тобой. Аминь.

–Мама, а я о ладонях давно знаю. Я ими кошек и собак лечу. Вот и тебя воскресила. Мамочка я тебя так люблю, ты у меня очень мудрая и всевидящая. Так люди говорят, а они зря не скажут. Спи, потом еще наговоримся, поправляйся скорее. Я тебе песенку спою о весне. Весна сейчас на дворе. Светит солнышко, светит ясное… И под музыку нехитрой детской песенки Штурочка уснула, чтобы проснуться совсем здоровой.

Да в ворожбе и целительстве старая мордовка знала толк. Под ее наблюдением Огашка-Сирота научилась менять температуру ладоней, усиливать и ослаблять их живительную силу, управлять собой, своей энергией, людям ее передавать.

И в избушке, само собой, дела пошли в гору. На их обеденном столе появился достаток. В большом кованном медью сундуке у Штурочки завелись свободные деньги. Она их копила на приданное приемной дочери, А как же, ведь у нее росла невеста.

Штурочка за несколько лег Огашку-Сироту научила грамоте, покупала ей книги рукописные по знахарству, печатные по лекарству Девочка оказалась любознательной, с интересом читала вслух, желала и дальше учиться на доктора в колледже. Но у мордовки еще не было таких денег, но и надежды она не теряла. Любимым изречением у нее было: «Деньги – голуби, у людей будут и к нам прилетят».

И Штурочка добилась своего, сумела пристроить Огашку-Сироту на курсы сестер милосердия. Не ахти какая профессия, дорого было получить диплом – то, что необходимо для Огаши-Сироты с ее способностями, позволившими ей законно оказывать медицинскую помощь, заниматься целительством.

В тринадцать лет Огаша-Сирота подросла, похорошела, вошла в характер, самостоятельной стала, в избушке повела себя хозяйкой. Радовалась Штурочка, да недолго.

Где тонко – там и рвется. Родная мать объявилась у Огашки- Сироты. Это когда девочка встала на свои ноги. Спрашивается: А где ты раньше была? Для старой мордовки это было смертельным ударом.

В крепости это случилось, на толкучке. Штурочка торговала настоями лекарственных трав, мазями, сухими пучками зверобоя, мяты и другими лекарственными травами. А Огашка-Сирота торговала рыболовными крючками, поплавками, грузилами, украшениями разными. Около нее бойкой, веселой, с шутками, да с прибаутками толпилась молодежь. У старухи и юной барышни торговля шла с немалым наваром. Зря время на толкучке, они не вели.В разгар торговли и притиснулась к Огашке-Сироте непутевая Авдотья с повязкой на лице. Было такое впечатление, что у женщины зуб болит.

Старая мордовка узнала разбойницу с большой дороги, вдову сосновского казака Степана Грязного – телохранителя Стеньки Разина.

«Вот, шалую, черт принес», – подумала она. – теперь жди какой- нибудь беды, деньги будет вымогать, или еще что…».

Авдотья молча кивнула Штурочке головой, а Огашке-Сироте сунула, как маленькой, конфетку с мохром и сказала ей на ушко:

–Золотце, наслышана я о твоем целительстве от своих людей. Помоги, детка, мне, озолочу. Сними с моего лица безобразие, на людях стыдно показаться, хожу вот с повязкой. Слышала я, что ты можешь и никому не отказываешь, Богу буду за тебя молиться. Надежной крышей буду.

Авдотья сняла повязку и обнажила красный шрам во всю правую щеку и склонилась к сидящей Огашке-Сироте.

Девчонке не приятно было дотрагиваться до безобразного лица, но она пересилила брезгливость и, заставила себя дотронуться до безобразного рубца.

–Отче наш, иже, еси и на небесах… – стала читать вслух при всем народе Огашка-Сирота. Толпа молодежи безмолвствовала. Старики и старухи, глядя на юную целительницу, крестились.

Авдотья почувствовала прикосновение к лицу нежных горячих ладоней, от которых пошло по ее телу живительное тепло и она встрепенулась. Она вспомнила свою двухлетнюю дочь, у которой тоже были такие же приятные и горячие ладони. Злая судьба разлучила ее с ненаглядной Огашечкой.

