Бестеневая лампа

Дед замолчал. Виктор ожидал какого-то продолжения или морали во всей этой истории, но их не было. Владимир Николаевич закинул ногу на ногу и смотрел куда-то в окно, вспоминая прошлые дни.

– А ведь Липатов, которому он челюсть сломал, все еще в госпитале, – сказал то ли деду, то ли самому себе Платонов. Дед, не поворачивая головы, кивнул. – Скажу его отцу завтра. Может, договорятся. Правда, отец у Липатова из тех, что не договариваются.

– Ты говорил, он сына ради выборов в армию отправил? – уточнил дед.

– Да, так мне командир сказал.

– Ну вот ради выборов и договорится. Это ж такой ход сильный.

Платонов подумал и пришел к выводу, что дед отчасти прав. Великодушно простить инвалида, да еще, возможно, и поучаствовать в его судьбе – чем не трюк предвыборной компании?..

На следующий день он сказал Рыкову, что готов работать с левой рукой Терентьева сразу после очищения раны – то есть примерно через неделю.

– План операции готов, – загадочно объяснил он, не собираясь пока раскрывать все карты. – Потом, примерно через три недели, можно будет отправить его в окружной госпиталь для протезирования.

– Так уж и готов? – прищурил глаза Николай Иванович. – Небось, Владимир Николаевич тебе подсказал.

– Он и на саму операцию готов прийти, чтобы проконтролировать, – утвердительно кивнул Платонов. – Петр Афанасьевич появлялся сегодня, не видели?

– У сына в палате, – проинформировал Рыков. – Он там готов сутками торчать, как Тамара тогда у Ильяса. Прогоню, так и скажи ему. Здесь не санаторий.

– У парня руки нет, ему даже поесть нормально сложно. Я не говорю про все остальное – зубы почистить, штаны снять, – возразил Виктор. – Левая рука, конечно, есть, но функционирует она на тридцать процентов в кисти, это максимум.

– И нахрена она такая нужна? – наклонив голову, скептически спросил Рыков.

– Тридцать – лучше, чем ничего, – Платонов не хотел спорить, и поэтому направился к выходу из ординаторской. Он хотел поговорить с обоими Терентьевыми насчет пластики.

Охранник стоял у окна в коридоре, о чем-то беседуя с медсестрой. Она нехотя отвечала, не оборачиваясь. Платонов посмотрел на него вопросительно, указал на дверь.

– Надоело мне там, – сказал одетый в больничное парень. – В окно он без руки точно не сбежит. А отец с ним как с пятилетним – Мишенька то, Мишенька сё, Мишенька, скушай йогурт. Я не железный, я тоже жрать хочу, а он там натащил ему жратвы вагон. На меня смотрят, как на мебель – оно и понятно, я им своей физиономией про тюрьму каждую секунду напоминаю. Позвоню сегодня, попрошу замены. А то там думают, наверное, что в госпитале, как в доме отдыха…