Маньяк

– Говори, – отозвался он через мгновенье.

– Ну, в общем, новенькая у нас, – сказал Максим и замолчал.

– Нравится, что ли?

– Ну, вроде того.

– Если нравится – не бзди. Подойди и прямо в лоб скажи: «теперь я тебя провожать буду». И все. Они любят напор и уверенность. А откажет – значит дура набитая, и черт с ней. Зато ты точно будешь уверен, что промахнулся.

Сосед коротко выдохнул, так же, как это делал отец, позволяя себе редкую стопку на выходных.

– Красивая хоть? – спросил он сдавленным голосом.

– Да, очень красивая. Самая красивая в классе.

– Ну, коли так, тогда борись, не будь тюфяком. А то глазом не моргнешь – уведут.

Сосед замолчал.

– Дядь Егор, вы еще здесь? – спросил Максим, приложившись губами к самодельному рупору.

– Да куда я денусь с подводной лодки.

– Тут люди говорят, что маньяк объявился в городе.

– Люди вообще много говорят. И много не по делу.

– Так вы думаете, что это вранье? – с надеждой спросил Максим.

– Да какая разница, что я думаю. Я тебе, паря, одно скажу, – ветеран протяжно зевнул, – в твоем возрасте я вообще из дома без ножа не выходил. Полудурков отмороженных всегда с лихвой было… Ладно, малец, что – то подустал я, в сон клонит. Давай там. Конец связи.

Максим снова видел этот жуткий сон.

Он с родителями на Свердловском железнодорожном вокзале. Ночь, пустующий зал ожидания. Голос в громкоговорителе изредка нарушает тишину монотонным речитативом. Родители уходят в буфет купить в дорогу воды, оставив сына следить за сумками. В зале появляется потасканного вида, плоховыбритый мужик в ватнике и засаленной драповой кепке – «босячке». От него оглушительно воняет перегаром, на губах запекшаяся кровь. Он худой и сутулый, с болезненно – серым лицом. Садится рядом на скамью и пристально смотрит на Максима. Максиму становится не по себе, но он всеми силами старается не подавать вида. Родителей все нет. Мужик ухмыляется, цокает языком, искоса смотрит. Потом забрасывает руку на спинку скамьи и чуть заметно придвигается к Максиму. Он готов закричать, бросить вещи и кинуться на поиски мамы с папой, которые, почему – то, решили его бросить или с ними случилось что – то страшное… Объявляют о прибытии поезда. Мужик уже совсем рядом. Максим чувствует отвратнейший, гнилой запах, страх сковывает его, он не может пошевелиться, но к счастью, возвращается мама. Что – то пробормотав, мужик сплевывает в сторону, резко поднимается и, прихрамывая, направляется к выходу. Мама спешно хватает сумки и берет Максима за руку. До боли сжимает.

– Идем, опоздаем, – взволнованно произносит она.

– А где папа? – спрашивает сын.

– Он нас догонит, идем.

Максим рыдает, понимая, что больше никогда больше не увидит отца. Мама сильнее сжимает его ладонь. Они выходят на платформу. Поезд медленно останавливается. Проводница открывает дверь тамбура. Мать едва ли не силой затаскивает мальчика в вагон.

– Он не вернется! Я знаю, он не вернется! – сквозь слезы кричит Максим и бьет нагой по стене тамбура. Раздается гул, словно они находятся внутри огромного пустого резервуара.

– Замолчи! Сейчас же! – эхом отзывается плавающий голос мамы. Она тоже начинает плакать, обхватив голову руками и сползая на корточки.

Проводница лязгает откидным полом, захлопывает дверь, поезд плавно трогается.

***

Город кипел слухами. Ходили разговоры еще об одной жертве. В районе элитных газпромовских новостроек нашли изнасилованную и задушенную шестнадцатилетнюю девушку. Якобы обнаружили ее на лестнице, ведущую в подвал. Появились и приметы маньяка. Высокий, на вид лет двадцати пяти – тридцати, черная шерстяная шапка на глаза, камуфлированный бушлат. Под это описание благополучно подходила большая часть мужского населения города.

Половина ивдельчан отмахивалась и крутила пальцем у виска. Посудачить в городке любили. Другая же половина, более творческая, с воображением, до того была напугана, что передвигалась по городу робкими перебежками, словно под артобстрелом.

Соседка сверху Тамара, придыхая от волнения, рассказывала маме Максима, что на днях видела маньяка у продуктового магазина «Юбилейный».

