Связанный\Свободный

И все же сидеть связанным в этой будке не очень-то удобно.

Свободный

Неудобно ему. Если хочешь тоже из детства, тоже про санки. Мы в деревне жили, у нас там горки были большие, как наметет в овраги, целые бобслейные трассы устраивали. Горка была ближе всего к нашему дому, а потому я часто ходил кататься даже один. В тот раз я тоже пришел один и слетев с нашей трассы пошел обратно. Ушел я не далеко оттуда и рухнул глубоко под снег. Надо мной было метра полтора, я в валенках, они не гнутся, все, вылезти нельзя. То был уже вечер. Я не мог толком пошевелиться, кричать бесполезно, никого нет. Я долго бился и только когда снял валенки, кое-как вылез наружу. Не помню уж, заболел после или нет, но просидел я там долго. Жуть как неудобно.

Связанный

У нас что-то вроде исповеди выходит. Но в твоей истории виновных нет. Впрочем, если это исповедь, исповедуется всегда один.

Свободный

Да только грешников двое. Хотя их и так на исповеди двое. Свой грех я поберегу ближе до утра. Поболтаем пока. Раз так если позволишь, я зачту одно свое сочинение…

Связанный

Могу не позволить.

Свободный

Не можешь, это такая форма вежливости, если ты не знал. Слушай, в общем.

«про крыши.

Один человек сказал, что если разобрать крышу одного из зданий Ватикана, что создана из золота, можно накормить всех детей Африки. И ведь действительно можно, на всю ли жизнь? Завтра они никуда не денутся, эти сытые снова станут голодными. Хорошо, мы разберем еще одну крышу и так этими крышами прокормим одно Африканское поколение, которое уже забудет голод. Однажды голод снова придет к ним, но крыши Ватикана закончатся, как и любые крыши, в Ватикане они не вечны. Поймут ли это дети Африки, если они росли на бесконечных крышах. Они вырастут и когда внезапно их голод не услышат, они сами пойдут туда, где такую крышу можно разобрать. Начнется хаос, ценные крыши исчезнут, без крова останутся дети. То будут уже другие дети, не питавшиеся крышами, но познавшие от них зло. Так что же делать этим голодающим детям? На этот вопрос не нужно искать ответа у Бога, его нужно искать у взрослых. Потому что взрослые не станут маленькими, а Бог это мы, а среди нас так много маленьких. Он так же рисует свой мир как кто-нибудь в детстве, понятное только творцу, не задумываясь о том сумеют ли его понять другие. Такой уж его мир, а вместе с тем и наш, с золотыми крышами Ватикана и трущобами голодных детей. И потом, ведь золото не едят. Продав его можно купить еду. Если перевести такой план в бесконечность, кончится ведь не золото, а еда. Тогда и золото станет ненужным, оно превратится в глыбы бесформенных масс, а после само собой уйдет в землю, если конечно рука ненависти к нему не засунет его туда прежде.

Оставьте золото и крыши. Сыты будут врач и архитектор, строитель и рабочий будет сыт. А крыш все равно станет больше, когда появится пища, но не наоборот».

Связанный

А я знаю того кто это сказал. Футболист один, точно.

Свободный

Мог сказать кто угодно, так половина населения земли считает. Но сказал действительно футболист.

Связанный

Хочется, конечно, вопрос задать…

Свободный

К чему все это? Да к тому, что на словах все хотят помочь нуждающимся, все говорят что хотят. Некоторые действительно помогают, в том числе финансово, но это все равно никого не спасет. Кто-то думает, что если все поделить, все станут равны, но они ведь не станут. Пробовали уже, ничего не вышло. А все потому что делят не то. Образование, социум, все ведь разное и даже тогда когда и это сумеют сделать одинаково ничего не выйдет.

Связанный

Когда-нибудь найдут способ. Ведь все движется, в этом плане я уверен мы движемся в правильном направлении. Наука не стоит на месте, отчаиваться не стоит.

Свободный

Я и не говорил, что нужно отчаиваться. Нужно просто принимать все легче, а не говорить о проблеме. Иногда ее и нет проблемы то, но только стоит кому-то начать с ней бороться она появляется. Наук всяких насоздавали, что сами в них ни черта не смыслят, но все равно наука…

Связанный засыпает, свободный продолжает свой монолог. Связанный вновь просыпается.

