Мы, собаки и другие животные: Записки дрессировщика

Уже ставшие классическими исследования ученых из Университета Азабу (Япония) установили, что при контакте человека и собаки в крови обоих существенно повышается уровень окситоцина, так называемого гормона любви. Окситоцин снижает тревогу, вызывает чувство удовлетворения и спокойствия рядом с партнером. Существование такого механизма объясняет феномен взаимной привязанности людей и собак. Более того, у собак в процессе эволюции появилась специальная мимическая мышца, с помощью которой они делают «бровки домиком». Задействовав эту мышцу, собака способна вызвать прилив окситоцина у самого сурового человека, если он не законченный живодер, конечно. У собак появилась врожденная способность распознавать намерения людей, а у людей – распознавать намерения собак.

Кроме того, у собак выработалась одна важная «привычка» – они стремятся заглянуть своему хозяину в глаза. Софья Баскина, исследователь поведения собак и лошадей и, к слову, изобретатель оригинальной методики обучения владельцев азам этологии на основе наблюдений за собственными питомцами, в своей кандидатской диссертации показала, что чем теснее связь собаки с владельцем, тем чаще она заглядывает ему в глаза (и наоборот) и тем эффективнее процесс обучения. Вот это желание сконцентрировать внимание на себе, заглядывать человеку в глаза для прогнозирования его поступков, и отличает домашнюю собаку от других животных. Конечно, и другие животные обучаются заглядывать человеку в глаза. Как-то раз в уютном зоопарке чешского города Глубока-над-Влтавой я поймал на себе пристальный взгляд росомахи. Секундой ранее я метнул в ее вольер (было время кормления) кусок мяса на кости и по направлению моего взгляда она (так мне, во всяком случае, показалось) пыталась понять, за какой куст я его забросил. Так что животные, особенно зоопарковские, ловят взгляд человека, пытаясь определить его направление. Но это, по всей видимости, выученное поведение. Однако никто не делает это так часто и регулярно, как собаки, и, главное, никто не использует для манипуляции людьми. Это чисто собачье «ноу-хау», видовая особенность – то, что строго между ними и нами.

Когда же началась взаимовыгодная кооперация предков собак и людей?

Горячие (если таковые вообще водятся среди ученых) головы утверждают, что как-то приспосабливаться к постоянному присутствию предков человека разнообразные хищные млекопитающие – псовые, кошки разных размеров, гиены – начали очень давно. Возможно, тогда, когда двуногие приматы сами только что вышли из леса на просторы травянистых саванн в поисках добычи (мелких зверей, птиц и беспозвоночных) и свежей (и не очень) падали, которую они могли скопом отбивать у некрупных хищников – или делиться с хищниками остатками.

Евразия – колыбель кинологии

Примеры межвидового взаимодействия диких животных и людей мы можем наблюдать и сейчас. Так, пятнистые гиены ночью приходят в город Харэр в Эфиопии, где им специально оставляют кости. Очевидно, что в эволюционном плане способность спокойно приходить в город в поисках еды – следствие длительной «привычки» жить рядом с людьми и, скажем так, уметь вести себя с ними дипломатично или даже «по ситуации». Более того, несмотря на крайнюю внутривидовую агрессивность, гиены очень легко приручаются, если котенка (напомню, что гиены – представители кошачьего ствола хищных) взять из логова в раннем возрасте. Сравнительно недавно генетический анализ останков пятнистых гиен показал, что они в течение 2,5 млн лет синхронно с людьми волнами мигрировали из Африки в Евразию и обратно. Сначала с ранними людьми (эректусами), а потом и с более поздними (неандертальцами, сапиенсами). Однако дальше фазы «сосуществования» взаимодействие гиен и людей не пошло – в качестве рабочей гипотезы выскажу мысль, что одомашниванию препятствовал специфический запах гиен и их привычка этим запахом метить все вокруг.

В отличие от близких к кошкам гиен, серые волки (как мы помним, предки собак) не профессиональные падальщики. Они не могли бы «прилепиться» к человеку в качестве исключительно «санитаров». Да и в Африке, колыбели человечества, серые волки никогда не жили.

