Рассказы разведчика

– Тоже мне учитель нашелся, – сказал я по-русски и потом уж добавил на немецком языке:

– О Сибири что-нибудь знаете?

Как только я сказал слово "Сибирь" немцы сразу притихли и стали бросать на меня подозрительные взгляды. Конечно, они слышали о сибиряках и сибирских дивизиях, которые, якобы, не боятся морозов и дерутся как львы. Немецкие солдаты боялись сибиряков. И вот перед ними настоящий сибиряк, потому они и примолкли.

– Сибирь, там очень холодно. Бррр! – сказал Вильгельм Эбнер и сам нарочно затрясся, показывая, как холодно в Сибири.

Он попросил меня рассказать про Сибирь, и я много и долго рассказывал им о своей Родине. "Все знают, что в Сибири зимой холодно, – говорил я – Но почему-то никто не знает, что лето в Сибири, жаркое, знойное". Я рассказал пленным о своей родной деревне, о своей семье, о школе, о своих товарищах. А так как почти все пленные были молоды, так же как и я, то мой рассказ пришелся им по душе. Фриц Краммер тронул меня за руку и спросил:

– Скажите, а нас не отправят в Сибирь?

Я посмотрел на него и понял, что его беспокоит. Я сказал:

– Конечно, нет. Вас отправят в глубь России. Там у нас построены лагеря для военнопленных, где вас всех обеспечат питанием и работой. А когда война закончится, то всех отправят по домам и в первую очередь тех, кто сдался в плен добровольно.

Наш поход длился уже несколько часов. Выйдя на возвышенное место, я дал команду сделать привал. Немцы уселись на траву и тихо обсуждали между собой мои слова. Я снял с себя автомат и полевую сумку и положил их рядом.

– А теперь давайте закусим, – сказал я, вытаскивая колбасу из полевой сумки, которую подарили мне танкисты. Я разрезал ее на одиннадцать равных частей и предложил каждому немцу взять по одному кусочку и первым взял сам. К колбасе потянулись руки пленных солдат. Последними взяли свою долю "Богач" и "Сердитый". У кого-то в кармане нашлось несколько галет, которые были переданы мне. Я взял одну плитку, а остальные вернул солдатам. Я посмотрел на "Сердитого" и в упор спросил его:

– Ты, почему такой злой и сердитый? Ты собрался убежать, да?

– Нет, нет! – воскликнул он и вскочил на ноги. Потом он сел на землю, что-то бормоча себе под нос.

Весь остальной путь до села Добротин, где должен размещаться штаб нашей дивизии, мы прошли незаметно в оживленной беседе. После моего угощения пленные осмелели, стали еще более разговорчивыми. В селе Добротин штаба нашей дивизии не оказалось, он переместился вперед вслед за наступающими полками. Во дворе школы, где еще недавно он размещался, я застал последнюю штабную машину, на которую бойцы грузили электростанцию. Работой руководил молоденький старшина в новом, как с иголочки, обмундировании. Я объяснил ему свое положение и попросил совета.

– Чудак-человек, не знаешь, что делать с "Фрицами"? Ты их того… – ответил он, улыбаясь, и сделал движение ногтем большого пальца, когда убивают вошь. Машина взревела мотором и исчезла за поворотом.

Немцы, сидевшие у штакетного забора школы, видели всю эту сцену. Когда я подошел к ним, они вдруг разом попадали на колени, стали, ползая по земле, просить меня не убивать их. Лихого старшину они, видимо, приняли за большого начальника. Я опешил, но когда понял смысл происходящего, то в моей груди поднялась какая-то непонятная ярость. Я схватил автомат и громко крикнул:

– Встать! В две шеренги становись! Вперед шагом марш!

