Свидетель жизни

В подарок европейцам родители снарядили нас тем, что везли за границу и деды, и прадеды: водкой и икрой (как еще соболиные шкурки и золотой песок не вручили). Как сейчас помню четкие указания мамы по распределению винно-водочной продукции: вот эта – Смирнов, супер-водка, очень хороший подарок. Вот эта – Шацкая, но проверенная, неплохая, а вот эта – как повезет.

Принимавшая нас учительница жила в собственном большом доме на склоне холма, откуда открывался шикарный вид на город. На участке, чуть ниже, был дом ее родителей. Почти сразу мы с Вовой отправились отметиться у них. Приятная пара, бабуля и дедуля, модные и ухоженные, как с рекламного буклета витаминов для престарелых, вручили нам по коробке Ферреро Роше и, упершись в языковой барьер, видимо, собирались распрощаться. Но тут мы достали рашн презентс – красную икру и ту самую, непроверенную, водку. Старички моментально оживились, радостно забегали, приговаривая «Зэр гуд!» и показывая поднятый вверх большой палец. Через пару минут мы получили еще по коробке конфет и хорошей толстовке.

К слову, тем же вечером, увидев характерный румянец на довольной физиономии деда, стало понятно, что с последней бутылкой все же повезло.

Иностранцы, в большинстве своем, очень странно пьют водку. Они берут большие стаканы, пригодные разве что для виски, наливают туда на два пальца и пытаются, абсолютно без закуски, смаковать свой напиток перед телевизором. Со временем водка становится теплой и крайне тошнотворной, но это никак не влияет на периодичность отхлебывания из бокала. Отец приютившего нас семейства, музыкант в Венском оркестре, пил именно так.

«Что русскому хорошо, то немцу – смерть», – гласит поговорка. Думаю, немногим русским стало бы хорошо от теплой Шацкой, что уж говорить об интеллигентном австрийце. В первый вечер, не просидев и часа, он удалился на боковую. И впредь эксперименты со спиртосодержащей жидкостью из Рязанской области проводил в компании с апельсиновым соком и закусками.

Каждый день с утра мы собирались в школе, где проходили какие-то уроки (ну какие это уроки, так, посидели, посмеялись), а потом начиналось самое интересное – выход в город на различные экскурсии и прогулки. Нами сразу была облюбована Марияхильферштрассе – пешеходная улица в центре. Даже бесцельное шатание по ней доставляло немало удовольствия. А, учитывая что большие Принглз продавали всего за один евро, а перекус в Макдаке оценивался в три-четыре (напомню, евро стоил около 26 рублей), домой можно было приходить только вечером, с голоду не умирали.

В первую же неделю нас сводили в Пратер – огромный парк развлечений. По сравнению с аттракционами приезжих Луна-парков, эти были, как реактивный истребитель по сравнению с кукурузником. Тогда с Вованом, не боясь быть понятыми, мы проорались от души. Матом. На всю ивановскую (Вену). А на обратной дороге, из-за спасовавшего вестибулярного аппарата, я «позеленел» и приуныл, чем обломал Вове предложенное хостами мороженное.

Дома мы много играли в баскетболо-подобные игры с дочками фрау учительницы, гуляли по окрестностям, или, устроившись на травке, точили подаренные конфеты.

Вообще, Вова слабо соглашался на авантюры, а мое шило только и требовало, что обойти весь город. Потому, когда приютившая нас семья собралась в отпуск, Вова переехал к Диме, а я стал жить с Андреем у другой учительницы, главной в той программе по обмену.

С Дроном мы разошлись не на шутку. Сорваться в десять вечера поглазеть на УНО-Сити (притом, что метро работает до двенадцати) – легко! Без карты протопать до Штефансплатц? Раз плюнуть! Весь город вдоль и поперек, на трамваях, метро и пешком, времени мы даром не теряли. Разок чуть не промахнулись с вагоном, а так – посмотрели бы Мюнхен…

Мы болтали с иностранцами, слушали музыку, или просто трескали картошку фри на каком-нибудь монументе, оккупированном молодежью. И все это в атмосфере абсолютной свободы и безопасности. Не жизнь – малина!

Да, фрау Мазль, у который мы квартировались, переживала по поводу нашего отсутствия. А Зоя Петровна, прознавшая про это, обещала произвести нам форменный капут. Но, есть и положительные моменты! Так, благодаря этим длительным прогулкам, учительница начала общаться с бывшим мужем, даже поужинали пару раз. Вот так! Андрей и Ваня. Connecting people.

Отдельного упоминания стоит культурная программа нашего пребывания в столице Австрии. До этого любая школьная экскурсия, или массовый поход в театр – скука смертная. А строгие тетки-смотрители в наших музеях, то и дело норовящие шикнуть, или погрозить пальцем, напрочь отбивают желание туда возвращаться.

