О маленькой птице размерами с остров

По всему городу Шалем были раскиданы тела, гнет пролитой крови довлел на стены изувеченных, выживших и побежденных. Внутри же этих стен, будто скрываясь от взора их, а именно в здании Капитолия уже зарождался праздник. Будто была это какая-то партия шахматных ходов загнавших одну из сторон в угол. Все станет историей, и тогда будут шахматы, а пока все же есть один уцелевший из тех, кто знает, что все было иначе. Под купол царского зала и собственно к самому царю, упрямой тяжелой походкой шел Ник. Казалось вот уже почти умерший бродяга, спустя каких-то двенадцать часов, снова оказался пред лицом царской особы. Жутко хромавший, не понятно, на какую именно ногу, едва сумевший разлепить, кровью слепленные, опухшие веки, в одной лишь набедренной повязке до колен, Ник до дрожи напугал присутствующих, не столько своим видом, сколько возможностью появления. Давид, казалось, был последний, кто нашелся было что сказать, а потому стояла полнейшая тишина. Царь оглянулся кругом, растолкал свиту и подошел в упор.

– Кто-то, по-видимому, сжалился над тобой. Так помолись ему и ступай, – неровно проговорил Давид, в совершенно не свойственной ему манере.

– Нет, ты ошибаешься царь. Жалеть меня некому, как и тебя тоже. А молиться бы можно, не сейчас конечно, но вообще можно, – отозвался Ник, с трудом стоя на прямых ногах.

– Так ты получается, не во что не веришь … как зовут тебя? – спросил Давид.

– Ты все про богов мне говоришь, а я о другом пришел сказать… – отвечал было Ник, но остановился.

– Бродяга скрывает свое имя. От своего спасителя скрываешь? – разгневался Давид.

– Меня зовут Ник, можешь и ты так звать, но не называйся спасителем моим. Я просто не хотел умирать. Наверное, и ты не хочешь, потому и жив, – сказал спокойно Ник и подошел к окну. Зашевелились приближенные и стража Давида. Все они, почему-то почувствовали собственную беспомощность и в то же время спокойствие. За окном начинало светать, едва отчетливо проявлялись силуэты деревьев в саду подле цитадели.

– Тебя, верно, сильно измучили, раз ты осмелился высказать мне это. Что ж, сегодня я тебе это позволю, как ни как, ты не был слугой того народа что населял этот город, – царь отошел к противоположной стене, и уселся на небольшой табурет, остальные по прежнему стояли. Помещение было совсем голым, не считая только того самого стула. – Оставьте нас одних, – по-прежнему низко, но при том не громко продолжил Давид.

– Раз, по-твоему я несу околесицу, чего ж ты выгнал их, а не меня? – спросил Ник.

– В честь праздника, в городе моего народа, – пояснил Давид усмехаясь.

– Празднуйте, коль так, каждый день празднуйте, что живете на этой земле. Только пусть они перестанут восхвалять тебя, – с некоей просьбой промолвил Ник и повернулся от окна.

– И моей власти ты признать не хочешь? – с прежней насмешкой, но уже и с любопытством вопросил Давид.

– О, нет, у тебя есть власть, я знаю это, но она не столь велика как тебе кажется.

– Я единственный властитель своего народа и он предан мне. Какая еще тебе нужна власть?

– Мне право ни какой не нужно, за этим я здесь. Ты говоришь, как и тот, что был до тебя, перед самым приходом. Его судьба уж наверно тебе известна.

– Хочешь проклинать меня, так проклинай, но знай что в моих руках жизни. Твоя жизнь, – проревел царь.

– Я не желаю зла тебе. Его и так тебе желают, поверь, уж многие, помни ж об этом. Есть ли у тебя бог, которому ты веришь? – словно на последнем издыхании проговорил Ник.

– Бог? – крикнул Давид обнажая меч, и направился к окну где стоял Ник. Царь обрушил меч на голову Ника. Не долетев совсем чуть-чуть, меч прошел над головой, ударяясь о стену. Царь отшатнулся от промаха, как в тот же миг стрела прошла ровно в то место где прежде, он стоял перед Ником. Это было войско все того же Аравана отставшее в пути.

Словно пораженные солнцем, Араванские войны пали с рассветом. Бой продолжался недолго, но могло случиться быстрей, если бы в момент атаки обороной руководил сам Давид. Царь же в это самое время без сил лежал на полу пустой комнаты, под наливавшимся светом окном. Там же рядом лежал и Ник, на спине с согнутыми к верху руками и ногами, неровно дыша и чуть было не плача. В самый конец битвы в комнату явился некий полководец, радостный сообщить о победе. Однако в увиденной им картине его многое смутило, ему хотелось тотчас отрубить голову окровавленному босяку, что он, пожалуй, и сделал бы. Кинувшись к царю, полководец приподнял его голову, и только взглянув в лицо оборванца, донесся голос.