Обратный путь мы шли молча, не разговаривали. Я шел впереди и нарочно не обращал внимания, что делается у меня за спиной. День подходил к концу, а я не знал, что мне делать с немцами, куда их девать. Поздно вечером мы подошли к селу Добысно, и третий раз в этот день мне пришлось с боем пробиваться через мост. На этот раз бороться с саперами, которые его ремонтировали и не хотели пускать нас. Село было забито войсками, и по его улице на запад шли обозы. Мы вышли из села и поднялись на бугор, как раз на тот самый, где были взяты в плен шедшие со мной немцы. Мы пристроились в хвост одному из обозов и поплелись за ним. Обоз шел медленно, часто останавливался и я сказал, ускоряя шаг:

– Обгоняем обоз, не отставать, держитесь ближе друг к другу.

Мы быстро обогнали скрипучие повозки, вышли вперед на пустынную ночную дорогу. В чистом поле и в кромешной темноте я остался один с десятью немецкими солдатами. Если бы немцы захотели расправиться со мной, захватить автомат, то сделать это им было бы нетрудно. Каждый из них мог бы убежать из группы и скрыться, не прибегая к силе. Для этого пленному было бы достаточно сделать шаг в сторону, и он на свободе. Но я был уверен, что у "моих" немцев не было мыслей к побегу. Они уже сделали свой выбор, и перед ними по моим рассказам открылась новая перспектива на будущее. Кроме того, моя уверенность в конечном победном исходе войны и мое "беспечное" с точки зрения здравого смысла поведение, основанное на этой уверенности, само собой исключало возможность побега, и делала ее в глазах немцев абсолютно бессмысленной.

Несколько километров мы шли по проселочной дороге, потом потеряли ее. Я достал карту, разложил ее прямо на земле и включил электрический фонарик. Но что даст карта, если у меня не было компаса. Определить направления стран света по звездам тоже было невозможно – небо было сплошь закрыто тучами.

– Как нужен сейчас компас! – со вздохом сказал я.

– Момент! – отозвался «Сердитый», который при свете тусклого фонарика поспешно расстегивал свой солдатский мундир. Лицо его было, как мне показалось, каким-то торжественным. Сняв мундир, он с трудом вытащил из-под мышки привязанный на веревочки какой-то предмет и протянул его мне.

Это был компас. Компас, как я понял, был припрятан у него давно и он собирался при случае воспользоваться им. И вот теперь он этим жестом оказывал большую услугу и мне и всем своим товарищам. Поверив мне, он окончательно отказался от намерения совершить побег.

С помощью компаса я сориентировал карту и указал направление нашего движения. Вскоре мы поднялись на пригорок, и вышли на твердое полотно дороги. Настроение у всех поднялось. Впереди по нашему курсу должен проходить большой тракт Могилев – Бобруйск, на котором стоит районный центр Кировск. Если мы будем идти строго на запад, то обязательно наткнемся на него. Мы шли плотной группой, громко разговаривали и за весь ночной переход пока еще не встретили ни одной живой души. Где фашистские войска и где наши, мы не знали. Знали только одно, что фашисты повсеместно отступают и бегут. Я выбрал ровное сухое место и дал команду сделать привал.

– Посчитайте, все ли солдаты здесь, – сказал я "Сердитому”, который теперь почти неотлучно находился рядом со мной. Немец исполнил мою просьбу, и оказалось, что среди нас не было Краммера. Я приказал "Сердитому" громко кричать, чтобы Фриц Краммер мог услышать и найти нас. Я не сомневался, что он отстал и заблудился.

– Хэлло, хэлло, – наконец донесся до нас его отдаленный голос. Немцы вскочили на ноги и стали хором звать своего товарища. Когда Фриц Краммер присоединился к нам, он рассказал, что отстал по естественным надобностям. Никого не предупредил потому, что считал дело-то минутное.

Вдруг мне показалось, что с западного направления, где должен проходить большой тракт, донесся какой-то неясный шум.

– Тихо! – сказал я и стал напряженно вслушиваться в ночную тишину. Все разом замолчали, навострив слух. Все мы явственно слышали отдаленный скрип колес и топот лошадей. Всех нас охватило восторженное оживление. Мы бодро и быстро зашагали навстречу доносившемуся шуму. Но, вдруг в моей голове промелькнула страшная догадка. Я резко остановился, на меня наткнулись идущие сзади немцы. Невольно у меня вырвалась фраза:

– А вдруг это немцы!