Кроме шуток, музей современного искусства в Вене —единственный на моей памяти, из которого не хотелось уходить. Оказаться в комнате с зеркальными стенами, границ которых визуально не найти, или заглянуть в гигантскую сферу, изнутри усеянную множеством огней, подобно вселенной, для меня-подростка, было сильнейшим впечатлением.

Мы застали «Поцелуй» Климта, пока он еще не покинул Австрию, видели полотна Моне, ходили на симфонический концерт и даже посетили Венский бал!

Посчастливилось даже посмотреть мюзикл – «Волосы». Поначалу привычно скептически настроенные, через несколько минут оторваться от действа на сцене мы уже не могли. Мощная живая музыка и вокал, костюмы и декорации, «зацепило» сразу все. А после еще долго обсуждали одного из главных героев – женоподобного азиата (половину постановки думали, что это женщина, но, когда перед антрактом все действующие лица предстали на сцене абсолютно голыми, оказалось – мужик).

Я уж не говорю про венскую архитектуру. Любуясь на Штефансдом (опять же, без шуток, это строение по-настоящему завораживает), можно было шею свернуть!

Определенно, все увиденное – отличная «прививка прекрасного».

Стоит ли говорить, что улетать абсолютно не хотелось. Родина встретила все еще запаздывающей весной и все-таки настигнувшим диктантом…

Программа обмена подразумевала, что через некоторое время австрийцы приедут в Рязань с ответным визитом (Вена и Рязань, неравноценный обмен, правда?).

Так и произошло. В начале следующего учебного года у меня в комнате поселилась девушка по имени Верена.

Сначала я думал, что будет уныло, по Рязани так спокойно и безопасно в то время не погуляешь. Но я был неправ, принимать «заморских» гостей оказалось едва ли не веселее, чем самим разгуливать по чужбине.

Началось все с борща. Почти для любого европейца фиолетовый суп – нечто крайне необычное. Думаю, всем австрийцам тогда приготовили вышеуказанное первое блюдо.

Увидев перед собой тарелку с жижей характерного цвета, Верена спросила, как его едят.

– Да это обычный суп, не бойся. Попробуй, с белым хлебом и чесноком очень вкусно! – объяснил я по-английски.

– А что такое чеснок?

– Ну, чеснок… Его еще вампиры не любят. Острый такой, попробуй, только аккуратно.

– Почему это аккуратно? – возмутилась Верена.

– Может оказаться очень острым, прямо до слез.

Девушка усмехнулась и откусила половину зубчика. Честь страны в очередной раз была поставлена на кон, и я сделал то, что должен был: через секунду зажевал целый зубчик чеснока.

Верена, уже осознающая надвигающийся Армагеддон во рту, отступать не хотела и закинула в рот вторую половину зубца.

И вот сидим мы, два дурака, льем слезы из всех возможных мест и пережевываем. Чеснок еще, зараза, ядреный попался. В итоге решили, что победила дружба и накинулись на суп. Думаю, вкус борща она не оценила. Зато, когда мы вернули в школу, послеобеденный амбре не оставил равнодушным никого из группы.

Потом, классика общения русских с иностранцами, мы учили их правильно пить водку и материться на великом и могучем.

А на выходных отправились к Диме в деревню, с ночевкой. Помимо стандартных шашлыков, было классно отправиться к заброшенному дому на окраине, чтобы на лавочке травить анекдоты почти до рассвета. И ведь умудрялись не растерять юмор при переводе, вот что интересно. Даже про маленькую-маленькую мышку, которая везла за собой маленькую-маленькую тележку, в которой лежало маленькое-маленькое зернышко, и довольная пела «Еду я домой, напи*дила зерна!».

Уезжая, австрийцы плакали (девицы, что с них взять), хотя, признаться, мне тоже пару раз хотелось носом шмыгнуть… Настроения не было около недели, но потом все вернулось на круги своя.

И снова, блин, диктант!

Институт

Неожиданно для окружающих после окончания десятого класса я объявил, что собираюсь поступать в театральный институт. Решение довольно странное, ибо ВУЗами этой направленности я не интересовался, с порядком вступительных испытаний был знаком лишь по фильмам и, самое главное, каких-либо значимых предпосылок к актерской деятельности, вроде декламирования стихов, или участия в театрализованных школьных представлениях за мной не значилось. Так, единичные выступления исключительно комедийной направленности (логичнее было бы думать о цирковом училище, кто знает, вдруг во мне новый Олег Попов умер).

Скажу честно, сцена, роли и проблемы востребованности в профессии актера меня интересовали мало, если вообще интересовали. Хотелось славы, денег и женщин (в основном, конечно, женщин), да так, чтобы поступил, пять лет отмучился – и получи-распишись: вот афиши с твоим лицом по всей России, вот стройные шеренги красоток, каждая с мешком денег для тебя.

