– Это только у московитов или вообще?
– У всех, княже, чего уж, вместе на рать шли – вместе и перед господом предстанем.
– И то верно. Что удалось захватить?
Из-за огромной спины боярского сына бочком протиснулся Мэнни и бодро стал докладывать о пушках, складах с припасами и прочем добре, доставшемся нам в качестве трофеев.
Молодец, зря времени не терял. Однако богатство добычи мало радовало, вывозить его будут (или не будут?) люди Оксеншерны, идущие за нами. Но это шведские дела, я свою часть уговора выполнил. Теперь надо побеспокоиться о себе любимом.
На самом деле даже странно, что на рейде не оказалось ни одного вражеского корабля. Будь здесь даже самая захудалая галера, наше положение серьезно осложнилось бы. Я даже колдовал над миной, которую можно было бы подвести под вражеский корабль на предмет подрыва, но, слава богу, обошлось.
Что ж, пора уходить, меня ждут дела на родине. Пусть шведы дербанят захваченное как хотят. Без меня. Сво-оло-очи! Впрочем, совсем пустым я не уйду, кое-чем разжиться все же можно – вон пушки стоят, вполне годные к перевозке. Запасы на кораблях опять же пополнить. Кстати, а где крепостная казна? Вот ни разу не поверю, что в такой важной крепости нет некоторого количества звонких монет на текущие расходы.
Шведских кораблей все не было, и пришлось на некоторое время задержаться. Все проверить, организовать уборку трупов и караульную службу. Некоторое количество датчан сбежало, и наверняка они подняли тревогу. Так что надо быть готовыми к визиту. Пока я нагружал шведов работой, мои люди не теряли зря времени. «Марта» и «Агнесса» крепко просели бортами от нагруженного на них добра. Брали в основном оружие, которого немало припас король Кристиан, готовясь к войне. Теперь у меня есть возможность вооружить небольшую армию, и еще останется. Запас, как говорится, не тянет. Прихватили также довольно много пороха в бочках: армию мало вооружить, надо еще и обучить, так что пригодится. Тут шведы стали немного возражать – дескать, самим надо, – но мы договорились. Казну так и не нашли, точнее, ее не нашли шведы, потому что искать начали слишком поздно. Ну, а что поделаешь, кто первый встал, того и тапки!
Наконец появились четыре корабля с основными силами. Оказывается, они в проливах встретились с датчанами и не придумали ничего лучше, как сойтись с ними бортами и хорошенько измолотить ядрами, а потом свалиться в старом добром абордаже. В принципе им это удалось – одного датчанина утопили, двое спустили флаг, и лишь одному удалось удрать, – но датчане тоже мух не ловили, и, несмотря на скоротечность боя, у шведов дикие потери среди десантников. Слишком уж переполнены были корабли, и каждое ядро, подняв рой щепок, собирало обильную кровавую жатву.
По моему мнению, шведам следовало как можно скорее вывезти что возможно, а остальное сжечь и взорвать, пока не поздно. О чем я немедленно сообщил командовавшему экспедицией адмиралу Хольмквисту. Но тот посоветовал мне не лезть не в свое дело – дескать, мы, шведы, сами знаем, что делать, а всяким иным и прочим, будь они хоть трижды герцогами, лучше под ногами не мельтешить. Честно сказать, я сразу не понял причины наезда, но повод обидеться и уплыть был замечательным, чем я немедленно и воспользовался. Пока Хольмквисту не пришла в голову блажь поинтересоваться – что все-таки было в пороховых бочках на самом деле.
Едва мы вышли в море, штандарт со шведским крестом был заменен померанским грифом, благо от дяди Филиппа было на то соизволение и соответствующие документы (правда, только на «Марту»). Путешествие протекало без особых приключений, разве что немного штормило на подходе к Ростоку, но не так чтобы сильно. Через несколько дней моя импровизированная эскадра бросила якорь на рейде старинного ганзейского города. На флагштоке вновь был гордый синежелто-красный мекленбургский штандарт с бычьей головой в герцогской короне. На палубу «Святой Агнессы», ставшей моим флагманом, выкатили мнимую пороховую бочку, и моя светлость лично выбил ей дно топором. Высыпавшееся серебро было встречено восторженным ревом моих подчиненных. Потом Манфред вытащил списки, и я от герцогских щедрот отсыпал каждому двойное жалованье за полгода вперед в качестве награды за верную службу и доблесть. Слава тебе господи, в Скандинавии и у нас в северной Германии нет обычая целования руки сеньору. Иначе бы они мне всю руку сгрызли. Вместо этого я из второй бочки, стоящей рядом, наливал каждому чарку датского аквавита, также захваченного нами из Кристианаполя. Следом я направился на «Марту» и повторил церемонию награждения там. Отдельно награждены были не получавшие жалованья русские. Манфред торжественно зачитал, а Клим не менее торжественно перевел им мой герцогский указ о зачислении на службу и о причитающемся жалованье, каковое и было немедленно выплачено вместе с непременной чаркой. Аттракцион невиданной щедрости (ну да, скуповата моя светлость) был затеян неспроста. Этим же вечером мои матросы и солдаты должны отправиться во все портовые кабаки и рассказать, что вернувшийся домой герцог щедр, удачлив и вообще славный малый.