Человек (точнее, его прямые предки) «спустился с дерева» около 4 млн лет назад, наш вид сложился примерно 700 тыс. лет назад в Африке. А предки современных пятнистых волков (гиеновидных собак, ликаонов) пришли туда около 1,2 млн лет назад. Возникает весьма интригующий вопрос: почему африканские пятнистые волки (гиеновидные собаки) не смогли стать спутниками людей? Тут, вероятно, дело в том, что ликаоны как вид просто намного старше современных людей и раньше специализировались. Современные люди формировались в свободной экологической нише, иной, чем та, которую занимали и занимают пятнистые волки. Предки людей и первые Homo, как известно, изначально были в основном собирателями и мародерами, захватчиками чужой добычи. А пятнистые волки – типичные стайные охотники на сравнительно крупную жертву, которую поедают сразу же, как только удается ее добыть. У таких отнять что-либо сложно.

В Африке есть еще и абиссинские (эфиопские) волки, как вид сформировавшиеся примерно 1,7 млн лет назад. Это некрупные псовые, специалисты по мышкованию и «друзья» обезьян гелад, с которыми у них установилось что-то вроде протокооперации. Волки не трогают детенышей гелад, зато уничтожают грызунов – конкурентов травоядных обезьян, а они не гоняют волков.

Почему абиссинские волки не стали спутниками людей? Возможно, потому, что к моменту формирования абиссинских волков как вида современных людей еще не существовало, а наши предки с довольно агрессивными геладами старались не связываться и просто жили в других биотопах. Так что до поры до времени особых пересечений у абиссинских волков и людей не было.

В любом случае первые плотные контакты людей и псовых состоялись лишь на просторах Евразии – вотчины древней линии серых волков. Но на этот континент человек разумный вступил уже в качестве сверххищника. Очевидно, что первые контакты волков и людей не могли быть идиллическими.

Логика подсказывает, что раньше, чем у людей появились более или менее стационарные стоянки или стойбища, решительного поворота в сторону самоодомашнивания волки совершить не могли. Но этому повороту, опять-таки рассуждая логически, должна была предшествовать привычка сосуществования. Волки, вопреки обывательскому мнению, существа более-менее оседлые, у каждой стаи своя, пусть порой и обширная, территория. Между территориями соседних стай есть буферные зоны, в которые они могут заходить, но за свою территорию каждая стая сражается.

Можно предположить, что охотничьи территории волков и первобытных охотников в предполагаемом месте первичного одомашнивания как-то совпадали. Должна была возникнуть «традиция» сосуществования. Волки должны были научиться «понимать», какие люди опасны, какие нет, когда лучше уступить свою добычу, а когда воспользоваться остатками чужой, терпеливо следуя за группами первобытных охотников. Возможно, в местах таких контактов постепенно выделились группы волков, которые не пытались конкурировать с людьми, а, напротив, образовывали с ними нечто вроде протокооперации. Такие группы и утилизировали остатки (если таковые случались) трапез первобытных охотников, и охраняли добычу (вспомним гипотезу Пэт Шипман). Очевидно, что при этом преимущество получали наиболее лояльные, не агрессивные по отношению к людям особи.

Похожий поведенческий феномен я наблюдал у песцов острова Медный (один из островов Командорского архипелага) во время съемок фильма «На краю земли Российской».

– Иван Игоревич, смотрите за рюкзаком, – услышал я ироничный голос великого орнитолога, своего друга и многолетнего соавтора Евгения Коблика.

Мы только что высадились на мыс Юго-Восточный острова Медный, в район самого большого в нашей стране лежбища северных морских котиков и сивучей. На пляже, на свободном от зверей пятачке, живописной кучей лежало наше съемочное оборудование, из которого операторы шустро извлекали нужные им «железяки», снаряжая камеры. Звукорежиссер Виталий Павлов, водрузив на голову наушники, сосредоточенно возился с «удочкой», увенчанной микрофоном, одетым в мохнатую ветрозащиту (в народе называемую «собакой»). Он собирал коллекцию интершумов, и его лучше было не трогать. На внешние визуальные стимулы «всевидящее ухо», как называли мы нашего боевого товарища за глубокую осведомленность во всех экспедиционных процессах, понятное дело, практически не реагировало.

