История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.)

Трынков ушёл. Семья Савельевых стала выходить из-за стола. Обед кончился, все стали молиться богу с благодарностью за обед. Чтобы не забыть, Василий, подойдя к окну, и на закоптевшем стекле пальцем начертил: Ивану Тр. 3 рубля, а вскоре про эту запись забыл. Потеплело на улице, в избе окна заплакали и время Васильеву запись стерло. А когда он все же вспомнил, что Ивану давал денег взаймы, он метнулся к окну, а там уж никакой записи не было.

После обеда Василий, усылая сына Ваньку к сапожнику за починенными сапогами, наказывал:

– Поди-ка Ванька, сбегай к Степану Меркурьеву за твоими сапогами, он, наверно, подбил подмётки к ним. Деньги за работу ему я уже отдал. Ванька побежал вприпрыжку. Пересеча улицу, он заснеженную равнину озера миновал в три счета.

Живёт вдовец сапожник-старьёвщик Степан со своими ребятишками на набережной улице. Собственно говоря, это вовсе не улица, а порядок из нескольких келий и этот порядок по своей протяжённости так мал, что если будучи на одном его конце могут чихнуть, то с другого конца услышишь: «Будь здоров!».

В ряду старушечьих келий, виднеется его покосившаяся, полувросшая в землю с приземистыми окошками избёнка. При входе в Степанову избушку, Ваньку обдало нестерпимой затхлостью и какой-то прочей вонью, какая обычно скапливается в избах, как результат крестьянского семейного быта. На него пахнуло скотным двором, плесенью, из кадушки с водой, стоявшей в углу, в которой, видимо, мочатся подметки и в которую, по всей принюхоннасти, в зимние стужи, мочится вся Степанова семья. Ванька отворил дверь, эту отгородку, отделяющую уличную волю от избяной тесноты с отвратительной ее вонью, какая на него пахнула. В чулане лежала важно и блаженно жевала жвачку коза. Около нее прыгали козлята.

– Дяденьк! Ты нам подбил подмётки-то? – обратился Ванька к Степану.

– А ты чей? – наивно осведомился Степан.

– Савельев! – ответил Ванька.

– Ах, Василия Ефимыча сын! Пока нет, вот сейчас берусь за ваши! – хлопотливо заговорил Степан и с этими словами махнул в угол в общую кучу обуви ожидающей ремонта, чьи-то недоремонтированные ботинки.

Степан, встав со своего рабочего места выпрямился и откинув очки с глаз на лоб, с полки достал Ванькины сапоги.

– Кольк, ты не знаешь, куда я подевал ихние подмётки, – обратился Степан к своему сыну-подмастерью.

– Нет, не знаю, – как-то безучастно ответил Колька, упористо с налёгом втыкая шило в подмётку ремонтированного им ботинка.

Степан в поисках подмёток, ринулся в угол, где навалом сложена целая куча старой кожаной и валяной обуви, ожидающей ремонта. Там же в углу валялись колодки и лоскутья деловой кожи. Не успел Степан нагнуться над этим старьем, как ему на спину вспрыгнул козлёнок и растопырившись задрав кверху хвост стал мочиться. Степан не сразу согнал со спины козлёнка, он видимо, придерживаясь правила не пугать зря скотину. Медленно выпрямился и козлёнок произвольно сполз с его спины на пол. Со Степановой спины на пол потекла струйка мочи, и покатились мелкие козлиные орешки, козлёнок на его спину успел и орешек насыпать.

– Вот вражья скотина! – хладнокровно выругался Степан, продолжая поиски подмёток.

– Куда это я их запьютил! – досадовал на себя Степан, – вроде вот тут я их засовывал. Ах, вот они! Наконец-то, – обрадовался Степан. – Вот и подмётки нашлись. Сейчас я берусь за ремонт ваших сапогов, – проговорил Степан, обращаясь к Ваньке.

– Так, что, приходи завтра! Они будут готовы.