Герцогский штандарт наконец привлек к себе внимание на берегу, и к борту «Марты» подошла шлюпка с портовым комиссаром – узнать, какого черта тут происходит. Моя банда была уже изрядно навеселе, и когда я образцово-показательно объяснил чиновнику, кто я вообще такой и откуда берутся дети, встретила это действо громким хохотом. Ибо не фиг! Впрочем, чиновнику тоже кое-что перепало, но позже. Отправившись в сопровождении комиссара в город, я посетил ратушу, университет и, разумеется, церкви. Самыми почитаемыми в городе были церковь Святой Марии и Святого Петра, где некогда проповедовал местный сторонник Лютера некий Слютер, впоследствии то ли отравленный, то ли еще как злодейски умерщвленный папистами. Везде, естественно, пришлось пожертвовать. Ну а куда деваться? В Швеции я не больно ходил по храмам, разве что вместе со всем двором, так что уже иной раз косились. Ну, а тут моя вотчина, надо соответствовать. Росток, кстати, хотя и входил в Ганзу, статуса вольного города так и не приобрел. Так что он действительно моя собственность, как одного из герцогов Мекленбургских. У города, конечно, случаются разногласия со своими правителями, и иной раз довольно острые, но в целом все пристойно.
Обошел я и городские укрепления – ну что сказать, давненько тут войны не было. Привыкли люди к безопасности и думают, что так будет всегда. Надо избавлять их от этой вредной иллюзии, и чем скорее, тем лучше. Для них же самих. Надо будет заняться несколько позже, а сейчас – главное дело.
– Господин бургомистр, боюсь, торжественный обед в мою честь надо немножечко отложить! У меня срочные дела в Гюстрове. Скажите, у вас есть лошади?
– Ваша светлость, вы можете воспользоваться моей каретой, она, конечно, не столь роскошна, как полагается для столь высокородной особы, как вы, но вполне удобна.
– Я предпочитаю верхом, тем более что Гюстров ведь совсем недалеко, не так ли?
– Да, ваша светлость, всего около пяти миль.
– Всего? Ах, да, немецких миль. Прекрасно, мне надо две сотни лошадей под седлом. Для меня и моей… кхм… свиты. Засиделись мои приближенные, все на море да на море.
– Боюсь, такого количества, ваша светлость, в магистратских конюшнях нет.
– А сколько есть? Да не жмитесь, грех это – сюзерену жалеть лошадей. К тому же я верну, обещаю.
Какое-то количество успели купить Лелик и Болек, пока я шлялся по местным достопримечательностям, какое-то пожертвовали местные шишки во главе с бургомистром, но тем же вечером отряд в сто двадцать всадников помчался в сторону герцогской резиденции в Гюстровском замке. Я чертовски соскучился по своей родне и хотел им задать несколько щекотливых вопросов. Отряд примерно поровну состоял из моих драбантов и новоявленных русских рейтар. Лошади были, правда, не очень, но к утру мы должны были поспеть. Я мало что знал из прежней жизни о Мекленбурге, кроме известной шутки Бисмарка, что если случится конец света, он переедет в Мекленбург, ибо там все события запаздывают на сто лет.
Герцогский замок мне понравился – чувствовалось, что у его владельцев есть вкус и деньги. То, что часть этих денег была моей, добавляло решительности. Когда мы подъехали, замковая стража бдительно спала. Ворота были, конечно, закрыты, но у прислуги утро начинается рано, и никем не охраняемая вспомогательная калитка была открыта нараспашку. Там как раз что-то привезли. Мои драбанты вежливо, но твердо проследовали к главным воротам и открыли их. Фанфар, когда я прошествовал внутрь замка, не было, но это я успею исправить.
– Кароль, расставить караулы! Местную стражу… не будить. Если проснутся, просто не пускайте к оружию, а то мало ли что им со страху придет в голову. Займите кордегардию и вежливо улыбайтесь. Аникита, на тебе внешняя охрана. Твои люди все равно немецкого не знают, так что инструкция простая: всех впускать, никого не выпускать. Клим, ты с Аникитой будешь переводить, если что. И кто-нибудь, да хоть ты, Мэнни, узнай, чем тут герцогов кормят, а то я готов съесть быка с герба, до того проголодался.