«Господи, Иисусе Христе, – запричитала про себя взбудораженная воспоминаниями, верующая в Бога Авдотья и стала пристально вглядываться в лицо девчонке – целительнице, – да ведь это моя дочка, так и есть. Те же у нее большие зеленые глаза и мордочка родная. И вся эта Огашка-Сирота такая, какой я была в четырнадцать лет. Вот радость-то, какая, наконец-то я нашла свою кровинушку".

У Авдотьи на лице засияла счастливая улыбка. Она не вытерпела и тут же призналась Огашке-Сироте:

–Золотце, вот лечишь ты меня, а не догадываешься, что родная мать стоит, нагнувшись перед тобой. Да, родненькая, истину я тебе говорю и не могу сдержать слез, плачу от радости.

До Огаши-Сироты дошел смысл сказанных ей женщиной слов. Она побледнела, оторвала от чужого безобразного лица руку, вскочила и уткнулась головой в подол Штурочки.

–Мамочка, я боюсь эту женщину, мне страшно, не отдавай меня никому. Только тебя я могу любить. Давай пойдем домой! – голосила Огашка-Сирота.

Старая мордовка обняла Огашку-Сироту, оттолкнула от нее Авдотью.

–Что мелишь, непутевая, спьяну, что ли? Оставь нас в покое, иди куда, шла. Не пугай дитя.

–А я не пугаю, наоборот, я с лаской. В четырнадцать лет я такой же была, как вот она. Видишь, Штурочка, глаза у нее мои зеленые и мордочка схожая. Дурак глянет и поймет, что она моя дочь. Или у тебя, юродивая, сомнения есть?

Маленькая, худенькая, старенькая Штурочка приняла воинственную позу, готовая умереть, но защитить приемную дочь. Она тяжело дышала, по ее лицу молнией сверкали судороги. Авдотья улыбнулась и сказала:

–Не паникуй, юродивая, сейчас у меня времени нет. Как-нибудь я к вам загляну в избушку с гостинцами. Рубец – шрам на лице мне надо полечить, срам снять. Вы, я слышала, это можете. Ждите.

Кончилась в избушке спокойная жизнь. Хуже ничего нет, чем ждать да гадать. Штурочка с Огашкой-Сиротой решили, чтобы не мотать себе нервы, признать Авдотью родной матерью, но стойко, до последнего стоять за себя, чтобы их не разлучили. Было оговорено много вариантов совместной с Авдотьей жизни, но расклад не получался. Совместная жизнь с беспутной Авдотьей их не устраивала. От ожидания и переживаний у Штурочки сердце стало шалить, грудная жаба стала душить.

А Авдотья не заявлялась. Так, в кошмарном ожидании прошел целый год, наступила весна второго года. Наконец-то весть пришла от Авдотьи. Монашка ее принесла, помолилась на образа и сказала:

–Мир вашему дому. От Авдотьи я. Сама она к вам не может прийтить, царские слуги ее в острог засадили и надолго. Велела она дочке передать, чтобы на свиданку пришла. Рубец у нее рассосался, хочет ее отблагодарить и слово сказать.

Штурочка нахмурилась и ответила:

–Ничего нам с дочкой от тюремщицы не надо, пусть оставит нас в покое, обойдемся без ее подачек и благодарностей, от непутевой все можно ожидать, может за долги дочерью расплатиться. По ней, непутевой, петля давно плачет.

–Ты, старая, не задирайся, сама знаешь, какая Авдотья, прихлопнет тебя как муху и только от тебя мокрое пятно останется, у нее руки длинные, она и из острога достанет. Ничего она с дочерью не сделает. Ей надо только с ней свидеться и слово сказать. Пусть поговорят родненькие, может в последний раз.

С тяжелым сердцем Штурочка собирала передачку тюремщице. Огашке-Сироте наказала вести себя на свиданке настороже и ничего Авдотье не обещать.

