Печатник. Печать Тьмы

– Каббр его знает. Когда его уволокли, я все в камере перетряс, да без толку, – про свой странный сон воришка решил не рассказывать. Еще решит атаман, что он свихнулся.

– Понятно, – атаман отечески похлопал юношу по плечу, – Ты там, небось, изголодался-то за два дня, на тюремных харчах -то? Сейчас я кликну повара нашего, пусть тебе состряпает что-нибудь горяченького.

– Мяса! Мяса хочу!

– Будет тебе мясо, – усмехнулся Хорт, – а к мясу чего заказать? Как насчет каши? Ирген вчера как раз в меню добавил ячменную кашу с фруктами и изюмом. Такая вкуснотища – пальчики оближешь! …Эй, что с тобой? – осекся вдруг вышибала, глядя на резко побледневшее лицо Айвена.

– Н-не надо каши. Никакой каши не надо! – живот юноши ностальгически забурчал.

– Небось, это уморыши на тебя такое впечатление произвели. Понимаю… Мы как-то с тремя этими выползнями Тьмы схлестнулись на Мургарском тракте. У самой дороги кладбище было заброшенное, вот они на нем и вызрели, сразу трое. Насилу тогда ноги унесли! Сам знаешь, для чего мы им были нужны, диким-то… – атамана аж передернуло.

Айвен показал неприличный жест и сдавленно хихикнул…

«Дубль-гомункул естественный тьморожденный, он же ложный упырь, он же уморыш. Это порождение Тьмы часто путают с некро-гомункулами или обычными неупокоенными (поднятыми), хотя между ними нет ничего общего. В отличии от живых мертвецов, тварей противоестественных, уморыши являются самыми обыкновенными условно живыми и условно разумными существами.

Рождается дубль-гомункул из Зерна Тьмы, заразившего мертвое тело* и вызревшее в нем в течение трех лет. Хотя внешне уморыш полностью копирует покойника, на котором вызревает, однако является он полностью самостоятельным существом и кроме внешности не наследует никаких отличительных черт оригинала. При рождении темнобестия съедает тело-оригинал, утоляя свой голод.

Дубль-гомункулы отличаются скованностью движений и медлительностью как физической, так и умственной. Разум их подобен разуму шестилетнего ребенка, но с нулевым эмоциональным потенциалом и неразвитым воображением. Твари эти неутомимы и упорны в выполнении приказов своих хозяев, коими считают любое разумное порождение Тьмы. Свободные, не нашедшие хозяев, уморыши будут вести образ жизни, подобный обычным лесным не стайным хищникам.

Твари эти в несколько раз сильнее и выносливее обычного человека, в состояние леммы** входят раз в три месяца. Питаются плотью, отдавая предпочтение гниющей человеческой, добываемой ими на кладбищах и в могильниках. Как и прочие порождения Тьмы, уморыши неуязвимы для ядов и некоторых магических воздействий, а в жилах их течет так называемая «кровь Тьмы». В отличии от живых мертвецов, с которыми часто путают дубль-гомункулов, уморыши не боятся серебра, равно как и не поддаются воздействию изгоняющих, развоплощающих и упокаивающих заклятий и ритуалов.

Как и все темнобестии, они чрезвычайно уязвимы к огню и воздействию солнечного металла – благородного золота. Отличительной особенностью их является полная нечувствительность к прямому солнечному свету, что делает уморышей идеальными слугами-разведчиками своих хозяев в дневное время.

На людей дубль-гомункулы нападают только по приказу или ведомые инстинктом размножения – свежую плоть употребляют в пищу крайне редко и неохотно. Убивая человека, уморыш прячет тело в надежный тайник и заражает его Зерном Тьмы, из которого через несколько лет появится новая тварь.

* Для вызревания годится только хорошо сохранившееся и не имеющее ран и увечий тело, пролежавшее в приемлемых условиях (не поврежденный гроб, склеп, мавзолей или лаборатория) не более двух месяцев. Тело при этом прекращает разлагаться на весь срок созревания, сохраняясь в изначальном виде. Зерно Тьмы не может прорасти в теле того, кто при жизни был посвящен светлым сущностям или после смерти был освящен одним из ритуалов, перечисленных в «Малом справочнике посмертных ритуалов» в разделе «Обряды очищения и светлого причастия»…

** Лемма, – от лемматориус дарколахус (сон, объединяющий с тьмой). Особое состояние, в котором порождения Тьмы сливаются в единое целое с Тьмой Изначальной, передавая ей информацию и восстанавливая свои силы. Находящееся в лемме существо совершенно неподвижно и полностью неуязвимо для ментальных и магических воздействий, находясь под защитой Тьмы. Однако, огонь и солнечный свет становятся для них особенно губительными. Подробнее о состоянии леммы рассказано в «Инструктарии для тьмоборцев и боевых магов» за авторством архимага Марлениуса…»

«Энциклопедия Темных тварей и сущностей, населяющих земли Даркилона»

Сост. на кафедре Неестествознания и Бестиалогии

Ригской Академии Магии в 2110 г.в.р

– Схорониться тебе нужно, – немного поразмыслив, сказал Хорт, – А еще лучше уехать куда-нибудь подальше. Если уж темные на след встали, то я за твою жизнь и пряника жеванного не дам. Могу похлопотать среди своих знакомцев, чтобы приютили тебя на время, пока все не уляжется…

Беседовали они в одной из комнат таверны «Угрюмый булочник», отведенной специально для таких вот разговоров. Едва завидев запыхавшегося и испуганного до мучной бледности лица «пузыря», вбежавшего в таверну, атаман сразу понял, что тот снова влип в какие-то неприятности. Конечно, это было естественное для Айвена состояние, но чутье подсказало бывалому разбойнику, что на этот раз дело совсем худо. Поэтому он и кликнул Комара с Бритвой постоять на страже, а сам потащил перепуганного вора в специальную комнату для «серьезных разговоров между серьезными людьми».