Когда мой кузен и полный тезка Иоганн Альбрехт II проснулся, его удивил непривычный шум в покоях. Без толку позвенев колокольчиком и так и не дождавшись слуг, он в отвратительном настроении вышел, запахнувшись в халат. Пройдя в тронный зал, он, оторопев, уставился на удивительную картину. Посреди зала было сдвинуто несколько столов, и на принесенных отовсюду стульях и скамейках сидели непонятные вооруженные люди и торопливо поглощали принесенную им еду и напитки. Прислуживали им его слуги, поглядывавшие на пришельцев с явной опаской.
– Что здесь происходит! – начал он было громогласно выяснять, но к концу фразы сбился на дискант.
Я внимательно осмотрел своего двоюродного братца. Больше этот жирный боров никем другим быть не мог. Кроме того, в зале висел его парадный портрет, хотя и безбожно льстивший, но передававший внешность достаточно выразительно.
– Доброе утро, кузен! А мы тут завтракаем, не возражаете? У вас чудесная телятина, передадите при случае повару мою благодарность. Присоединяйтесь!
Моему тезке был всего двадцать один год, но изрядное брюшко выдавало в нем завзятого чревоугодника, а взор интеллектом не блистал.
– Кто вы такой? – спросил он испуганным голосом.
– Господи боже! Вы меня не узнаете? Я – герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт.
– А я тогда кто?
– Вы – мой кузен, насколько я понимаю, Мекленбург-Гюстровский, а я – Стрелицкий! Друг мой, вы никак не проснетесь. Эй, вы, обалдуи, ну-ка подайте кресло герцогу. Мы с ним славно позавтракаем. Да садитесь же!
– Вы – Иоганн Альбрехт Странник! – осенило наконец моего родственника. – Но вы же в Швеции, воюете с датчанами.
– Увы, я уже победил всех датчан, и мне стало скучно. Охота к перемене мест, знаете ли, ну и ностальгия заодно. Вот решил навестить vaterland[24 - Отечество (нем.).]. Вы что, не рады?
– О… очень рад.
– Ну, вот и прекрасно! Угощайтесь, – с этими словами я вынул дагу и, не обращая внимания на побледневшего кузена, отхватив изрядный ломоть мяса, подал ему. – Ах, какая все-таки занятная штука жизнь! Еще вчера я резал этим прекрасным кинжалом датчан, а сегодня режу им эту превосходную телятину! Кушайте, кушайте!
Кузен слегка позеленел от моего радушия, но отказаться не посмел и осторожно двумя пальчиками принял кусок. Я тем временем взялся за кубок и, набулькав в него пива, поднял и провозгласил:
– За мое возвращение домой!
Присутствующие с энтузиазмом подхватили мой тост и дружно выпили. Герцог тоже не смог воздержаться и, поморщившись, отхлебнул.
– Так дело не пойдет, вы как будто не рады мне, дорогой кузен. Впрочем, я вас понимаю, в походах я привык к грубому питью вроде этого пива. Но вы, ваша светлость, другое дело. Вы, верно, привыкли к более благородным напиткам, и я вполне одобряю это пристрастие. Эй, парень! Да-да, ты, в ливрее! Ну-ка принеси своему господину самого лучшего вина из ваших погребов, ну и нам заодно. Да живее ты!
Когда вино принесли, я провозгласил тост за своих кузенов, потом за процветание Мекленбурга, потом еще за что-то. Сам я едва прикасался губами к напиткам и хорошенько закусывал, а вот моего кузена от выпитого и страха скоро развезло.
Тут в зал стражники втолкнули богато одетого господина. Он, испуганно озираясь, подошел и робко поинтересовался, что здесь происходит.
– Здесь, почтеннейший, происходит воссоединение семьи. Мы с моим кузеном празднуем мое возвращение, – любезно пояснил я ему. – А вы, сударь, собственно, кто?
– Это мой канцлер, – пьяно хихикнув, сказал кузен.
– Немедленно кубок канцлеру! – торжественно провозгласил я. – Я желаю выпить с этим досточтимым господином!
– Вы – Иоганн Альбрехт Стрелицкий? – робко поинтересовался канцлер.
– Он самый, а скажите мне, любезный, скоро ли состоится заседание сеньориального суда?
– Как… какого суда?
– Сеньориального, друг мой. Это, как бы вам объяснить, такое действо, когда сеньор судит своих нерадивых вассалов за проступки.
– В ближайшее время такого суда не запланировано, ваша светлость.