… Отбирать у животного душу верх безобразия. Невозможно, ужасно и жутко. Само собой тем ты оскорбляешь и бога. Оскорбляешь тем, что полагаешь, будто он мог такое сотворить. Ведь рассуждают как? Душа у них одно, что и сознание, сознание рождается в социуме, а раз этого социума у животного нет, все он it –объект не одушевленный. А что если это ваше оно вас любит, где вы найдете такую точку в его нейронах, которая отвечает за это. Ну, положим даже нашли, тогда все бред все рвань и сплошная материя. Может действительно так, да это многое может объяснить и тогда, в самом деле, не бывает плохих. Уберут все лишние точки и все, мы роботы, пусть разные, функции у нас различаются и все такое, но роботы. Жуть как неприятно чувствовать, а кому-то бальзам. От того бальзам что выходит можно переложить ответственность, мол не я, а только тело, то есть мозг. Сам-то ты человек не плохой, но мозг этот больно волю себе дал. Дрянь, страшно верить. А по-другому, так ведь каждого человека можно полюбить без зазрения совести. Каждому оправдание. Ну, это так, догадки, а в действительности, от чего ты такой? Или я? Боль. Вот о чем я все думаю. Ведь когда испытываешь боль, долгую мучительную, сам собой станешь другим, зло берет, не хочешь, а справиться трудно. Такое даже ощущение есть, что ты от того и был как-то по добрее, что чувствовал себя хорошо, а как стало иначе, сразу твое нутро и полезло наружу. Вот я и думаю, может они не злые, может больные только. Не в плохом этом смысле, не оскорбительном, а в прямом. Тяжело им, больно и вся грязь плещется наружу, потому что прикрыть ее нечем, все на другую муку уходит. В это, наверное, надо верить. Иной раз и не возможно конечно. Да если один, к нему всякое можно приписать, но не может же толпа целая болеть одним нервом. Бунтари, фанатики, бандиты. Как может сотня или даже тысяча человек оправдать свой коллективный гнев болью? По диагнозам их, что ли группируют? Не внятно. Не понятно, когда скверное дело от толпы и среди них есть те, кто говорит, что их нельзя чесать под одну гребенку. Может и вправду нельзя, и есть те, кто не нарочно, но ведь они сами туда попадают, пусть и остальное не нарочно. Другое дело профессия, врачи например или подобный контингент, который можно объединить, поставить под один знак и все так же о них станут судить, как и о первых и даже хуже. Тяжело объяснить. Положим среди первых из ста только трое хорошие, а из вторых наоборот трое плохих. Как же часто я теперь слышу, что про первых только и говорят, что там есть хорошие люди, а про вторых все сильнее кричат, что среди них немало плохих. Двойной блеф какой-то. Это когда столько уже говорили в одном ключе, что потом уже начали сомневаться и переиначили настолько, что сами верят.

Стали жутко осуждать лицемеров. Да их никогда не любили и поделом, все так. А все же одно есть и но. Уж больно часто лицемерие теперь идет об руку с неуместной исповедью. Причем исповедь их все равно скрытная и такая что к ней не подберешься. Им за нее ничего не будет. О чем это? Так это о том, когда один пусть и нагло, но скрывает свои прегрешения ложью, а другой говорит открыто, что он вор и подлец. Оба нажились оба живут припеваючи, но того кто раскрыл свою грязь еще и похвалят за прямоту. Лицемера же всегда будут журить за все самое ужасное, что только можно совершить и все, потому что это возможно. Про одного известно, а у другого может и еще хуже. Так верно всегда так и думают что хуже, потому, мол, и не говорит. А у него еще неизвестно что. Он может из стыда и не говорит. Лицемерие грех, его осуждать нужно. У тех же вторых есть грех, пожалуй, еще и не придуманный, а название и ему дать надо. В том чтобы открыть свою черную сторону есть свое удовольствие. У Достоевского много о том, наглядно очень. Таким людям нет надобности говорить тет-а-тет, да и сами себе они могут не признаваться, но на люди все покажут. Все потому что их примут, тысячу раз народу ближе будет человек открытый, пусть и правда его не так хороша. Ну чего ты сидишь, теперь уж и сказать неловко? Я честное слово тебя не видел и ни кому не скажу. Да и кому я скажу?

Связанный

Так и утро уж скоро.

Свободный

Да, скоро. А потому мне пора уходить. Ты тоже уйдешь, вон сверху торчит лезвие, перережь им веревки и ты свободен. И напоследок еще одно. У тебя в кармане лежит карточка и бумажка с пин-кодом. Это все мои деньги. Я заработал их тем, что вы все так призираете, продажей свечей, крестинами и отповедями. Я священник. Теперь эти деньги твои. Распорядись ими так, как считаешь, должен был распорядиться я. Прости меня, ибо я виноват перед тобой.