– Не тронь его, – хрипло прорычал Давид. Полководец чье имя было Рувим, усадил царя на стул, медленно поднимая под руку. По нему видно было, что он смягчился, и уже не думал дурного о бродяге, лежащем подле окна. Наконец с трудом взгромоздив тело Давида, и не услыхав дальнейших указаний, сказал:

– Город отбит, их было мало – полководец стоял на одном колене, обращаясь как бы к обоим, глядя в окно.

– Не знаю враг ли ты мне, но человек страшный. Прошу тебя оставь этот город, – внезапно сказал Давид, обращаясь к Нику.

Над входом начало висит все глядя

Распахивать створы засовом гремя

Грозится в стремлении всяко вершить

Губить на корню, иль все-таки жить

Ворота уйдут у тебя за спиной

Оставив желанный беспечный покой

Проникнуться верой оставшись стоять

Шагая на выход, не вернешься вспять

Ник отправился туда, где его, возможно, ждут, уже безо всякой надежды. Обратно всегда хочется вернуться, если оставляешь нечто ценное там. В голове у путника была мысль о доме. Дом ли четыре стены с крышей? Дом это место, в котором можно сделать остановку и не ждать когда выйдет время. Ник возвращался, и каждый раз думал, стоит ли, или остаться навсегда там где есть? Вот я вернусь, вернусь потому, что меня ждет тот мальчишка, ждет он меня, потому что верит мне. Так ведь и было, ну а теперь-то он уже большой. Дети самые прекрасные создания на земле, но у них есть большой недостаток – они вырастают. И вот уже из доверчивого мальчика Кайна вырос мужчина, который не станет слушать бред старика. В моих рассказах я не научил его жить как все, а теперь он захочет. Природа сплошных парадоксов сделала людей одним целым – обществом сделала, а человека личностью, которая хочет быть не похожей. У зверей в этом проще, померились гривой и все прояснилось. А люди ведь говорят, что они такие как все, не хотят выделяться, а делают совсем наоборот. И не разделишь их на плохих и хороших. Все хороши, аж воротит от вашей хорошести. Но это правильно, иначе путь наш прервется, когда-нибудь, раньше, чем нужно.

Нику не многого стоило добраться до Вавилона, гораздо сложнее теперь найти Кайна. Теперь ведь он уже вряд ли станет ждать у ворот. Город не малый, большим бы Ник его тоже не назвал, конечно, будут и больше в разы и десятки раз. Но и сейчас не маленький город путал его как мог. Топы бродяг, царских слуг и вооруженных мужей беспрестанно разгуливали по городу. А уж пройдя чуть дальше, все пространство будто съели своими палатками – лавками торговцы. У одной особенно пузатой лавки остановился Ник.

– Здравствуйте! Я по одному делу, – начал Ник.

– Приветствую вас господин! У меня лучшая ткань, пурпурных, червонных цветов, какие душе вашей будут угодны, – поздоровался торговец.

– Меня вовсе не ткани ваши интересуют, уж вы извините. Я ищу одного паренька, обыкновенный такой, – тут Ник остановился, замер как восковая фигура секунд на пять, так что у торговца уже челюсть начала отвисать, но за секунду до того как торговец хотел что то сказать, Ник продолжил, – он письмена правит, этот мальчишка.

– Ах вон оно что! – проговорил торговец, по-прежнему находясь в каком то едва не изумлении, – так эдаких уж наверно не мало.

– Его зовут Каин, – сказал Ник медленно, и с той же степенностью рука его вынула несколько золотых сиклей из – за пазухи.

– Так вы о том самом… его уж давно тут не видно, говорят он принят на службу при дворце, – с оттенком таинственности пробурчал торговец.

– Я вам очень благодарен, – сказал Ник поклонившись и пошел.

Он сам не сразу осознал, как ему удалось угадать новое занятие Каина. К добру ли оно пошло, благо попался человек, теперь хоть знаю… торговец то этот… Ник, опомнившись, побежал обратно. Обещанные сикли, так ведь и гремели у него на груди.

– Вы в самом деле мне помогли, а я совсем забыл. Это ваше, – Ник отдал монеты. Торговец пожал плечами и сунул денежки в карман, не зная, что теперь и сказать, браниться теперь уж было не к чему.

Ник уже позабыл, как пообещал мальчику вернуться. Мальчик вырос и уж, пожалуй, сам мог забыть, но Каин помнил. Даже забыв о детстве на улице среди торговых площадей и попрошаек, о том, что и сам был таким. Даже при дворе самого царя, он уже не будучи несмышленым мальчишкой, по-прежнему верил в Ника как в спасителя и главного человека необъятного мира. О том, как попал во дворец человек абсолютно посторонний известно мало, так как и самому Каину выяснить это не удалось. Можно лишь наверняка утверждать, что случилось это благодаря случаю с предшественником Каина. Предшественника звали – Набу, он то и поднялся на ступень выше, став главой царской библиотеки. Он пришел на место человека, с которым так же что-то случилось, и опять-таки не известно доподлинно. Выяснять уже историю последнего мы не станем, так как у нас есть всего два предположения, любое из которых, не увязывается с остальными событиями непосредственным отношением. Так, например, почти абсолютно можно быть уверенным в том, что библиотекарь был стариком и помер по случаю окончания лет своей жизни, сколько бы их не было, они все равно ведь кончаются. Даже для Ноя их насчиталось не больше тысячи, а уж о современных людях и вовсе можно говорить как о беспрерывно обновляющихся лицах. Второй вариант, мог оказаться загадочнее, таинственнее, и от того более глубоким, объемным и уж разгадывать его дело не наше.

