Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945

– Приедем в Астрахань, сядем на пароход «Братья Фадеевы» и через день будем в поселке Мумры.

– Я не о том тебя спрашиваю, – говорил Сергей Дементьев. – Я спрашиваю тебя о том, куда мы пойдем в Мумрах.

– Как куда? Пойдем прямо к Ивану Андреевичу Елкину. Ну а потом осмотримся, все узнаем, наймемся работать на промысел, а может быть, будем работать вместе с Елкиным и Леонтием Тюленевым, на их лодках.

Семьи Л.М. Тюленева и Ивана Елкина были нашими дальними родственниками. Еще в 1900 году они уехали из села Шатрашаны в поселок Мумры, что возле самого Каспийского моря, и занимались там рыболовством.

Рыболовецкая работа, которой занимались жители поселка Мумры, в том числе и Елкины, проводилась в весьма тяжелых условиях. Рыбаки выезжали и днем и ночью на лов рыбы, но не всегда он был удачным. Чаще всего на таких посудинах, которые не позволяли уходить далеко в море (а вдали на глубинах всегда было больше рыбы), и из-за ветхой ловецкой снасти рыбаки возвращались с лова, как говорится, с пустыми руками. А если иногда и удавалось поймать несколько пудов рыбы, то она сдавалась хозяину за бесценок. Поэтому рыбаки, в том числе и Елкины, были в долгах, вернее, в кабале у крупных рыбопромышленников Сапожникова, Беззубикова и Леонозова.

Тем не менее рыболовы, построив себе для житья из камыша и глины хаты, под контракт у промышленника приобретя старенькую лодчонку и снасть, приспособлялись к этой трудной рыболовецкой жизни. Они выжидали ветра с моря, так называемую «моряну», когда она пригоняет к берегам протоков рыбу. Тогда они, несмотря ни на какие трудности, выезжали снова на лов. Так втягивались рыбаки в свою рыболовецкую жизнь и жили на полуостровах Каспия десятки лет.

В такие глухие поселки в годы реакции уходило много мужиков и парней, прямых участников крестьянских восстаний 1905–1906 годов или просто замешанных в тех событиях. Эти люди становились рыбаками или же работали на рыбных промыслах.

Поселок Мумры был небольшой, располагался на протоке Бакланий недалеко от главного банка, по которому шли волжские суда на 12-футовый рейд Каспийского моря. В поселке было три рыбачьих промысла, все они принадлежали рыбопромышленнику Сапожникову. На этих промыслах работало в весеннюю и осеннюю путину до 1500–2000 промысловых рабочих. Так что поселок был очень оживленным местом. Обо всем этом вкратце и написал Иван Елкин в своем письме к брату.

– Ничего, Сережа, устроимся мы на этих Мумрах не хуже других, – говорил сейчас мой брат Ефим. – И по крайней мере, никто из полиции не будет к нам придираться. Да и работа будет почище, чем на кирпичном заводе.

Больше я уже ничего не слышал. Я заснул крепким сном на чистом волжском воздухе.

Когда я проснулся, пароход стоял около большой пристани. Брат ушел в город что-то купить. Сергей готовил завтрак.

– А где мы стоим? – спросил я.

– На пристани в городе Самара, милок, – ответил мне Сергей. – Это один из больших волжских городов. Через этот город проходит железная дорога, по которой можно проехать в Среднюю Азию в город Ташкент.

– А что, Самара и Ташкент больше нашего Симбирска? – спросил я.

– Насчет Ташкента не знаю, а Самару нельзя сравнить с нашей дырой. – Так Сергей назвал наш Симбирск.

Мне даже обидно стало.

– Я думаю, Сергей, так о нашем городе нельзя отзываться. В нем родился и жил Карамзин, а ты говоришь – дыра, а какой красивый парк на берегу Волги.

– Да я не с этой точки зрения, а потому, что промышленности в нем нет. Нет таких заводов, на которых можно было бы устроиться и работать прилично.

Вдруг загудел гудок парохода, прервавший наш разговор. Это был первый сигнал для пассажиров, сходивших на берег во время стоянки, гулявших на пристани и в городе, чтобы они собирались на пароходе, которому оставалось до отправления полчаса.

Мы не заметили, как пришел из города Ефим. Он сказал:

– Ну и дороговизна в городе. Ни к чему приступиться нельзя. Десяток яиц стоит пятнадцать копеек. Я не стал ничего брать, кроме белого хлеба. Думаю, что на следующей пристани можно будет дешевле купить. Надо экономить нам деньжата, путь далекий, да и не к мамушке родной едем, они на Мумрах нам пригодятся, покамест устроимся на работу.

– Хорошо, – согласился Сергей, – у нас есть кое-что позавтракать. Ну-ка, Ванюша, беги за кипятком, ты знаешь, где он водится, а я приготовлю бутерброды.