– Сам знаю. Да вот только куда я подамся?

– Друг мой, Арлания велика, да и на одном нашем королевстве свет клином не сошелся. Дарион, Хеон, Муркор… Да отправляйся ты хоть в Хешем или к эльфам!

– Ты бы мне еще в Даркилоне укрыться предложил, – хмыкнул Айвен.

– Между прочим, здравая мысль – там тебя точно искать не станут. Я бы на твоем месте двинул в Хеон, с тамошними чародеями темные связываться точно не станут. А оттуда можно уже и на Острова отправляться… Нашего брата там всегда приветливо встретят, напоят-накормят…

– Спать уложат, от ценных вещей избавят, кровью умоют и свежей землицей могилку присыплют, – уныло подхватил юноша. – Поможешь?

– Стал бы я с тобой разговаривать, если бы мне плевать было, – обиделся Хорт, – Ты уже не малый срок под моей рукою. Знаешь ведь, что я своих людей в обиду не даю. Из холодной ямы тебя кто вытащил? То-то же!..

– Значит, на пару дней заляжешь на дно, а я тебе подыщу попутный обоз в сторону границы. Деньги есть?

– Обижаешь, атаман.

– Скорее, пытаюсь прикинуть, сколько еще неприятностей ты собираешься навешать на свою задницу, – усмехнулся громила, – Ты бы за руками своими следил, друг мой любезный, пока есть за чем следить-то. Забыл, что ли, из-за чего в Боргарде очутился? В Хеоне, между прочим, разговор с ворами короткий, и еще короче после такой беседы у тебя станут руки. А то и вовсе – обернут жабой, и будешь до конца дней в болотах на судьбу свою тяжелую лягухам квакаться, да мух сушеных из паучьих сетей красть.

– Да я просто…

Что именно и насколько просто, Айвен договорить не успел. Запястье левой руки его вдруг словно огнем обожгло, и дверь широко распахнулась. Порыв сквозняка одним махом раздул пламя масляных светильников почти вдвое, заставив их отчаянно трепетать. В комнате стало светлее, и по стенам забегали-заплясали разбуженные тени.

– Это еще что такое? – вскрикнул Хорт, указывая в дальний угол, – У нашего хозяина отродясь в трактире крыс не водилось! Да и как она сюда попала, здесь же ни единой щели нет?

Вор пристально всмотрелся в колеблющиеся тени, и заметил среди них огромную крысу, серая шерсть которой почти сливалась с тенями.

– Может, это нашего зубодера крыса?

– У Иноша крыс рыжий, а эта… А ну, брысь отсюда! – вышибала схватил со стола миску и швырнул ее в грызуна. Крыса стремительно бросилась в ближайшую тень и словно растворилась в ней, пропав из виду.

– Забудь ты про эту крысу. Подумаешь, забрела с улицы на запах съестного… – вор почесал запястье, которое припекало, словно от укусов крапивы.

– Нужно будет сказать хозяину, чтобы проверил амулеты, что трактир от грызунов да насекомышей оберегают, – проворчал Хорт и участливо посмотрел на юношу, – Что, сильно болит? Нужно было ее у Аликса-рисовальщика набивать, тот свое дело знает – ты и не почувствовал бы даже.

– Кого набивать? – не понял Айвен.

– Татуировку. И не чеши ее, а то только хуже будет.

Юноша уставился на свою руку. Все запястье с внутренней стороны было им расчесано почти до крови, но никаких татуировок там не было и быть не могло.

– Ты про какую татуировку говоришь?

– Ну вот же, на руке у тебя… – атаман схватил его за руку и уставился на запястье, – Да как же так, я же только что своими глазами ее видел!

– Померещилось. Я свое тело особыми приметами ни в жизнь не портил, и впредь не собираюсь, – Айвен вырвался и одернул рукав, пряча расчесанную руку.

– Ладно, ты давай ночлег себе подыскивай, а я пока разузнаю насчет обоза. Завтра с утра сразу дуй ко мне в трактир, понял? Только сперва иди пообедай, с голодухи ты начинаешь не головой думать, а пустым брюхом.

Основательно подкрепившись, Айвен поблагодарил Хорта за помощь и направился к выходу. У самых дверей его нагнал Комар:

– Эй, «пузырь», меня атаман попросил за тобою присмотреть. Прогуляемся вместе в город, а я заодно попрошу мастера самострел мой посмотреть, а что-то уж больно туго он взводиться стал.

Но юноша его не слушал. Превратившись в сосредоточение слуха, зрения и глупости, он во все глаза пялился на крысу. Громадную серую крысу, сидевшую в тени дома напротив и смотревшую ему прямо в глаза.

– Метатель у тебя хоть с собой? – почему-то вдруг спросил Айвен приятеля.

– Я без него даже ванну не принимаю, – усмехнулся длинноносый грабитель.

– Крысу видишь? Вон она, в тени прячется. Подстрели-ка ее.