По следам фальшивых денег (сборник)

– Так артель наша на энтом дворе и обитает. В подвале у нас комнаты приспособлены.

– Игнатьев, – повернулся Кунцевич к полицейскому надзирателю, – запиши-ка его рассказ да других сторожей поспрашивай, если чего путное услышишь, тоже запиши. Пиши побольше. Чувствую, глухое это дельце, поэтому чем больше мы бумаги испишем, тем легче нам потом будет перед начальством оправдываться.

* * *

Гордон пришел в себя, но продолжал держаться за голову, раскачиваться и причитать: «А зохен вей, зохен вей!»

– Владимир Алексеевич, разрешите представиться – коллежский асессор Кунцевич. Мне поручено искать ваше имущество.

– В том-то все и дело, милостивый государь, что это не мое имущество! Не мое!

– Как не ваше?

– Вы что думаете, если бедный еврей торгует золотом и бриллиантами, то все это золото и бриллианты его? Нет! Мое здесь только серебро, а оно на месте! Я не был богачом, а теперь я нищий! Даже если я продам все, что у меня есть, я не смогу рассчитаться! Меня посадят в долговую яму! Я всю оставшуюся жизнь просижу в этой яме! Что будет с моими детьми? Как вы думаете, что будет с моими детьми?

– Владимир Алексеевич, успокойтесь, в наше время в долговые ямы уже не сажают. Не ваши вещи, говорите? А чьи же тогда?

– Чьи вещи? Вещи очень серьезных и хороших людей. Эти люди мне доверяли. Они сказали – Зеев! Вот наши вещи, делай свой маленький гешефт. Я взял их товар под вексель, я торговал, я делал свой гешефт, я кормил семью. А теперь нет ни товара, ни денег, остались одни векселя. А по ним надо платить, очень скоро надо платить. А зохен вей!

– Владимир Алексеевич, послушайте меня. Я буду искать ваши вещи. И постараюсь их найти. Я приложу все силы. Я опытный полицейский. Прослужил уже почти двадцать лет и за это время много чего нашел. Но! Вы должны мне помочь. Если вы мне будете помогать, я найду ваши вещи. Если не будете, то найти их будет очень тяжело, практически невозможно.

– Я все понял. Сколько?

– Кхм. Я имел в виду совершенно не это. Хотя бюджет сыскного очень невелик, и деньги на расходы по розыску не помешают. Но, повторяю, я говорил не о деньгах. Знаете, как мы ищем воров? Мы их ищем по вещам. Ведь они украли ваше золото и бриллианты не для того, чтобы ими любоваться, а для того, чтобы их продать, а деньги потратить. Вы знаете, когда я бывал в Гостином, я всегда останавливался около вашей витрины и любовался выставленными там вещами. Ах, какие это были вещи! Ведь среди них не было и двух одинаковых?

– Конечно, не было, вы что? Это же не фабричные изделия для плебса. Это настоящие произведения искусства!

– Это очень хорошо. Поэтому второе, что вы должны сделать, – это составить самую подробную опись похищенного. С указанием всех примет, всех нюансов, по которым можно узнать, что вещь украдена именно у вас. Привлеките хозяев вещей и сделайте это как можно быстрее. Ну а первое, что вы должны сделать – это ответить, как можно подробнее на мои вопросы.

– Так спрашивайте скорее!

* * *

На совещании, проходившем в кабинете Филиппова, присутствовало все руководство сыскного отделения. Докладывал Кунцевич:

– Общая стоимость похищенного составляет более чем двести пятьдесят тысяч рублей. Из несгораемого шкафа украли две с половиной тысячи рублей наличными, саквояж с необработанными бриллиантами на тридцать восемь тысяч и несколько особенно ценных колье, брошей и других изделий. Из витрин и оконной выставки – две дюжины золотых часов, десяток золотых портсигаров, десятки колец, браслетов и брошек. Одного золота украдено пуд с четвертью. Большую часть похищенного Гордон брал у других ювелиров под векселя, расчет по которым должен был состояться после реализации. Самый крупный его поставщик-кредитор – известный брильянтщик Анисимов. Сегодня вечером он уже побывал в Гостином и излазил весь магазин.

– Чего искал? – спросил Филиппов.