Запыхавшись после высадки, я бросил рюкзак рядом с общей кучей и только-только присел на валун, задрав голову. Передо мной на несколько сотен метров вверх почти вертикально поднимался покрытый изумрудной травой обрыв. Где-то там, наверху, располагалась база ученых, к которой нам предстояло в конце концов подняться. Обрыв, как мне удалось рассмотреть при подходе к острову с моря, был невероятно живописен, но этот факт ничуть не добавлял мне энтузиазма. Карабкаться в довольно жаркий летний день пару сотен метров вверх по древней лестнице, ступеньки которой в одних местах прогнили, а в других просто отсутствовали, с рюкзаком, пусть и небольшим… согласитесь, та еще перспектива. Тут-то я и услышал призыв коллеги.

– А что такое, Евгений Саныч? – перевел я взгляд на излучающего оптимизм и совсем не запыхавшегося орнитолога, деловито расхаживающего по пляжу с биноклем на груди. – Опять ваши пернатые нацелились на наше оборудование?

В летопись наших с Кобликом совместных приключений на Командорах особой строкой вписана высадка на славный своими птичьими базарами остров Топорков, после которого мы долго отмывали от птичьего помета верхнюю одежду и рюкзаки.

– Да нет, теперь это ваши млекопитающие, скорее, – с нажимом сказал Коблик и взглядом указал мне на песца, который подкрадывался к нашим вещам. Даже не очень-то и подкрадывался, а, скорее, осторожно, но вполне уверенно примерялся к нашей куче, а именно к моему рюкзаку, в котором нашлось место и термосу, и пачке печенья. Понятно, что одиноко валявшиеся и тем более правильно пахнущие предметы в первую очередь входили в сферу интересов четвероногого обитателя острова Медный. Я немедленно подтащил рюкзак поближе к себе, а Коблик, подхватив штатив от камеры, легкой пружинящей походкой бывалого естествоиспытателя поспешил к лестнице. Песец, убедившись, что просто так стащить ничего не удастся, спокойно уселся неподалеку, ожидая, видимо, дальнейшего развития событий.

Наглость песца объясняется просто. Долгие годы на острове работают группы ученых, часть из них исследуют поведение морских млекопитающих, а некоторые – самих песцов. Длительное соседство с добродушными учеными, у которых при случае можно стащить что-то съедобное, естественным образом привело к тому, что преимущество получали неагрессивные, но настойчивые животные. Не вызывая особого раздражения людей, они всегда могли рассчитывать на добавку к рациону: мы, как и все приматы, существа неряшливые. В результате песцы Медного почти не боятся человека. Эпизод на пляже был не единственным. Все встреченные нами на острове полярные лисички без малейших признаков агрессии буквально крутились под ногами нашей съемочной группы, не оставляя надежды урвать что-то интересное.

Это отсутствие страха и агрессии к людям и есть самые-самые первые маленькие шаги к лояльности и самоодомашниванию. Однако это всего лишь предпосылки. А что же происходит с видом, подвергшимся одомашниванию?

Всеобщее одворняживание

Как я писал выше, в 1970-х гг. новосибирские ученые, академик Д. К. Беляев и Л. Н. Трут, опубликовали первые результаты эксперимента[3 - См. об этом эксперименте подробнее: Дугаткин Л., Трут Л. Как приручить лису (и превратить в собаку): Сибирский эволюционный эксперимент. – М.: Альпина нон-фикшн, 2019.], вошедшего сейчас во все учебники биологии. На одной из звероферм Канады они взяли лис, которых разделили на три группы по отношению к человеку: агрессивных, трусливых и дружелюбных. Нас интересуют лишь лисы дружелюбные, поэтому результаты селекции в остальных двух группах оставим вне рассмотрения, хотя они тоже весьма показательны. Двадцать лет селекции дружелюбных лис, когда на протяжении многих поколений отбирались самые лояльные к человеку, привели к неожиданному результату. У лис из этой группы появились типичные дворняжьи признаки: белые пятна, хвост закрутился кольцом, они стали общаться с людьми с помощью новых, особых звуков. Ну и, кроме всего прочего, дружелюбные лисы стали щениться два раза в год – а не один, как делают их дикие родственники.

