Заступник земли Русской. Сергий Радонежский и Куликовская битва в русской классике

– Слышал я, как ты у знахаря говорил, что пасынок убег. Я его знаю – Андрей Лексеичем звать… Да и тебя тоже. Чай, и меня признал?

– Признал: сын тысяцкого.

– Да, сын его, а не сам тысяцкий, как должно бы быть… Изобидел меня Димитрий Иоанныч… Прямо скажу – отъеду от него в Тверь.

На минуту он замолк, потом спросил решительно:

– Ты ведь тоже бежать задумал?

– Я? Да… Нет… – замялся застигнутый врасплох купец.

– Ты не виляй. Чего таиться? Не выдам. Сам слышал, как ты говорил, что «беда» и что «бежать надо». Хочешь – едем вместе. Говорю – у тверского князя нам будет не жизнь, а масленица. Он московских ласкает. Сразу первыми людьми станем.

– Об этом, брат, надобно подумать. Тебя в Москве дома ждут?

– Кому ждать? Бобыль.

– Так езжай ночевать ко мне. Ну и потолкуем.

– Что ж, можно.

Результатом этой ночевки и «толкования» было то, что через несколько дней Некомат спешно продал свои московские лавки, а Вельяминов свой дом.

А еще некоторое время спустя оба они бесследно исчезли из Москвы, прихватив с собою нескольких людишек.

Усадьба и поместье Кореева были брошены на произвол судьбы.

Конечно, этим с большой пользой для себя воспользовались «добрые» соседи.

Не положил охулки на руку и Пахомыч, которого Некомат почему-то не счел удобным взять с собою.

VI. Поп Митяй

После погребения последнего тысяцкого отец Михаил – он же Митяй – вернулся в село Коломенское.

Какою убогою показалась ему маленькая деревянная церковь, в которой он служил, после величественных храмов Чудова монастыря!

Каким тесным и жалким представлялось ему Коломенское после Москвы, – уже и тогда довольно обширной, – с ее палатами бояр, с ее церквами, блещущими золотыми маковками!

«Разве здесь мне место? – думал он однажды, стоя у окна в одной из горниц своего маленького дома и смотря на десятки в беспорядке разбросанных лачужек с потемневшими соломенными крышами. – Другие в Москве священствуют, а меня вон куда кинуло. А нешто они ровня мне? Будь я в Москве, на глазах у великого князя, чего б я не добился… Протопопом-то, наверно, давно бы был… Эх-эх!..»

И сердце его усиленно билось от себялюбивых помыслов и от зависти к другим, более его счастливым.

– Великий князь сказал, что не забудет меня, что охочь почаще слышать… Дал бы Бог. А только теперь уже которая седмица идет с той поры, а нового мало…

В это время он заметил молодого человека в подряснике, подъезжавшего к его дому в маленьком волоке[7 - Волок – тележка на двух колесах.] и оглядывавшегося по сторонам, как будто он что-то искал глазами.

Митяй вгляделся и узнал в проезжавшем одного из митрополичьих келейников.

Затем он услышал, как келейник спросил какого-то прохожего:

– Где тут поп Михайло живет?

– А вот издеся, – донесся ответ.

«Ко мне от владыки!» – мелькнуло в голове Митяя, и он поспешил в сени навстречу приезжему.

Вскоре келейник вошел в дом.

При виде Митяя он сказал:

– Ты отец Михайло будешь? Собирайся сейчас, и едем: владыка тебя требует.

– Зачем? – не без робости спросил поп.

– А уж это мне неведомо.

Через несколько минут Митяй уже мчался в волоке с келейником к митрополичьим палатам.

Когда он приехал, его тотчас же ввели к владыке.

Святой Алексий был не один: с ним находился Димитрий Иоаннович и несколько княжеских приближенных.

Почтительно поклонившись великому князю и приняв благословение от митрополита, Митяй остановился в нескольких шагах от них, склонив голову.

Он чувствовал на себе пытливые взгляды нескольких десятков глаз и слегка смущался.

– Подойди поближе, отец Михаил, – ласково промолвил великий князь.

И когда тот приблизился, продолжал:

– Не забыл я, как сладостно говоришь ты… Хочу почаще слушать…

– По воле княжеской, – промолвил митрополит, – перевожу я тебя из села Коломенского в Князеву церковь… И будешь ты духовником великокняжеским.

– Рад? – спросил, улыбаясь, Димитрий Иоаннович.

– Рад ли, рад ли? – проговорил дрожащим голосом Митяй.

И не мог продолжать – дух захватило.

Он только земно поклонился владыке и великому князю.

Святой Алексий зорко взглянул на нового княжеского духовника, и по лицу владыки словно пробежала тень.

Быть может, его чистое сердце подсказало, что только мирскими помыслами полна душа Митяя.

Великий князь вскоре его отпустил, приказав «собирать свой скарб не мешкая, чтобы дня через два и перебраться».