– Вот те крест, Наташ, видела. Он это был, он – он – он. Рожа злая, глаза навыкате, пена у рта. Он в рукав мне вцепился, а я руку вырвала и бегом от него, а сама ору во все горло. А всем хоть бы хны.

– Так он же познакомиться с тобой хотел, дурёха. А глаза выпучил – так это ты его красотой своей сразила. А ты – маньяк, маньяк…

Прислушиваться к малограмотной тетке, которая до сих пор хранила на антресолях банки с заряженной «кашпировской» водой, излечивающей от всех болячек, и надеялась когда – нибудь обменять ваучеры Мавроди на деньги и сказочно разбогатеть, Наталье Сергеевне не хотелось. К тому же, не было ни одной милицейской ориентировки, даже крохотной заметки в областной газете, ничего. Только слухи, сплетни и домыслы.

***

Тем не менее, Максим, по совету ветерана, стал носить с собой перочинный ножик, найденный у отца в ящике с инструментами. Ножик был складной, легко умещался в кармане джинсов и включал в себя отвертку, шило, штопор, ножницы и абсолютно бесполезную пилочку для ногтей. Расправив это добро веером, он показал находку Саньке. Тот не без зависти осмотрел трофей, сложил, подбросил на ладони и хмыкнул:

– Игрушка. Таким и ребенка не напугать.

– А я пугать и не собираюсь, – обиделся Максим, – это для самообороны.

– Запыряешь пилочкой до смерти? – посмеялся он, возвращая нож, – тогда бы уж с кухонным ходил для самообороны.

На уроке географии Максим заметил, как новенькая передала соседке по парте Варе Батт анкету. Та убрала ее в сумку. Максим хищно усмехнулся. Он знал, что на перемене обязательно добудет заветный манускрипт.

Пожилую географиню с редкими, крашеными хной кудряшками, и в мятой, телесного цвета блузке никто не слушал. Казалось, что не уснуть на собственном уроке стоило ей нечеловеческих усилий. Говорила она тихо, а то и вовсе шепотом.

Пацаны рубились в «морской бой», кто – то глазел в окно, за которым крупными хлопьями падал снег. Салаев с Лариным хохотали и плевали в стену бумажными комочками из стеклянных трубок. Мишенью служила глубокая выбоина с осыпающейся известкой. Проигравший получал горячий фофан в лоб. Девочки шушукались или прикладывали ладони к тетрадному листу, обводили контуры шариковой ручкой и пририсовывали маникюр, браслеты и кольца.

Прозвенел звонок.

Батт не расставалась со своей сумочкой ни на минуту, словно чувствовала опасность. Даже в столовой укладывала ее себе на круглые колени, обтянутые черными, вязаными колготками. Максим думал о том, как в коридоре вырвет сумку из ее рук, забежит в укромное, тихое местечко под лестницей, варварски распотрошит, разбрасывая по полу бесчисленные тетрадки, ручки, и прочий ученический скарб, и заполучит анкету.

Мирным путем договориться с одноклассницей было невозможно. Варя давала заполнить анкету только тем, кто был ей симпатичен. Из мальчишек в классе такая честь выпала только Дону Жопену. От посторонних глаз Батт ее тщательно оберегала.

Максим уже было потерял всякую надежду, но на физкультуре замаячил шанс исполнить задуманное.

В спортивном зале с давно не крашенными деревянными половицами играли в волейбол. Команда девочек против команды мальчишек. Остальные сачковали, отсиживаясь на длинных вдоль стен скамьях. Максим тоже был в компании сачков – болельщиков. Рядом сидел Салаев и о чем – то ворковал с новенькой. Даже пытался ее приобнять, но Олеся целомудренно сбрасывала нахальную руку, стараясь отсесть подальше.

«Какая же ты сволочь, Салаев, какая подлая тварь!» – шипел Макаров, до боли сжимая кулаки.

Поскрипывали резиновые подошвы кроссовок, раздавались тугие удары по мячу. Эхом разлетались крики игроков и болельщиков. Изредка слышался короткий свисток учителя физкультуры, седого, невысокого, крепко сколоченного мужичка с округлым брюшком.

Максим уличил момент и выскользнул из зала. Он едва не подскочил от радости, когда увидел незапертую дверь в женскую раздевалку. Сердце застучало, отдавая в виски. Но как только он сделал шаг, увидел сквозь распахнутую дверь мужской раздевалки Пьянкова. Он сидел на корточках, прислонившись к стене. Уронив голову на сложенные руки, Вася рыдал, дергая плечами.

– Что случилось? – спросил Макаров.

Кисло воняло потом. На приоткрытых дверцах шкафчиков висела одежда. Сапоги и ботинки были разбросаны по полу.