Многие из этих черт присущи всем одомашненным животным. Разнообразные окрасы, их причудливость, изменение пропорций тела – следствие одомашненности, признаки, которых нет у животных диких.

Но как связаны окрас, форма хвоста и изменение агрессивности? Возможно, дело в том, что по этим параметрам снизилось давление отбора. Уровень агрессивности определяется гормонами (в первую очередь тестостероном, адреналином, норадреналином и вазопрессином, глюкокортикоидами), выделение которых контролируют соответствующие структуры мозга (гипоталамус и миндалины). Известно, что мозг функционирует как система, поэтому изменение уровня гормональной активности, определяющей агрессивность, закономерно могло привести к изменению работы всего аппарата гормональной регуляции у лис академика Беляева.

Если от лис перейти к домашним животным, то стоит добавить, что инфантильные, детские черты, как известно, вызывают определенную и весьма закономерную реакцию у людей – поэтому преимущество в размножении получали животные с выраженной «детскостью» в облике.

Кстати, сохранению диких волков в том виде, в каком они дожили до современности, во всяком случае, на просторах нашей страны, по-видимому, способствовал отбор, закрепляющий недоверие к человеку. Характерный признак привычных нам волков – антропофобия, боязнь людей, которую они способны по-настоящему преодолеть только в коллективе и только в очень мотивированном состоянии – во время голода, к примеру.

Но, похоже, как это бывает сплошь и рядом, действительность сложнее наших о ней представлений. По интернету гуляет ролик, в котором абсолютно дикие и непуганые волки с любопытством идут на контакт с канадскими работягами в полярной части этой страны.

Замечательный зоолог Николай Александрович Формозов рассказывал следующую историю. Друг его отца, выдающегося эколога, зоолога и натуралиста Александра Николаевича Формозова, Уильям Пруитт еще в 1960-е гг. фотографировал на острове Девон (в арктическом секторе Канады) волка, «который схватил из-под ног Пруитта варежку, она была на снегу, и, пока хозяин щелкал фотоаппаратом, начал ее трепать, как делают собаки, а потом припадал на передние лапы, предлагая включиться в игру…». То есть в отдаленных арктических регионах Канады сохранились популяции непуганых волков, которые просто не знают человека и не видят в нем ни врага, ни объект охоты и легко вступают с ним во вполне дружелюбный контакт. Возможно, они показывают нам пример того, как предки собак вступали в контакт на просторах Евразии с первыми выходцами из Африки.

А может быть, антагонизм человека и волка и, соответственно, антропофобия последнего возникли только после того, как наши предки одомашнили некоторых травоядных, которых волки рассматривали как законную добычу? Раньше-то им делить особо нечего было… Хотя, с другой стороны, судя по данным, полученным антропологами, волки были такой же добычей хомо сапиенса, как и другие животные. Их ели, в их шкуры одевались. Значит, несмотря на это, популяция «лояльных» волков размножалась не менее успешно и оставляла не меньше, а со временем и больше потомков, чем популяция «дикарей». Волки многоплодны, и если рядом с человеком еды много, выживать и множиться легче, то потерю каких-то особей в результате охоты можно и не заметить… В общем, непросто все было.

Так или иначе, механизм, который удалось смоделировать академику Беляеву с соавторами на лисицах, очевидно, работал и при самоодомашнивании волков. Лояльность к человеку означала снижение социальной агрессивности по отношению к нему, снижение антропофобии, и, что немаловажно, исключение человека из возможных объектов охоты. Таким образом, отбор наиболее лояльных к человеку особей – вот главная предпосылка к одомашниванию волков и превращению их в собак.

В широком смысле лояльность – это не только отсутствие агрессивности, но и врожденная способность «понимать», точнее, воспринимать сигналы, исходящие от вида-сожителя. Не секрет, что собака (как, впрочем, и кошка – каким бы крамольным это утверждение ни показалось любителю собак) в период социализации «запечатлевает» не только особей своего вида, но и человека!