– Я так понимаю, проверял, не Гордон ли украл у себя бриллианты.

– А вы, Мечислав Николаевич, что по этому поводу думаете?

– Это направление в розыске отбрасывать нельзя, тем более что все серебро, принадлежащее лично Гордону, оказалось в целости. Но все-таки я в инсценировку не верю. Во-первых, имущество не застраховано. Если бы Гордон задумал обокрасть сам себя, то непременно купил бы страховой полис. Получив по нему деньги, он мог рассчитаться по векселям и надеяться на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество со своими поставщиками. Теперь же они против него ополчатся, и больше товар под вексель дать не захотят. Ну а во-вторых, уж очень он удручен случившимся, его увезли из магазина на карете «Скорой помощи». Во время беседы с ним я притворства не заметил. Впрочем, может быть, он великолепный артист.

– А почему он имущество не застраховал, не спросили?

– Спросил, но ответа вразумительного не услышал. Но судя по тем сведениям, которые я о нем собрал, полис он не купил из-за скупости.

– Скуп?

– Чрезвычайно. Приказчиков в черном теле держит. Прекрасно знал, что дверь между его магазином и лавкой Воронова заделана кое-как, а синенькую каменщику на переделку пожалел. В пятом году, во время смуты, почти все гостинодворцы провели к себе в магазины электрическую сигнализацию, которая срабатывала при открытии окон и дверей. Гордон тоже провел. Но когда волнения успокоились, большинство проведших сигнализацию платить за ее обслуживание отказались. В результате в половине лавок она бездействует. Не платил за сигнализацию и Гордон.

– Понятно-с. Ну господа, у кого какие будут мысли?

Поднялся Маршалк:

– Разрешите, Владимир Гаврилович?

– Прошу вас, Карл Петрович.

– Благодарю. Я считаю, что надобно проверить по адресному столу всех выбывших сегодня из столицы, особо обратив внимание на поляков. Уроженцы Царства Польского славятся такими проделками, кроме того, мы недавно получили сведения о приезде в столицу целой шайки этих господ. Еще надо приказать агентам проверить меблированные комнаты, все на тот же предмет.

Филиппов посмотрел на Кунцевича:

– Что скажите, Мечислав Николаевич?

Несмотря на то что Маршалк честно пытался вникнуть во все тонкости сыска, не считал зазорным просить чиновников объяснить ему что-то непонятное и должностное превосходство свое никак не выпячивал, Кунцевич испытывал к нему глухую неприязнь.

В начале мая Филиппов задержал его после утреннего совещания.

– Мечислав Николаевич, вы, наверное, уже слышали, что у меня скоро будет новый помощник – некто Маршалк, бывший псковский полицмейстер?

– Нет, не слышал.

– Я ратовал за вас. Привел кучу доводов. И о ваших успешных расследованиях рассказывал, и о том, что вы меня уже дважды замещали и справились замечательно. Но вас не утвердили. Вы же в свое время взыскания имели. Арест отбывали, увольняли вас без прошения…

– Так это было почти двадцать лет назад! Меня с той поры ни разу не наказывали, только награждали, у меня более десятка поощрений!

– Поощрения – поощрениями, а формуляр у вас все равно замаран. Да и хлопотали за Маршалка.

– Так бы сразу и сказали.

– Я ничего сделать не мог, вы не обижайтесь.

– На обиженных воду возят, Владимир Гаврилович. А обижаться мне действительно некогда. Разрешите идти, делом заниматься?

– Ну вот…

Кунцевич ответил:

– Простите, Карл Петрович, а вы не знаете, сколько человек в день выписывается из столицы?

– Признаться нет, не знаю.

– Около пяти тысяч. В день. Это в среднем в течение года. Летом гораздо больше. А если они выписались накануне? Или выпишутся завтра? В таком случае надобно проверить пятнадцать – двадцать тысяч человек, а это – год работы всему сыскному. И потом, может, они вовсе в столице не прописывались? Приехали, поселились где-нибудь на островах у знакомого без прописки, дело сделали и уехали. Что же касается меблирашек, то это тоже, по-моему, пустая трата времени. Их в столице много, а народу у нас мало.

– Ну а вы что предлагаете? – спросил Филиппов.