Смерть Ляпунова. Драма в пяти действиях в прозе. Соч. С. А. Гедеонова.

Ты сам виноват, Прокоп Петрович! Я шла к тебе с любовью, с надеждою и молитвой! Ты отвергнул меня! ты отнял руку свою от Марины. Ты мог и не захотел извлечь ее из бездны позора и преступления!

Как он был хорош в своем гневе! Как благороден! Как я чувствовала, что могу любить! Но жалости он не знает! Не пожалеют и о нем. Убийство и смерть – торжествуют! Всё прекрасное гибнет! Добро есть зло, а зло есть добро!

Я покажу тебе, умею ли мстить за обиды! Был у тебя друг; ты его нежно любил; тебя друг твой продаст, ты падешь от ножа его! Ты любишь свою Русь, безумно любишь ее? Русь назовет тебя изменником, и поздние летописцы проклянут твое имя! Не правда ли, я умею мстить?

Я слышу его! Он идет! Ко мне, змеи адские! Ко мне, черное мщение!

Входит Симеон.

Симеон. Марина!

Марина. Это ты. Спасибо тебе, что пришел! Не бойся! Я призвала тебя не за кровавою местью! Вчерашние оскорбления забыты! Я хотела увидать еще раз, еще в последний раз того, кто любил меня…

Симеон. О боже! Мы расстаемся?

Марина. Навсегда! Я еду в дальний путь, Симеон!

Симеон. Я не хочу понимать тебя, но мне страшно!

Марина. Мог ли ты думать, что я соглашусь быть игрушкой Ляпунова? Что отчаянием и слезами я захочу увеличить его торжество? Мог ли ты думать, что я понесу на срамную плаху преступников мою венчанную голову? У меня есть яд, Симеон!

Симеон. Ты не умрешь!

Марина. Ты любил меня! Исполни же последнюю волю мою! Когда на башнях кремлевских раздастся победное русское «ура» и гордый вождь ввойдет в царские палаты – меня уже не будет! Мой сын в Коломне! Спаси его, сокрой его! Не дай лютому врагу упиться невинною кровию младенца!

Симеон. Ты не умрешь!

Марина. Ребенок! не ты ли спасешь меня? Поверь мне, всё кончено: я покоряюсь судьбе своей. Заруцкий меня оставляет! Он слишком дорого продавал мне защиту свою: он требовал этой руки! Я бросилась к Ляпунову: Ляпунов отвергнул меня! ты видишь, добрый друг, я должна умереть!

Симеон. О боже мой!

Марина. Куда бежать? От кого ждать спасения? Ляпунов клялся меня погубить, а ты знаешь, умеет ли он держать свои клятвы!

Симеон. Я убью его!

Марина. О Симеон! он твои друг…

Симеон. Я его ненавижу!

Марина. Он спаситель, надежда твоей Руси…

Симеон. Что мне Русь, что мне дружба, что мне весь свет в сравнении с твоим взглядом! Я живу тобою! дышу тобою! Пусть всё гибнет, всё рушится вокруг меня, лишь бы ты, моя царица, улыбнулась рабу твоему! (Падает на колена.)

Марина (берет его руку). О боже мой! Эта жизнь так прекрасна! быть так любимой – и умереть!

Симеон. Я спасу тебя! я этим ножом вырву у него сердце из груди. Я спасу тебя, слышишь ли?

Марина. Волынский! из гроба ты вызываешь меня к жизни! He забудь, что ты делаешь! Не забудь, за что ты берешься!

Симеон. Я сдержу свое слово!

Марина. Еще не поздно, ты можешь вернуться! Судьба моя тяжела! Горе тому, кто захочет ее разделить!

Симеон. Я решился!

Марина. Вспомни, что я требую полного, слепого повиновения! Вспомни, что кто любит Марину, для того нет ни друга, ни отчизны, ни веры! Он должен быть мой, весь мой! Он должен жить моей жизнью, мыслить моею мыслию, любить моим сердцем!

Симеон. Для тебя я убью родного отца.

Марина. Хорошо же. (Торжественно.) Отныне ты мой раб, слепой исполнитель воли моей!

Симеон. Царица, повелевай!