Ванька вторично пришёл не «завтра», а через день, с полной надеждой получить свои отремонтированные сапоги. Но картина была та же – сапоги оказались не починены. Видимо, позавчера, как только Ванька ушел и захлопнул дверь Степановой избы, Степан махнул Ванькины сапоги в угол. Ванька был вынужден ходить к Степану до трёх раз. Ведь какой дурак неотложно берётся за выполнение работы, за которую оплачено вперед.

В третий-то раз отец наказал Ваньке, не уходить от Степана до тех пор, как он при нем к сапогам подобьёт подмётки.

Прибежав от сапожника, Ванька уселся за стол, занялся чтением книги. Он задался целью прочитать от корки до корки все книжки, которые скопились в санькиной домашней библиотечки, а в ней насчитывалось около 20 разнообразных книг. Из-за чтения книг Ванька избегал товарищей и не всегда с ними выходил на улицу, отказываясь – «некогда», и тем, что гулять в пост перед самым рождеством грешно. Вот придёт праздник, тогда и гулять можно.

Рождество. Святки. Минька Савельев

Вот и наступило Рождество – второй по значимости христианский праздник. Народ нарядно одевшись чинно и благородно сходив на торжественное богослужение в церковь и сытно, по-праздничному пообедав, после продолжительного поста и сочельника в который не едят до звезды, выходит на улицу – блаженно отдыхает. Девки разрядившись в красивые, цветные, шерстяные полушалки, проходя по улицам села, показывают на себе свои наряды. Щелкая семечкам и орехами, они заботливо прикидывают у себя на уме, как лучше, красивее и уютнее разукрасить келью под святки. Парни-женихи, оглашая звуками гармоний, горделивыми петухами разгуливаясь вокруг села, любезно заигрывают с девками. На улицах нарядные толпы людей. Тут шум, гам, весёлый смех, песни, семечки, орехи и прочее.

Василий Ефимович Савельев, разодевшись во френч, на ногах бурки, сходил в лавку, накупив там всякой всячины на праздник. Он не забыл также купить там литровочку «Русской горькой» и пачку папирос «Фортуна», для угощения гостей, которые, не дожидаясь его приглашения, сами пожалуют к нему в дом. Первым, конечно, придёт дядя Федя Молодцов и Николай Смирнов тоже сюда заглянет. Да еще несколько мужиков не заставят долго ждать. После степенной выпивки завяжется деловой разговор под щелканье семечек и орехов, от курящихся папирос запахнет городом.

Василий Ефимович, к этому времени в возрасте 36 лет, среднего роста, упитанной комплекции, черноватый, лицо полное, видом приглядчивое, лоб широкий, линия черных волос над лбом, брови черные, глаза карие, нос средний закруглённый, ноздри полускрытые, рот средний с горизонтально расположенными углами, губы тонкие, верхняя губа с ромбовидной, неглубокой ямочкой, покрытая пышными черными усами с браво закрученными кончиками, борода чисто выбрита, подбородок полный, от упитанности закруглённый, уши овальные, среднего размера со слегка отвисшей мочкой, профиль лица волнистый. Характером вспыльчивый, твёрдый, не терпящий необоснованных возражений нрав. Темперамент подвижно-живой, деятельный. Речь внятная, краткая, поучительно-назидательная. Поведение скромное, совестливое, с реальным подходом к делу. Сильный, ловкий (хотя и левша), трудолюбивый. В расцвете полных сил и деятельности, он, важно восседая на семейном троне-кресле, блаженно дымил папироской. Хотя он и дымил, только при компании, но дымя, «в себя» не затягивал, а так просто любил папиросами гостей угощать и самому побаловаться. Недаром во время Гражданской войны, когда он служил на железной дороге, где-то достал пару заграничных сигар и ими угощал любителей покурить.

Алеша Крестьянинов долго хвалился перед мужиками:

– В былое время, куривал я у Василия Ефимовича сигары. Он ими всех угощал. Сначала-то я и не знал, которым концом сигара-то в рот берется, а потом разобрался, по ходу дыма. Бывало, покурим, покурим, а она словно и не убывает. Загасив отдадим ему обратно, а он ее снова в шкап положит до следующего раза. А запах от нее такой приятный и душистый, что ни кури, то хочется, так бы и не выпускал ее изо рта. Пахнет от нее не только городом, а даже заграницей, – расхваливал Васильевы сигары Алеша.

