Редкий экземпляр

– Это не совсем сон, скорее, глубочайшая, не имеющая прецедентов, медикаментозная кома, – отметил Севастьянов. – Во время анабиоза все процессы жизнедеятельности замедляются, следовательно, развитие вашей опухоли и ее негативное влияние на организм в том числе. Пока же вы будете получать необходимое количество лекарств, призванных улучшить состояние. Наши ученые разработали препараты, которые буду вводить непосредственно в участки, наиболее поврежденные опухолью. В вашем случае – это мозг.

Прикольно. И кем я стану, если переживу эту сомнительной реальности процедуру?

– Не беспокойтесь, память и личность, в теории, должна полностью сохраниться, – заметив мой скепсис, тут же заявил мужчина.

– В теории?

– Это все же экспериментальная программа, Вероника Семеновна. Не стоит забывать об этом. Равно как и о том, что, возможно, это – ваш единственный шанс.

– А что потом?

– Потом – что хотите. Я имею в виду, что при успехе вы сможете вернуться к нормальной жизни. Не сразу, разумеется, предстоит пройти необходимые обследования, период реабилитации.

– И на сколько меня усыпят?

– Это зависит от степени текущей болезни. Но, думаю, не больше года.

Год… Выкинуть из жизни двенадцать месяцев, отдавшись в руки ученых, стать подопытным кроликом, иначе не скажешь, чтобы получить иллюзорный шанс на существование? Хотя, о чем я вообще думаю? Если взамен мне дают пусть мифическую, но все же возможность жить дальше так, как я сама захочу. А я хочу? Хочу ведь?

Внезапно показалось, что весь мир лежит у моих ног, стоит только нагнуться и подобрать.  Если бы не дурацкая шишка где-то на сером веществе, так мешающая строить планы, я бы точно взяла себя в руки и всем бы показала, кто такая – Вероника Пономарева! Что там говорят «мудрые люди» в соцсетях? Не можешь идти к цели – ляг в ее направлении? Кажется, это мне и предстоит, если собираюсь выжить.

– Я могу подумать? – спросила на всякий случай, в глубине души уже понимая, что согласна.

– Конечно, такие решения не принимаются моментально, я понимаю вас. Однако не тяните с ответом, – доктор улыбнулся чуть виновато.

– В каком смысле? Набор на ваши опыты скоро закончится?

– Не в этом дело.

– А в чем? У меня мало времени?

– У вас его нет.

Глава 2. Пробуждение

Белый свет пробивался сквозь веки ослепительным маревом, обжигал глаза, рождая желание прикрыть лицо руками, а еще лучше, скрыться от его источника, спрятать голову и больше никогда не высовываться наружу. Безумно хотелось пить, будто последние годы бродила не по северной столице, а настоящей Сахаре, жуя на завтрак, обед и ужин исключительно песочное печенье и приторно-сладкий зефир. Жажда была настолько сильной, что нарисовала перед мысленным взором картину: в виде мумифицированного скелета. На лице, облепленном тонкой кожей – огромные карие глаза и широкий рот, острые скулы, ниже торчат выпирающие узкие ключицы. Единственной приметой, по которой можно догадаться, что это все еще я – татуировка в виде трех лилий, обвивающих правое запястье.

Осознание самой себя выстрелило в мозги так резко, что виски заломило. Яркий калейдоскоп жизни пронесся сумбурными картинками, все двадцать девять лет уместились в один миг. Вот я иду по серой новенькой брусчатке к зданию своей первой школы, крепко держась обеими ладошками за папину и мамину руки, и жутко горжусь огромным красным бантом на макушке. Вот Стасик из десятого класса приглашает поболтать после уроков в ближайшей кафешке, и так мило краснеет, что просто невозможно не улыбаться. Вот маленький брат с зареванным лицом забирается на колени, жалуясь на парнишку из садика, и рассказывает, что уже напугал его своей грозной старшей сестрой. Тетя Маша дрогнувшим голосом говорит, что самолет рухнул в Финский залив, не долетев всего считанные километры до посадочной полосы. Альберт нежно проводит большим пальцем по губам и наклоняется за долгожданным для нас обоих поцелуем…

Крик вырвался сам собой. Ладно, не крик, скорее сип, похожий на мяуканье котенка, которого только что переехал набитый кирпичами грузовик. Звук раздался еле-еле. Но его оказалось достаточно, чтобы безжалостный свет чуть сдвинулся, облегчая жизнь и без того слезящимся глазам, а после его вовсе закрыла тень. Кто-то наклонился над моим лицом настолько низко, что я почувствовала его частое дыхание на щеке.

