История села Мотовилово. Тетрадь 5

– Лампу с пузырем отпущу, а за керосином с маслом придёшь завтра. Этим товаром мы торгуем только по субботам.

– Это почему же? – негодовал мужик.

– Потому что керосин-то с маслом находятся во дворе. Я из-за твово керосина народ из лавки высылать не стану! Ящик с деньгами и товар на людей не оставишь! – урезонивал Митрий покупателя, указывая подбородком на приборы.

Улучив нужный момент, Василий полюбопытствовал у Митрия:

– Эт что, Митрий Иваныч, посуда-то чайная продаётся, ай как?

– Конечно, продаётся! Ее только вчера ночью привезли из Арзамаса, там в трактире всю обстановку и посуду меняют на новую, вот старую-то в продажу и пустили. Конечно, ведь каждая вещь не вековечна. Там хотят открыть современный трактир, «культурную столовую».

– А почём?

– Дарма! Только на выбор дороже!

Выбрав, которые получше чашки и блюдца, Василий подобрал для своей семьи дюжину приборов. Цена их оказалась весьма сходственной. Он, уплатив деньги, собрался вылезать с покупью из лавки. В лавке в толпе тревожно загудели, забеспокоились, шлепая гулами над ухом, зашептались, зашушукали:

– Да ты сам кошелёк-то обронил или его у тебя вынули? – допрашивали Кузьму Оглоблина, который, растерянно и тревожно обхлопывая себя ладонями по бокам, безнадёжно искал утерянный кошелёк с деньгами.

– Кузьма! Здесь, кажись, был и шнырял между нас Костька Шовяков, а теперь его что-то не видать. Быть он у тебя кошелёк-то стибрил, – оповестила Кузьму словоохотливая какая-то баба.

– Он на это способен и в воровстве заядлый специалист! – поддержал доводы бабы кто-то из мужиков. Он и по домам-то под замок лазит. Почти в каждый праздник в обедню, когда добрые люди в церкви, он залазит и ворует деньги, особенно у одиночек, – добавил обличений к Костькиным проделкам и еще один слободский мужик.

– Да сколько вор ни ворует, и острога не минует! – сказала баба.

– Чужое добро в прок не пойдёт, – поддержала ее другая.

– Обронил ли, украли ли, только в кармане у меня не осталось ни копья! – доложил публике Кузьма. – Хотел ситцу на рубахи ребятишкам купить, а хвать – тут такая оказия получилась.

– Какая жалость! – сочувственно охая, вздыхали бабы.

– Ты, Кузьма, на полу поищи, не обронил ли, – советовали ему.

– Нет, ищи, не ищи, нету. Я кошелёк-то вот в карман пеньжака клал, хорошо помню. И вот арась – нету!

– Василий Ефимович! Не выручишь ли меня деньгами с пятишницу ? – обратился с просьбой Кузьма. – Я в долгу не останусь.

– У меня у самого-то осталась только трёшница всех и денег-то, – живо отозвался Василий, вспомнив о том, что Кузьма ему еще с прошлого года должен был рубль.

– Не может этого быть, чтобы у тебя да последняя трёшница в кармане! – настойчиво увещевал и усиливал просьбу Кузьма.

– Ты моих денег не считал, и вообще, зачем вторгаться в чужой кошелёк. Чем залезать в долги и идти в кабалу, имей свои монеты, – резонно с подковыркой отрезал Василий.

– А я бы вот дал тебе, Кузьма, только ты больно платиться-то туговатый, – вмешался в разговор Степан Тарасов, стоявший в лавке в толпе, ожидающий своей очереди.

– Как так!

– А так, вот уж третий год пошёл, как ты мне полтинник не отдаёшь, видимо, уж совсем замотать хочешь.

– Это какой же долг ты за мной считаешь? – как бы недоуменно переспросил Кузьма Степана.

– А помнишь, я тебе около Васьки Панюкина лавки полтинник в долг давал.

– Вот тебе раз! Изволь радоваться! – удивился Кузьма.

– Так я же тебе его сорок раз уж отдал, а ты все помнишь и не забыл, – возмущался Кузьма.

– Хоть бы один-то раз отдал, а то совсем зажилил, – продолжал обличать Кузьму Степан.

– А помнишь, ты у меня колесо взял, – бойко, с видимым упреком, заметил Степану Кузьма.

– Так я его у тебя не просто взял, а купил, уплатил за него пречистые трудовые денежки, – изрёк действительное обстоятельство дела Степан.

Слушая эту перебранку, Василию хотелось поскорее выбраться из лавки, но вспомнив, чего бы еще купить, громко обратился к продавцу:

– Да, бишь, Митрий, чуть было не забыл, прикинь-ка мне одну селёдину, да выбери, которая покрупнее! – с явным достоинством добавил он.

– Выбирай, не выбирай, она вся одинаково крупная, сорт «Залом», она мелкой не бывает, – рассуждая, Митрий, уложив на чашку весов значительного размера сельдь, сказал:

– Вот, кило с лишним.

Расплатившись за товар, Василий, рассовав чашки по карманам, блюдца сложив стопкой в руке, селёдка в другой, стал продвигаться к выходу. Держа руку с селёдкой над головой, он едва протискался к двери.

Идя домой, Василий остановился против пятистенного дома Настасьи Булатовой и прислушался к разговору, который вела Настасья со своей племянницей Анисьей:

– Аниска! Отвори дверь, тарашки несу! – так вызывала Настасья племянницу из избы, держа растопыренные руки перед собой. Аниска поспешно открыла сенную дверь крыльца и недоуменно спросила:

– А где же тарашка-то?

– Вот, нюхай от рук, поймешь чем пахнет. Я в лавке об тарашку украдкой все руки вываландала, пошла с деньгами, чтобы купить, а приказчик сказал, что мои деньги старинные и «не ходют», взял да их и раскидал на ветер, а вить на них советский герб, серп и молоток обозначены. Сказали, что они уже обменены! Какая жалость! Лучше бы я ими в избе стены обклеила или вон крышку сундука, – негодуя, охала Настасья, жалея о том, что ей не пришлось отведать тарашки, а пришлось только довольствоваться ее запахом от рук, да облизыванием пальцев, которые смачно были обмазаны тарашечьим рассолом. Перед тем, как Настасье пойти в лавку, к ней по-соседски пришла все та же всеведущая Анна Крестьянинова и известила шабрёнке:

– Эх, в лавку на Слободе тарашки хорошей привезли: пластована и с икрой.

Она знала, что Настасья тарашку любит до ужаса. Слова Анны разожгли аппетит у Настасьи, как виноград у лисы. Недолго думая, Настасья собралась идти в лавку и, шевыряясь в шкапу, отыскивая деньги, она проговорила:

– Пойду, погляжу, глаза потешу, может быть, куплю! – и вот, купить-то ей не довелось.

Бережно держа в руках стромкий и нежный бьющийся товар, Василий Ефимович, придя домой, громко крикнул из сеней:

– Отворите дверь!

Ванька ударом ноги открыл от мороза пристывшую к косякам дверь. Торжествующий Василий, довольно улыбаясь, разложил купленный им товар на столе. Вся семья с интересом стала рассматривать покупки. Детвора принялась за развертывание чайных приборов, а бабушка Евлинья присела к селёдке.

– Чай, сколько денег-то на них извел? – заинтересованно полюбопытствовала Любовь Михайловна.

– Совсем пустяки, по дешёвке, дарма, одним словом, – успокоительно проговорил Василий.

– Эта посуда из городских трактиров, из нее, возможно, знатные купцы чай пили, – с некоторым довольством, преклоняющийся перед стариной, гордо добавил он.