На второй день Рождества, разряженные девки в кельях парням на плечо клали традиционного «вьюна». Парни-женихи «припевая» своих невест, удостаивались девичьего поцелуя, расплачиваясь при этом серебром.

Минька Савельев еще не забыл прошлогодней драки со своим соперником Ванькой Никитиным, после которой они стали непримиримыми врагами.

Миньке парни говаривали:

– Берегись, Ванька за побои тебе грозит!

– Видывали мы таких-то! – гордо и самонадеянно отговаривался на это Минька.

И драка, ровно через год, повторилась. Зашла Минькина артель товарищей-парней гулять в Шегалев. Ваньке вздумалось отомстить за прошлогоднее, он, воодушевленный тем, что случай подвернулся подходящий – соперник появился на их улице в Щегалове. Подбодряемый своими товарищами, Ванька подошёл в Миньке вплотную и преградив ему дорогу, вызывающе сказал:

– Ах, вот ты где мне попался!

Освобождая себе дорогу, Минька с силой оттолкнул Ваньку в стороны, тот не устояв на ногах рухнул в снег.

Ванька поднявшись, ярым петухом пошёл на Миньку:

– Ах, ты зашёл в наш конец да драться!

– А ты думал, как? – отважно, не робея и чувствуя близость своей артели парней, твёрдо заявил Минька.

– А за твою выходку осталось тебе только в рожу дать, за чем, конечно дело не встанет, – и Минька с размаху приложил свой увесистый кулак к Ванькиным скулам. Драка не разгорелась, а сама по себе прекратилась. Минькина артель парней спокойненько, мимо церкви, пошла на Мотору. Вслед уходящим парням Ванька размахивая кулаками кричал Миньке:

– Я тебе грозил, и буду грозить!

При встречах со своей обречённой невестой Манькой Лабиной, Минька чувствовал счастливым, он любовно относился к ней, и она ему на это отвечала тем же. На святках они обоюдно любезничали. Минька нарочито не раз, «припевал» ее. И в конце величальной песни, обняв ее за плечи, крепко прижимая к себе, сладостно целовал. В селе знали о любовных отношениях этой пары. Знали и их отцы с матерями. Все дело шло к тому, что Василий Савельев породнится с Василием Лабиновым.

– Как бы нам с Василием Григорьичем завязать знакомство поближе, вплотную, – как-то высказал намерение Василий Ефимович перед женой, имея в виду поближе познакомиться перед тем, как быть сватьями.

– Не плохо было бы, зазвав заполучить его к нам в дом и потолковать об этом деле.

– А вот придёт он к тебе за деньгами в долг просить, мы и закинем об этом словечко, – высказывала свой план Любовь Михайловна.

– И то дело! – согласился Василий.

– А может, ты к ним сам сходишь? Ты, быват, выспроси их хорошенько, так мол и так, – предложила она сходить ему самому к Лабиным, не дожидаясь, когда придёт Василий Григорьевич.

– Есть мне, когда по людям ендать! – огрызнулся Василий, не любивший зря ходить к людям. – Вот придёт за деньгами, я и заведу разговор о детях, – высказал свой задуманный план Василий.

Как-то встретил Савельев Лабина на улице. Василий Ефимович, приветливо и мягко улыбаясь, поздоровался с Василием Григорьевичем, захватисто вложив в свою широченную, черствую, как лист подсолнечника, руку, не натруженную, мягкую ладонь Лабина.

– Ты что-то, Василий Григорьич, давненько ко мне за деньгами-то не наведывался, деловито начал разговор Савельев.

– Да все обходимся. Я тут, как-то, ходил в Чернуху на почту, получил переводом деньги, со всеми расплатился, – так же деловито объяснил Савельеву Лабин.

– Ты ко мне, нужда пристигнёт, заходи, деньги у меня всегда есть, – на перевёрт всегда выручу, – предложил свои услуги Савельев.

– Ладно, зайду, – пообещал Лабин, догадываясь о причине зазыва Савельевым.