История лейтенанта Ергунова

XV

Колибри засмеялась коротким странным смехом… точно у ней в горле стеклышки столкнулись. Она покачала головой, повела кругом глазами, положила гитару на стол и, проворно подойдя к двери, разом ее притворила. Она двигалась живо и ловко, с едва слышным быстрым шумом, как ящерица; сзади ее волосы спускались ниже колен.

– А зачем вы дверь-то заперли? – спросил Кузьма Васильевич. Колибри приложила палец к губам:

– Эмилия… Не надо… ее не надо.

Кузьма Васильевич ухмыльнулся.

– Уж не ревнуете ли вы?

Колибри приподняла брови.

– Цо?

– Ревнуете… сердитесь, – объяснил Кузьма Васильевич.

– О да!

– Вот как! Много чести!.. Послушайте, сколько вам лет?

– Семинадцать.

– Семнадцать, вы хотите сказать?

– Да.

Кузьма Васильевич окинул внимательным взором свою фантастическую собеседницу.

– Какая же вы красоточка, – проговорил он внушительно. – Чудо, просто чудо! Что за волосы! Глаза! А брови-то, брови!.. У!

Колибри опять засмеялась и опять повела своими великолепными глазами.

– Да, я красавица! Садитесь, и я сяду… подле.

– Извольте, извольте… Но, воля ваша, какая же вы сестра Эмилии? Вы на нее нисколько не похожи.

– Нет… я се?стра… куджи?на. Вот… возьмите… свето?к. Хороший свето?к. Пахнет. – Она вынула из-за пояса ветку белой сирени, понюхала, откусила лепесток и подала ему всю ветку. – Хотите варенья? Хорошее… из Константинополи?… шербет. – Колибри достала из небольшого комода обернутую в кусок алой шелковой материи, со стальными блестками, раззолоченную баночку, серебряную ложечку, хрустальный граненый графинчик с водой и такой же стаканчик. – Кушайте шербет, господин; он очень прекрасный. Я вам буду петь… Хотите? – Она схватила гитару.

– А вы поете? – спросил Кузьма Васильевич, кладя себе в рот ложку действительно превосходного шербету.

– О да! – Она откинула назад свою косу, наклонила голову набок и взяла несколько аккордов, старательно глядя на концы своих пальцев и на ручку гитары… потом вдруг запела не по росту сильным и приятным, но гортанным и для уха Кузьмы Васильевича несколько диким голосом. «Ах ты, моя кошечка!» – подумал он. Пела она песню заунывную, нисколько не русскую и на языке, совершенно Кузьме Васильевичу не знакомом. По его уверению, звуки: «кха, гха» – то и дело слышались в пении, а под конец она протяжно повторила: «синтамар» или «синцимар», что-то в этом вкусе, подперлась рукой, вздохнула и опустила гитару на колени. – Хорошо? – спросила она. – Еще хотите?

– С моим удовольствием, – отвечал Кузьма Васильевич. – Только зачем это у вас такое лицо, словно всё печальное? Вы бы шербету откушали.

– Нет… вы сами. А я еще… Эта будет веселей. – Она спела другую песенку, вроде плясовой, на том же непонятном языке. Опять послышались Кузьме Васильевичу прежние гортанные звуки. Ее смуглые пальчики так и бегали по струнам, «как паучки». И кончила она этот раз тем, что бойко крикнула: «Ганда!» или «Гасса!» – и застучала кулачком по столу, сверкая глазами…

XVI

Кузьма Васильевич сидел как отуманенный. Голова у него кружилась. Так это всё было неожиданно… Да и запах этот, пение… свечи днем… шербет с ванилью… А тут Колибри всё ближе к нему подвигается, волосы ее блестят и шуршат, и пышет от нее жаром, и это печальное лицо… «Русалка!» – подумал Кузьма Васильевич. Неловко ему что-то становилось.

– Душечка моя, – промолвил он, – признайтесь, что? вам вздумалось меня сегодня к себе позвать?

– Вы моло?дой, хорошенький… Я та?ких люблю.

– А, вот что! Но что скажет Эмилия? Она мне письмо написала: она должна сейчас прийти.

– Вы не говорите ей… ничего! Беда! Убьет!

Кузьма Васильевич засмеялся.

– Будто она такая злая?

Колибри несколько раз с важностью качнула головой.

– И мадам Фритче тоже ничего. Ни! ни! ни! – Она тихонько постучала себе по лбу. – Понимаешь, офицер?

Кузьма Васильевич нахмурил брови.

– Тайна, значит?

– Да… да.

– Ну, пожалуй… словечка не пророню. Только за это ты поцеловать меня должна.

– Нет, после… когда уйдешь.

– Вот еще что выдумала! – Кузьма Васильевич нагнулся было к ней, но она медленно отклонилась и выпрямилась, как уж, на которого набрели в лесной траве. Кузьма Васильевич уставился на нее. – Вишь ты, – промолвил он наконец, – злюка какая! Ну, господь с тобою!

Колибри задумалась и обернулась к лейтенанту… Вдруг три мерных глухих удара раздались где-то в доме. Колибри усмехнулась, почти фыркнула.

– Сегодня – нет, завтра – да. Завтра приходи.

– В котором часу?

– В семь… вечером.

– А как быть с Эмилией?

– Эмилия… нет; не будет.

– Ты думаешь? Ну, хорошо. А только ты завтра скажешь мне…

– Цо? (лицо Колибри всякий раз, когда она что спрашивала, принимало детское выражение).

– Зачем ты от меня так долго пряталась?

– Да… да; завтра всё будет; конец будет.