Так или иначе, Каин оказался в библиотеке. Хранилище знаний, место куда более интересное, чем бесконечные торговые площади. Под большими сводами потолков громоздились стопки и полки глиняных табличек, сухого пергамента и что особенно примечательно – не было пыли. Библиотека напоминала башню, потому что свет проступал лишь сквозь маленькие отверстия в самом верху, назвать их окнами было бы не уместно. Все помещение тщательно проветривалось, чтобы не было влаги, так что ходить приходилось укутанным сверху донизу. В этой башне библиотека занимала только один, средний этаж, два других этажа были куда меньше и всегда пустовали. Каину отводилось место в хранилище, то есть в самой библиотеке, тогда как Набу, по большей части находился в другой комнате, освещенном зале со столом и письменными принадлежностями. Обозначив задачи для Каина, Набу тут же отправлялся в зал и они практически не общались. Возможно, Каин и отказался бы от этой работы, хотя это стоило бы ему уж наверно не мало, цари редко терпят отказы. Решающую роль в этом сыграла одна маленькая деталь, которую раздувать можно бесконечно, лишь бы было из чего. Как всякая мечта, что рождается из одного элемента, другой человек мог бы этого вовсе и не заметить, но раз уж ее замечают, то превращают в идею. Другой человек не обращает внимания на деталь лишь потому, что у него уже есть своя идея и цель. Может не хорошо называть деталью человека, это действительно не правильно, но ведь тот же портрет деталью назвать можно. Каин увидел ее в один только миг и запечатлел в памяти, словно на картинке в одном положении с одной эмоцией на лице. Это была прекрасная юная девушка, мелькнувшая в дверном проеме в одну лишь секунду, а может и того меньше. Вскоре после приема царя, Каин выведал у все того же Набу, что та девушка скорее всего царская дочь, но он не мог говорить наверняка, так как ее не заметил вовсе. « По всей видимости это была Нинти, дочь царя, жена его наверняка бы вошла. К чему ты спросил? Забудь и не думай о том к чему не имеешь дела.» – ответил Набу.

Посетителей библиотеки было совсем не много, жрецы, обучающие детей из царской семьи, да некоторые господа из самого дворца, что было куда реже. Надежды Каина увидеть Нинти с каждым днем становились все более туманны, расплывчаты и уже превращались в химеру. Таким в его надеждах оставался и Ник, человек которого нужно было давно забыть, но забывать вовсе нельзя, иначе потеряется связь с прошлой жизнью, это как забыть себя. Большой талмуд так и остался в подвальной норе под вратами, и Каин уже давно перестал туда заходить. Но чем сильнее утопала в мечтах Каина надежда о Нинти, тем ярче становилось воспоминание о Нике. Случалось и наоборот, однажды.

– Сегодня для тебя есть ответственное задание. Вот что ты должен подготовить, – обратился Набу к Каину. Он протянул небольшой кусок пергамента с названием книг.

– Не волнуйтесь господин, это не сложно, – ответил Каин.

– Ты служишь почти у господа, так что любое задание должно быть важно, – возразил Набу, сделав поучающий жест указательным пальцем.

– Я бы… – Каин всякий раз хотел возразить на подобные реплики Набу, но всякий раз уступал, – так, кто же должен прийти?

– Придет Энки, и возможно не один.

«Возможно не один» – такое словосочетание Каин уже привык воспринимать, как « придет один», ибо всякий раз Набу говорил так, когда приходил только жрец. Каину такое положение дел казалось, за почитание его слабоумным, хотя Набу так вовсе не считал. Каин приготовил все, как было указано, и далее уже его не занимали эти хлопоты, он даже подумал о том, что может и не выходить в светлый зал. Стук сандалий о бетонный пол библиотеки заставил Каина прислушаться, человек шел явно не один. Каин прислушался снова и услыхал, голоса. «Да, их там двое», подумал Каин, и тут же побежал к Набу. Тот шепотом проговорил что-то о том, что он никогда не ошибается, но Каин его почти и не слушал. Дверь отворилась широко, и вошли сразу оба. Какого было изумление Каина увидеть Нинти. Он сумел разглядеть ее, едва она перешагнула порог. Юная девушка была очаровательно красива, ее черты лица были плавными, глаза большими, а черные волосы лежали почти до колен. Узнала ли она его, припомнила ли в какой день, но глядела она как то украдкой. Каин же не мог оторвать взгляд, ему было и стыдно и даже как то совестно, но ничего поделать он не мог. Он изучал ее как ту книгу в подвале, ловил движения, и притом, она оставалась совершенно невозможной. Слова в диалоге жреца и библиотекаря не доставали до сознания Каина. Он кивал, как умалишенный когда дело касалось него. Нинти так и не проронила ни слова и снова ушла.