Разумеется, я помнил о детской мечте стать хирургом (который круче Шварценеггера), но в пятнадцать лет ассоциативный ряд слава-бабки-тёлки- хирургом уже не заканчивался. К тому же, проходя обучение в классе с правовой направленностью, чтобы поступить в медвуз требовались репетиторы по химии и биологии (переходить в другую школу в десятом классе я наотрез отказался, несмотря на все угрозы и уговоры мамы), а тратить свободное время после учебы на что угодно кроме компьютера казалось недопустимым.

С момента объявления мной о предстоящем отъезде в Москву, а поступать я планировал в столичные институты, мама начала действовать. С завидной периодичностью родительница вспоминала мне отсутствие самостоятельности, бытовую беспомощность и полное отсутствие воли. В красках описывалась жизнь в актерском общежитии, где проживали исключительно наркодилеры больные всеми возможными венерическими заболеваниями. Но самое главное, постоянно подчеркивалась необходимость однополой любви. Едва ли не вахтер на входе в Щукинское должен был поиметь меня в задницу, я уж не говорю про пробы, постановки и прочее, хочешь роль – готовь пятую точку.

«Береги честь с молоду», – гласит эпиграф Капитанской дочки. Александр Сергеевич ерунды бы не написал, потому сохранение чести (как следствие – дистального отдела прямой кишки), было у меня в приоритете. Потому, с каждым новым упоминанием мамы о предстоящей нежеланной половой жизни, намерение быть актером слабело…

К сентябрю я почти смирился и пошел к репетиторам. Все надежды, возлагавшиеся на актерскую деятельность, были переложены на карьеру КВНщика. Получалась элегантная схема, при которой довольны все: и мама, ожидающая «светило мировой хирургии», и я, сохранивший девственными все физиологические отверстия, оказывался на одной сцене с Масляковым, а там уже до девиц и денег недалеко! Весь учебный год был посвящен тычинкам-пестикам, скрещиванию морщинистого и гладкого сортов гороха (в задачах по генетике), молям, граммам и литрам. Все для того, чтобы сдать три вступительных экзамена: русский язык (сочинение), биологию и химию.

Три полученные четверки гарантировали мое зачисление на первый курс, потому мозг моментально стер все знания по химии и все лето радовался грядущей студенческой жизни с вечеринками и безудержным весельем.

Радость серого вещества была прервана первого сентября 2004-го на предмете Общая химия. Казалось, я в первый раз видел химические формулы, а все вокруг, преподаватель и одногруппники, общались на иностранном языке.

Химия мне не нравилась, зато удалось осуществить давнюю мечту – смешать максимально возможное количество соединений (благо, на лабораторных по качественным реакциям на определенные элементы выдавали гору всевозможных скляночек с растворами всех цветов, было где разойтись). Скажу сразу, получается вонючая коричневая жидкость с нерастворимым осадком.

Я был одним из последних, кто получил зачет по общей химии, преподаватель даже предлагала мне бросить мед и пойти, скажем, в сельхоз на ветфак. Было очень обидно слышать, хоть и иносказательно, что ты дурачок, неспособный осилить программу… Все из-за окислительно-восстановительных реакций – это химические уравнения, в которых сложно расставлялись коэффициенты. Видимо, в момент разбора этой темы мозг был занят более важными делами, из-за чего расстановка цифр перед формулами соединений стала для меня сродни проектированию адронного коллайдера.

Ведомый злостью, к экзамену я знал все возможные уравнения наизусть. Сдал на отлично. И лишь ожидание повышенной стипендии и возможные проблемы с деканатом остановили меня от фразы «Выкуси!» и предъявления зачетки преподавателю…

Ни одной развеселой студенческой вечеринки на первом курсе я не посетил, в КВНе не участвовал. Даже на посвящении в студенты я был только на официальной части. Ботан, одним словом. Учеба отнимала почти все мое время. Объем домашней работы в мединституте колоссальный. Никакая школа рядом не стояла. Анатомия, гистология, биоорганическая химия – перечислите эти дисциплины вслух рядом с врачом и где-то в глубине души он неприятно съежится от воспоминаний. Первый курс буквально сшит из коллоквиумов и отработок.

Разумеется, самым популярным вопросом со стороны друзей и знакомых к студенту-медику в первый год обучения навсегда останется, видел/резал/трогал/нюхал ли уже последний трупов/крыс/кроликов. Видят, нюхают и трогают трупов все и почти сразу, крыс в течение первого года не так много, сильнее сокращается поголовье лягушек. Расцвет геноцида зеленых приходится на курс нормальной физиологии (второй год обучения, по крайне мере, когда учился я), но и первакам перепадает задушегубить пару квакушек. Кролика лично я видел единожды, на втором курсе.