Марина. Слушай же! Я не хочу, чтобы Москва была взята в эту ночь!

Симеон. Я могу изменить!

Марина. Вот письмо: приложи к нему печать Ляпунова. Возьми его с собою на приступ. Ты ведешь передовую дружину. Поляки сделают вылазку; отдайся в плен тому, кто скажет тебе мое имя. Завтра ты будешь свободен; завтра ты отдашь это письмо боярам.

Симеон. Это письмо…

Марина. Ты видишь, оно писано Ляпуновым; он объявляет Гонсевскому, что передается полякам; он забыл только печать приложить! Ты колеблешься! Ты бледнеешь! Отдай мне письмо! Я разорву его!

Симеон. Оставь! Ляпунов отжил свой век.

Марина (опираясь на плечо Симеона и почти обнимая его). Я буду тебя ожидать. Приходи завтра; скажи мне: ты свободна; бояться тебе более некого… И ты получишь достойную награду. (Целует его и убегает.)

Симеон. О, доживу ли я до утра!..

От смешного к великому тоже шаг один, как и от великого к смешному. Адельгейда в «Гёце фон Берлихинген» говорит Францу при прощании: «und der sch?nste Lohn wartet dein…[8 - «и прекраснейшая награда ожидает тебя» (нем.).], а Франц отвечает: «О werd’ ich bis zum Morgen leben!..»[9 - «О, дожить бы мне до утра!..» (нем.)][17 - Адельгейда ~ zum Morgen leben!..» – Тургенев не совсем точно приводит две фразы из 4-го действия трагедии Гёте (сцена в замке Адельгейды).]

Кто ж говорил, что Гёте не знал русского языка?..

Действие пятое.

Ляпунов в отчаянии, приступ не удался. Симеон исчез без вести. Приходит Ржевский и уведомляет Ляпунова об измене Симеона. Ляпунов опять в отчаянии. Являются бояре. Зовут Ляпунова на суд. Он идет. Автор нас переносит на площадь перед домом Масальского. Народ толкует об измене Ляпунова. Заметим кстати, что почти все наши писатели старой школы, с легкой руки г. Загоскина, заставляют говорить народ русский каким-то особенным языком с шуточками да с прибауточками. Русский человек говорит так, да не всегда и не везде: его обычная речь замечательно проста и ясна. Это нам напоминает рассказ Пушкина о том, как он на Кавказе встретил персидского посла, заговорил с ним по-восточному,[18 - Это нам напоминает рассказ Пушкина ~ с ним по-восточному… – Тургенев имеет в виду то место из первой главы «Путешествия в Арзрум», в котором рассказывается о знакомстве автора с придворным персидским поэтом: «Я с помощью переводчика начал было высокопарное восточное приветствие, но как же мне стало совестно, когда Фазил-Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостью порядочного человека!»] и как был пристыжен, услышав его простой, вежливый ответ. Итак, народ толкует; является юродивый, – это странное лицо, без которого не обходится ни одна русская драма, – и, как водится, песенками да нелепыми словами предсказывает да предчувствует беду. Как «украшение, в сочинении приятное», это лицо уже слишком избито; усилие же представлять юродивого каким-то всезнающим существом, несмотря на его безумие, доказывает странную уверенность в превосходстве бессознательного вдохновения над простым здравым рассудком. В русских сказках Иванушка-дурачок, которому все удается, совсем не глуп. Приходит Марина «расстроенная», хочет войти в совет, тащит за собой юродивого… выбегает Ляпунов, насмерть раненный. Марина кается перед ним. Ляпунов благодарит ее и прощает. «А я проклинаю тебя!» – кричит юродивый и убегает. Симеон «продирается сквозь толпу» и зовет Марину с собой, просит Ляпунова сказать ей, что он его сын и что он его зарезал. Он с ума сходит, как вообще в операх всегда сходят с ума примадонны и теноры в затруднительные минуты… Это сумасшествие очень удобно для дюжинных композиторов. Но Моцарт не заставляет донью Анну при виде убитого отца припоминать дни детства и проч., как это делают оперные сумасшедшие.[19 - Но Моцарт не заставляет донью Анну ~ как это делают оперные сумасшедшие. – Речь идет об опере «Дон-Жуан» Моцарта, где (в отличие от «Каменного гостя» Пушкина) Командор является не мужем, a отцом доньи Анны.] Марина себя обвиняет во всеуслышание; народ бросается на нее с криком… Ляпунов ее спасает, предсказывает Пожарского и умирает.