Добавлю, что суки, в отличие от волчиц, выкармливают щенков без участия отца. Это и понятно: зачем суке помощь кобеля, если человек даст ей то, что нужно? Даже у покинувших человеческое жилище собак (бездомных и парий) остается этот видовой признак. Он, кстати, очень полезен – ведь щенки, начиная с приблизительно трехнедельного, возраста «запечатлевают» человека и в результате развивают способности, которые помогают им в будущем правильно вести себя с людьми и разбираться в нюансах человеческих слабостей.

Таким образом, повторю это еще раз, в процессе эволюции под действием естественного отбора преимущество от сожительства получали наиболее лояльные к человеку особи – те, которые не только меньше боялись человека, но и были менее агрессивны по отношению к нему.

Связь человека и собаки очень сильна. Замечу, что во взаимоотношениях с человеком у собак проявляются две на первый взгляд взаимоисключающие поведенческие тенденции: к доминированию (это свойственно всем коллективным животным – доминируя, животное пытается поставить под контроль ситуацию) и к подчинению. Даже самая злобная и агрессивная собака нуждается в человеке – за исключением случаев, когда полностью дичает. Вне своей территории и в случае сильного голода, без поддержки себе подобных она проявляет признаки лояльности к человеку, идет с ним на контакт.

Но это не все, чему отбор «научил» собак. У них появилась еще одна очень важная способность – подстраиваться под людей и манипулировать ими. Об этом дальше.

Кто главнее?

Вообще, социальные отношения не такая простая штука. Немного забегая вперед, отмечу еще одну важную вещь. Порой приходится слышать довольно примитивное объяснение наших взаимоотношений с домашними питомцами. Например, проводятся параллели между отношениями человека и собаки и отношениями в стае диких волков. Дескать, в стае волков есть альфа-лидер, и все остальные ему подчиняются. Так и хозяин собаки должен быть для нее абсолютным альфа-лидером. Некоторые, к слову, делают на этом бизнес, снимая на «Ютьюбе» популярные ролики, в которых дают универсальные рецепты, как достичь в дрессировке «всего и сразу». Однако время и научные исследования показали, что и у волков в группах все совсем не просто, а у бездомных собак и подавно, поэтому тезис «равняемся на стаю волков» просто несостоятелен – не на то равняетесь.

Но абсолютизация иерархических отношений в группе – это одна крайность. Другая крайность, исключительно популярная среди приверженцев так называемой новой кинологии, заключается в том, что доминирования вообще (!) не существует.

Я долгое время не мог понять, откуда взялось это скорее идеологическое, нежели научное течение. Откуда, как говорится, растут ноги у столь необычных взглядов? И тут вспомнил далекий 1982-й, академгородок Пущино и организованную Евгением Николаевичем Пановым Школу молодых ученых, посвященную этологии. Полная аудитория молодых дарований, среди которых будущие доктора наук, профессора и как минимум один академик. Все с напряженным вниманием слушают, как Михаил Ефимович Гольцман, замечательный этолог, делает доклад по своей нашумевшей статье «Социальный контроль поведения млекопитающих: ревизия концепции доминирования». Это было время, когда ведущие этологи мира начали разбираться с описанием социальных взаимодействий животных – и Гольцман был в их числе. О, если бы он знал, какое смятение в нестойких умах отдельных собаководов через много лет произведут статьи на эту тему, возможно, назвал бы свою работу иначе!

Что пытался сказать нам Михаил Ефимович? Что в отношениях «доминирование – подчинение» все непросто. Что знаменитый «порядок клевания», открытый у кур, когда особи, как по росту, выстраиваются в линейку – от самой главной к подчиненной – результат неправильного истолкования не вполне корректно проведенных исследований.

– Все намного сложнее, – объяснял Гольцман. – Правило «кто сильнее, тот и прав» работает в социумах далеко не всегда. Вот, например, интересное исследование провели в Орегоне, в Региональном центре по исследованию приматов. В большом стаде японских макаков самец высшего ранга по кличке Эроухед сохраняет свое положение примерно полтора десятка лет, то есть с тех пор, как стадо было туда завезено! – На этих словах скептики из числа молодых ученых зашевелись: дескать, чего тут нового? (Сразу признаюсь, что среди молодых скептиков был и я.) Доминирующий самец макака – агрессивный монстр, раздающий оплеухи, – сами сто раз видели такое в зоопарке.

