Эксбиционист

Изогнутая вовнутрь крыша, пробила голову и на какое-то время наступила спасительная темнота, оберегая разум от первой волны дикой боли.

Впрочем, сознание предательски вернулось вскоре, вместе с криками незнакомых людей:

– Там человек! Туши!

Крик мужчины раздался совсем рядом, но звучал так, как будто неизвестный спасатель старался докричаться за сотни метров, от места аварии.

Сергей клочками приходил в себя. Нет, это не оговорка – именно клочками. Он не всегда осознавал кто он, где он и что произошло. Сознание поэтапно собиралось воедино, сливаясь в смутное понимание причинно-следственных связей. Первое, что действительно удалось понять Берлову – это то, что машина горит.

– Да пусть горит, скотина, – рычал второй мужик, невидимый из-за залитых кровью, сомкнутых глаз, – из-за него девушка в маршрутке погибла.

– Это ещё неизвестно!

– Вася, я видел, как она отошла на тот свет. С такой травмой головы не живут.

– Туши! Потом разберёмся.

Синхронное шипение огнетушителей прервало ругань мужчин. Сергей закашлялся, ощущая, как лёгкие заполняет отвратительная смесь гари, крови и содержимого противопожарных устройств.

– Мало, Вася! Ещё!

– Я пуст…

С трудом, Берлов разлепил правый глаз, понимая, что смотрит на мир вверх ногами. Ремень и подушка безопасности сковали его тело так, что он висел в пространстве между дном и деформированной крышей, с ужасом наблюдая, как сквозь щель распахнутого и свисающего капота, из двигателя вырываются небольшие языки огня. Из-за перевёрнутого положения пламя стремилось взобраться вверх, по доступному, горючему материалу. Сохрани автомобиль нормальное положение – и Берлов бы уже горел, расплачиваясь за смерть невинной незнакомки.

Рыжий, конопатый парень, показался у водительского окна, стараясь вытянуть Сергея за плечи, отчего раненный заорал, костеря своего спасителя. Вот тут-то горе-водитель и понял, что такое страдание.

Его придавленные, нижние конечности и до этого ныли тупой, зубной болью. Но когда их положение сменилось на сантиметры, целая волна катастрофических ощущений, прошлась по нервной системе, миллионами ножей впиваясь в тело Сергея. Его вырвало прямо на руки спасителя.

– Вася, сгоришь! Уходи!

– Он живой! – несогласно рычал Василий, стараясь во сто бы то ни стало, перочинным ножиком, перепилить добротную ткань ремня безопасности, – как я его оставлю?

Жар подступал. Пламя облизнуло остатки лобового стекла, бесцеремонно перекидываясь на панель управления и пассажирское сидение. Левую сторону зажгло, добавляя к состоянию Сергея порцию новых ощущений.

От жара, рукав его рубашки стал плавиться, въедаясь в окровавленную кожу, становясь единым целым с живой структурой. Стало настолько плохо, что сознание Берлова буквально плавало по грани бытия и небытия, для спасения от боли, пронося перед глазами самые стоящие эпизоды из жизни:

– Папа, а что за огни на небе? – Сергей, укутанный до самых глаз, лежал в санках и смотрел на звёзды, ещё не понимая, отчего небо ночью украшает множество гирлянд.

– Это звёзды, сынок, – раздался глухой голос Ивана Владимировича, который виднелся Сергею со спины.

Руки отца сжимали верёвочку саней. Его только что забрали из яслей.

– Звёзды – это такие же люди, как я и ты, только которые ушли с нашей планеты далеко-далеко, к Богу – продолжал говорить отец, не сбавляя шага.

– Как бабушка и дедушка?

– Да, как они.

Они… Огни… Гони… Гори…

– Горит! Вася он горит, оставь его!

– Нет, – упрямо рычал плотный, дикого вида парень, борясь с проклятым ремнём.

Берлов, хорошо воспитанный творческими, духовно богатыми родителями, всегда осознавал, что рано или поздно умрёт, как и всё живое на этой планете. Отец с детства преподносил смерть, как дальнюю дорогу в иные края, из которых нет возврата. Но Сергей искренне верил, что отойдёт в мир иной, где-нибудь на тёплом берегу Средиземного моря, укутавшись в плед и наблюдая как чистый, последний рассвет в своей жизни поднимается над искрящимися, тёплыми волнами.

Вместо этого его нестерпимо мутило, тянуло, разбивало на части невероятность болью, а вместо диска встающего солнца над океаном, перед его глазами мельтешило взопревшее Васино лицо, которое Сергей успел рассмотреть в мельчайших подробностях:

– Оставь меня, умрёшь, – простонал Берлов, не желая, чтобы пострадал ещё один человек.

– Да заткнись ты!

С внешности неравнодушного спасателя можно было писать карикатуры. Широкий, скуластый овал головы, короткая стрижка, зелёно-карие глаза и толстый, приплюснутый в драке нос. Одет Василий был в синюю, грязную робу и, по всей видимости, зарабатывал себе на пропитание самой простой и непрезентабельной работой, что не мешало ему самоотверженно спасать попавшего в беду банкира.

– Спасибо, – прошептал Сергей, будучи искренне благодарным, героическому парню, – за неравнодушие.

– Рано говорить спасибо, – прорычал Вася, наконец-то разорвав недорезанный ремень.

Следующим препятствием стали подушки, которые спасатель проткнул своим ножом. В тот момент, когда до извлечения пострадавшего оставались секунды, огонь перешёл в решительное наступление, зацепившись за изорванный рукав пиджака.

Запах горящей плоти не перепутать ни с чем. Особенно когда горит собственная плоть. Василий, усилием мощных рук выволок наружу стонущего, причитающего Сергея, осторожно сбивая пламя снятой робой с рукава дорогого костюма. Тем не менее, расплавленная рубашка успела сильно повредить кожу, буквально вплавив ткань внутрь левой руки Берлова в районе плеча и бицепса.