Пароход дал второй гудок, предупреждая пассажиров, что через пять-десять минут он отойдет от пристани.

…«Добрыня Никитич» шел на всех парах, и мне, стоявшему на палубе и глядевшему вдаль, казалось, что быстроходнее его нет другого парохода. Но вот на горизонте позади нас появился сначала дымок, а потом силуэт парохода общества «Кавказ Меркурий» под названием «Петр Великий». Видно было, как сокращалась дистанция между пароходами. «Петр Великий» оказался современным быстроходным судном. Его ход в два раза превышал ход нашего парохода. Подойдя к нам метров на сто, он дал гудок, как бы попросил посторониться и с гордостью быстро обошел нас.

Публика с парохода «Петр Великий» не то дружески, не то с насмешкой приветствовала собравшуюся публику нашего парохода. Мне было обидно за своего «Добрыню Никитича». Я стоял и думал – почему он не развил быстрее свой ход и почему дал себя обогнать «Петру Великому». Некоторые из нашей публики были, видимо, также недовольны своим пароходом.

Вскоре недовольство прошло. Впереди показались живописные Жигулевские горы. Полуденное солнце осветило их вширь и ввысь, показывая величие и красоту гор, напоминая публике о былых временах Степана Разина, который обрел в этих местах народную славу. Пароход шел близко от берега. Публика вся вышла из кают гулять по палубе и любоваться красотой природы и румяным закатом солнца.

За тот день мы прошли Самару, Волжск, видели много селений на обоих берегах Волги. Все это сильно запечатлелось в моей памяти. И особенно я не мог забыть красоты Жигулевских гор. Они долго представлялись перед моими глазами, и казалось мне, что выше и красочнее этих гор вряд ли я еще увижу. Но когда впоследствии мне пришлось увидеть Кавказские горы, то от моих Жигулей остались лишь воспоминания…

До Астрахани было много продолжительных остановок, но больше всего меня интересовали города Саратов и Царицын. В разговорах с братом и Сергеем я подготовил почву – нельзя ли мне во время стоянки на пристанях Саратова и Царицына пойти посмотреть эти города. Брат отнесся к моему интересу благосклонно, Сергей сказал, что он со мной вместе обязательно пойдет в Саратов и покажет мне его.

На пристанях больших городов пароходы стояли не менее двух часов. Так что мы с Сергеем осматривали город около полутора часов. Несомненно, Саратов больше, чем наш Симбирск, сделал я вывод после осмотра. Особенно мне понравились в городе университет, а на базаре и в магазинах – саратовские гармошки с четырьмя колокольчиками.

В Царицын пойти за время стоянки не удалось. Помешал дождь. Я весьма сожалел, что не посмотрел город. Чем ближе мы приближались к Астрахани, тем шире становилась Волга.

В Астрахань мы прибыли вечером на пятый день нашего плавания. Что меня поразило в первый раз в этом городе – это большой шум на пристанях, непрерывное курсирование парохода – перевоза между Астраханью и Фарфосом. А также огромное количество в протоке, что именуется Балчугом, рыболовецких подчалков и других мелких судов.

Было уже темно, когда мы сошли с нашего парохода «Добрыня Никитич». Нам рассказали, как пройти к пристани «Братья Фадеевы», откуда отплывал пароход на поселок Мумры. Когда мы пришли на эту пристань, то оказалось, что пароход уже ушел, другой должен был отходить на следующий день в 12 часов. Нам предстояло переночевать в Астрахани. Ни в какую гостиницу или ночлежку мы идти не собирались, а решили ночевать на пристани. Два раза нас прогоняли сторожа, и нам не ночевать бы на пристани, если бы Сергей не дал взятку на полбутылки водки. Получив деньги, сторожа нас больше не беспокоили, и мы спокойно переночевали.

В восемь часов мы уже были на ногах. Пароход к пристани еще не подходил. Мы с братом пошли на берег. На Набережной улице было очень грязно. Вдоль берега были устроены садки, куда напускали рыбу. В то время, когда мы шли по Набережной улице, из садков выбирали всевозможную рыбу: сазанов, судаков, стерлядку и осетров. Вынутая из воды рыба билась в корзинах, куда ее складывали, желая выскочить за борт.

Несмотря на раннее время, по Набережной улице ходило много разного люда. Большинство этих людей были обуты в морские сапоги с высокими, до туловища, голенищами. Это были рыбаки. Они грузили на свои судна снасти, сухари, муку и воду. Между простенками больших домов можно было наблюдать много разного рода лавочек, торговавших всякой мелочью и несколько харчевен, где приготовлялась горячая закуска – там уже было много людей, а некоторые из них подвыпивши.