Из подробного обзора драмы г. Гедеонова читатель может усмотреть, справедливо ли наше мнение об этом произведении. Повторяем: образованному человеку написать такую драму очень легко; но qu’est ce que cela prouve?[10 - что это доказывает? (франц.)] – как говаривал д’Аламбер. Обогатила ли она нашу душу хотя одним живым и теплым словом, познакомила ли она нас с новым, небывалым воззрением талантливого человека на русскую жизнь, русское сердце, русскую старину? Легко представлять доблестных вождей, «соединение всего прекрасного и великого», коварных и честолюбивых женщин, призывающих «черных змей», влюбленных юношей Симеонов и проч.; легко заставить эти бездушные и бескровные лица говорить языком новейшей французской мелодрамы… ma per che?[11 - но для чего? (итал.)] – как спрашивал граф Альмавива.[20 - …говорить языком новейшей французской мелодрамы… та per che? – как спрашивал граф Альмавива. – Тургенев имеет в виду реплику графа Альмавивы из II акта (явл. 10) оперы Моцарта «Женитьба Фигаро» (см.: Le nozze di Figaro. Opera buffa iu due atli. La musica е del celebre Mozart. Parigi, 1838, с. 58).] Мы восставали и восстаем против злоупотребления патриотических фраз, которые так и сыплются из уст героев наших исторических драм, – восставали и восстаем оттого, что желали бы найти в них белее истинного патриотизма, родного смысла, понимания народного быта, сочувствия к жизни предков… пожалуй, хоть и к народной гордыне… Это всякому дано ощущать, но не всякому дано выразить. Образцами такого рода драмы могут служить «Генрихи» и «Ричарды» Шекспира.[21 - Образцами такого рода драмы могут служить «Генрихи» и «Ричарды» Шекспира. – Т. е. «Генрих IV» (ч. I, 1597; ч. II, 1598); «Генрих VI» (ч. I, 1591; ч. II, 1592; ч. III, 1592); «Генрих V» (1599); «Генрих VIII» (1613); «Ричард II» (1596); «Ричард III» (1594).] «Старая Англия» (Old England) живет и дышит в этих бессмертных произведениях… Кто нам доставит наслаждение поглядеть на нашу древнюю Русь? Неужели ни явится, наконец, талант, который возьмется хоть за этих двух рязанских дворян, Прокопа и Захара Ляпунова, и покажет нам, наконец, русских живых людей, – говорящих русским языком, а не слогом, – вместо тех странных существ, которые под именами историческими и вымышленными так давно и так безотрадно мелькают перед нашими глазами! Или в pendant малороссу Тарасу Бульбе нам все еще должно удовлетворяться русским Чичиковым?

Да, русская старина нам дорога?, дороже, чем думают иные. Мы стараемся понять ее ясно и просто; мы не превращаем ее в систему, не втягиваем в полемику; мы ее любим не фантастически вычурною, старческою любовью: мы изучаем ее в живой связи с действительностью, с нашим настоящим и нашим будущим, которое совсем не так оторвано от нашего прошедшего, как опять-таки думают иные.[22 - …с нашим настоящим ~ опять-таки думают иные. – Речь идет о славянофилах.] Но повторяем: пусть истинный талант, – какие бы ни были его теоретические, исторические убеждения, – передаст нам нашу старину… за нашими рукоплесканиями дело не станет. Что же касается до «Смерти Ляпунова» г. Гедеонова, то вот наше последнее слово об этой драме; мы ее недаром сравнили в начале статьи с оперой: она – не что иное, как оперное либретто.

Примечания

Печатается по тексту – Т, Соч, 1880. т. I. с. 234–251.

Впервые опубликовано: Отеч Зап, 1846, т. XLVII. № 8, отд. VI, с. 88–96 (без подписи).

В собрание сочинений впервые включено в издании: Т. Соч, 1880.