–Огаша, за какие грехи нас с тобой Бог наказал, породнил с не путевой, нет нам до нее дела, раз села то пусть и сидит, грехи перед людьми и Богом замаливает.

Острог находился в крепости Самара. Большой деревянный дом с узкими решетчатыми окнами, рядом изба-столовая и баня были огорожены высоким частоколом. Самарская тюрьма гляделась, как крепость в крепости. Огашка-Сирота со страхом шла мимо часового по коридору тюрьмы, ноги у нее были как ватные.

«В острог лучше не попадаться», – думала она.

Мать Огашку-Сироту встретила на пороге барачной избы, в которой было полно народу. Говорили все громко с плачем и выкриками. В помещении было сумрачно и душно. Увиденным, девчонка была потрясена.

Авдотья дочь зажала в углу, стала ее обнимать, целовать, в ухо кричать. От чего той сделалось совсем дурно.

Огашка-Сирота стояла перед матерью-тюремщицей, зуб, на зуб не попадая и плохо соображая. Но матерая разбойница говорила и говорила, повторяя одно и то же, и втолковывала смысл своих слов, как гвозди вбивала.

–Дочка, никакого Бога нет. Сказки это. Люди сами придумали Бога для дураков. Есть вот у тебя родная мать. Я тебе и Бог. Слушай меня одну и исполняй, что велю. Ты уже взрослая. Я в твои годы уже мужиками командовала, крутая на расправу за непослушание беда. Боялись они меня, как огня. Вижу я, что и ты вся в меня и мордашкой, и сметкой.

Слушай, дочка, вот для чего я тебя вызвала на свиданку. Плохи мои дела. Заточили меня царевы слуги в острог надолго, А дел у меня на воле невпроворот. Теперь тебе свои дела передаю, которые я не доделала. Есть у меня на воле людишки, тебе я их передаю. Они тебя сами найдут, и беспрекословно подчиняться будут. Богом ты у них будешь.

Велю я тебе, дочка, ехать жить в лесное село Сосновку. Она находится далеко отсель, за Сызранью. Там у меня сын живет один-одинешенек, сироточка неприкаянная. На год только постарше тебя.

Ты вот в городе выросла, бойкая стала, грамотная. А он там деревня деревней, нищий, ни читать, ни писать не умеет. Пока в полный ум входишь и в силу, поживи детка, в лесу на всякий случай чтобы за тобой слежку не учинили из-за меня. И заодно с Васяткой займись, грамоте его обучи, в люди выведи. В лесу привольно жить. Дичи там и рыбы полно. Руками ловят кому не лень.

Все я, дочка, продумала. Поживешь в Сосновке, не покаешься. Завидный жених там растет, богатырем будет. Никиткой счас его зовут. На год он старше тебя, ровесник моему Васятке. Они одну грудь Лапушки Груни сосали, значит, считаются по лесному обычаю молочными братьями. Но ты знай и всегда помни, что Васятка с Никиткой Босым – враги по крови. Их отцы по глупости золото не поделили. За что оба жизни лишились и сыновей своих осиротили. А кто из них виноват, долго рассказывать. На месте сама разберешься.

Мучает меня, дочка досада, что за кровь своего первого мужа – лихого казака не успела отомстить. А сейчас в остроге сижу. Одна у меня надежда: вы с Васяткой праведный суд свершите. Уверена я, что, ты влюбишься в Никитку с первого взгляда. Предки его из старинного богатырского рода, много золота навозили из походов. Он один наследник скопленного родом богатства.

Не упусти, дочка, сей случай. По приезде в Сосновку войди в доверие его матери – лапушке Груне, деду Родиону Большому. Очаруй своими чарами «золотого» жениха, войди в их семью полновластной хозяйкой. И все их родовое богатство будет нашим. Действуй смело, правда, на нашей стороне. Наш пай Босые, должны заплатить сполна.

Еще долго говорила тюремщица, оглушенной шумом и криками толпы, Огашке-Сироте, совала целовать распятье, взяла с нее клятву, что выполнит ее волю. На том и расстались дочь с матерью.