Сказал я ее по-русски и словно выстрел раздался голос "Сердитого":

– Дойче (немцы). Все разом остановились и замерли в оцепенении. Мне показалось, что возможность встречи со своими напугала "моих" немцев. Но в то же время, это был самый опасный лично для меня момент за весь наш совместный ночной поход. Я стоял в окружении немцев и спиной чувствовал, что пленные могут взбунтоваться, если один кто-нибудь и них возьмет на себя роль зачинщика. Но этого, к счастью, не случилось.

– Разрешите, я подойду ближе и все узнаю, – предложил "Сердитый". Мне не нравилось, что он становится все активнее.

– Нет. Подходить к тракту будем все вместе, – решительно, и даже властно, сказал я. – Только тихо и осторожно.

Вытянувшись в цепочку, один за другим мы стали приближаться к тракту. Немцы выполняли все мои команды четко и скоро, хозяином положения был я, где хотел – останавливал всю группу, заставлял их замолкать, чтобы прислушаться к шуму с тракта. А по нему шли обозы, хорошо был слышен топот многочисленных лошадиных ног, скрип колес, фырканье лошадей. И ни одного человеческого голоса. Какие же войска движутся по тракту – советские или фашистские? Мы лежим в кювете и вслушиваемся в шум движущихся обозов. И вдруг, совсем рядом и очень громко прозвучало удивительное знакомое, русское:

– Но-о-о, пошевеливайся…

Мы поднялись, встряхнули с себя грязь и пыль, и вышли на тракт. Мы пристроились в "хвост" какому-то обозу, молча и понуро зашагали за последней скрипучей телегой. До нас никому не было дела. Хозяин последней телеги, за которой мы шли, повернулся к нам и хрипло спросил:

– Закурить есть?

– Нет, я не курящий, – ответил я и потом добавил: Подожди, я спрошу, – и обратился к пленным по-немецки. Те засуетились, стараясь оказать мне маленькую услугу. Я подал ездовому немецкие сигареты. Тот взял одну, аккуратно прикурил и, выпуская дым изо рта, спросил:

– Немцы?

– Немцы, – ответил я.

– Пленные?

– Пленные, – ответил я.

На это разговор закончился. Вдруг впереди зашумели:

– Воздух! Воздух! – В небе послышался нарастающий шум мотора.

Повозки стали одна за другой сворачивать с тракта и исчезать в темноте. Немецкие самолеты пролетели низко над нами и сбросили несколько бомб. Они разорвались на тракте чуть впереди нас, комья грязи и мокрой земли еще долго падали на наши головы. Кто-то стонал, кто-то звал на помощь. Мы лежали на мокрой траве, а когда самолеты улетели, то сбились в одну кучу, чтобы было теплее, незаметно заснули. Сколько времени мы спали, не знаю, только вдруг рядом затрещала автоматная очередь, и раздался властный громкий окрик:

– Хэнде хох!

Ничего не понимая, мы вскочили на ноги. Было уже светло, вокруг нас стояли люди с направленными на нас автоматам. Я схватил свой автомат, но сильный удар чуть не вышиб его из моих рук. "Руки вверх!"– слышу я над самым ухом сердитый окрик, но я крепко держу свой автомат и ногами отбиваюсь от наседающего на меня верзилы. Автомат я отстоял, но получил несколько увесистых тумаков. Теперь увидел, что на тракте стояли две грузовые машины с нашими бойцами в кузове. Часть их выскакивала из кузова и бежала к нам, чтобы посмотреть, что тут случилось. Обозов уже не было, мы проспали и не заметили, как они ушли. Мне стало ясно, что когда рассвело, мимо по тракту проезжали наши бойцы в автомашинах, заметили нас и приняли нас за немцев и решили взять в "плен".

– Я тебе покажу "руки вверх", дурак несчастный. Убери сам свои руки, – огрызнулся я. Подошел офицер и спросил:

– Кто такие?

– Я разведчик из хозяйства подполковника Боричевского, веду пленных в штаб дивизии.