– У Эроухеда нет клыков, одного глаза, и он один из самых маленьких самцов в стаде, – продолжал тем временем Гольцман (у притихших скептиков округлились глаза). – Тем не менее, – с нажимом произнес докладчик, – никто и никогда не видел посягательств на его авторитет как альфа-самца. Более того, когда Эроухед атакует других самцов, они никогда не вступают с ним в драку, а просто убегают. Японские специалисты решили, что Эроухед на момент исследования был просто очень уважаемым самцом. Короля, как известно, играет свита. Вот свита и оказывала уважение ветерану, поддерживая его статус-кво. Это очень важная штука – таким образом поддерживаются стабильность и порядок в группе. (Тут скептики понимающе заулыбались, свет сокровенного знания осветил их лица.)

– Другой пример из жизни приматов приводит Франс де Вааль, – добивал сомневающихся Михаил Ефимович. (Сейчас Франс де Вааль входит в десятку самых влиятельных людей мира по версии журнала «Таймс», тогда же он был молодым нидерландским исследователем.) – В группе яванских макаков старый самец, вожак (доминант), однажды был сильно ранен своим сыном, субдоминантом. Что между ними произошло, никто не знает, возможно, сын просто защищался, но не рассчитал своей мощи. Он вообще был вдвое больше отца и намного сильнее. В результате битвы старый вожак в этот день несколько раз демонстрировал свое подчинение молодому самцу, и оба были очень «деликатны» в своих взаимоотношениях. Пару дней они сильно нервничали, и раздражение свое, что характерно, вымещали на других членах группы, действуя совместно. Но, что интересно, сын даже не пытался занять место папаши. Статус-кво не поменялся, старый макак так и остался альфа-самцом. И, как предполагает Франс де Вааль, отец боялся своего сына, однако сына удерживал «престиж» отца.

Действительно, замечу я много лет спустя, отношения в группе – штука трудно меняемая в краткосрочной, так сказать, перспективе. Да и не нужно менять их часто, учитывая накал страстей в мире макаков (как-то ведь этот самый Эроухед потерял свой глаз?). Группе нужна стабильность, длящаяся хоть сколь-нибудь существенное время. Постоянные битвы могут разрушить и свести на нет любой социум.

Поэтому тут я отметил бы следующее. Установленный порядок выгоден всем членам группы (им так проще), поэтому он поддерживается самими животными. И не обязательно прямым насилием. Хотя порой возникают малоприятные эксцессы – насилие лидера над членами группы. Ничего личного, чисто животные взаимоотношения.

Теперь вспомним, с чего мы начали. Мы говорили о феномене доминирования и его трактовке. Конечно же, иерархические отношения, доминирование одной особи над другой (другими) никуда не девается, просто все значительно сложнее, чем кажется непосвященным. Иерархия – это установившийся порядок, доминирование – это процесс. А этология – наука тонкая.

За прошедшие сами посчитайте сколько лет было показано, что жизнь в группах разных животных сложна, многообразна и, главное, их отношения не линейны. Псовые не приматы, и тем не менее описывать, допустим, стаю волков как строго иерархическую систему – дело безнадежно устаревшее уже несколько десятилетий как.

Многочисленные исследования показали, что уж во всяком случае в стае диких псовых, несмотря на многолетнюю стабильность (авторитет главной пары никто не ставит под сомнение), нет безоговорочных «паханов», которые в «ручном» режиме управляют группой, доминируя во всем и принимая все главные, жизненно важные для группы решения. Стая устроена куда разумнее, различные функции распределены между всеми членами сообщества: кто-то следит за порядком, кто-то первый на охоте, а кто-то – в конфликтах с чужаками. Очень часты равноправные альянсы между особями, причем часто между разнополыми, например братом и сестрой, которые даже попыток спариться не делают. Ну и, конечно, доминирование вовсе не равно тирании. Применительно к домашним собакам тиран и деспот в битве за диван и миску может быть абсолютно несамостоятельным в остальных сферах жизни – совсем как непослушный подросток.