– Вероника, ты меня слышишь?

Я опять открыла рот, чтобы издать жалобное мычание.

– Отлично! Получилось! Я знал, я верил, что все получится!

Энтузиазм человека я не разделяла. Поймав себя на том, что боюсь открыть глаза, глубоко вздохнула и почувствовала такую адскую боль под ребрами, что сознание чуть снова отправилось в темную блаженную тьму. Жажда тут же отошла на второй план, а вот умереть хотелось прямо сейчас, лишь бы эта пытка закончилась!

– Тише-тише, девочка моя, не все сразу. Легким нужно привыкнуть, – раздалось у самого уха.

Я послушно замерла, боясь даже вдох сделать, но поняла, что скоро лопну. Спустя несколько попыток боль начала проходить, и воздух уже не казался расплавленной лавой, сжигающей внутренности.

– Ты молодец! Сейчас мы откроем глаза и посмотрим на меня. Давай, не бойся. Можешь делать это медленно.

Быстро я не смогла бы при большом желании, но снова поверила тому, кто так ласково успокаивал.

Веки разлепились далеко не сразу, глаза защипало от неяркого, но все же света, а слезы полились с удвоенной силой. Поморгав, наконец, смогла сфокусировать взгляд перед собой. Белый потолок с кучей лампочек, сейчас слегка мерцающих, закрыло лицо человека. Скорее всего, мужчины, хотя разобрать, что под маской и очками из прозрачного стекла, похожими на те, что носят аквалангисты, разобрать сложно.

– Отлично! Ты меня видишь? Если да, моргни.

Моргаю. Кажется, на это мне понадобилось не меньше минуты.

– Замечательно!

Столь откровенная радость моим маленьким победам умиляла, но настораживала. Что, их эксперимент пошел не по плану, и они удивляются, что я смогла выжить? А опухоль? Боже, надеюсь, ее не забыли убрать?

Видимо, мои страх и замешательство были написаны на лице, потому что довольный до этого доктор подскочил ко мне и, проведя рукой в белой перчатке по лицу, вкрадчиво произнес:

– Все прошло очень хорошо, тебе больше нечего бояться! Вероника, – имя было произнесено практически с придыханием, как обращение к возлюбленной после долгой разлуки. – Сейчас проверим остальные функции, и ты сможешь попить. Я представляю, как тебя мучает жажда.

Да, безумно!

– Ты согласна потерпеть еще немного?

Моргнула.

– Моя сильная девочка!

Фамильярность показалась странной. Впрочем, скорее всего, ученые относятся так нежно ко всем «подопытным». В конце концов, от нашего состояния и самочувствия фактически зависит результат эксперимента. А, если представить, что пациенты должны находиться под контролем почти круглосуточно, наверняка мы стали для них почти родными.

Следующие несколько часов показались настоящим адом! Меня пытали так разнообразно, что знаменитый Ганнибал позеленел бы от зависти к современным изуверам. Нет, иглы под ногти никто не загонял. Просто оказалось, что такие элементарные для любого нормального человека вещи вроде сидеть-стоять-говорить для меня оказались на грани подвига. Сказать, что тело болело при каждом движении – скромно промолчать. Обычное сжатие пальцев в кулак вызвало настоящий крик, которым я тут же захлебнулась и снова захрипела. Заботливый врач тут же объяснил, что голосовые связки за время анабиоза превратились в стальные, между прочим, его цитата. И я сразу поверила, потому что эта самая сталь царапала нежное горло сотней мелких острейших ножичков.

Место, в котором я проснулась, напоминало лабораторию очень крутой больницы. Все белоснежное, блестящее и немного нереальное. Кушетка, где я лежала, буквально парила над полом, видимо, что-то новомодное типа сильных магнитов, встроенных в механизм. Знаю, видела в американских фильмах. От нее в две стороны отходили десятки узких трубочек, уходящих в два одинаковых плоских монитора, на которых прыгали косые линии, буквы, цифры, что-то периодически ненавязчиво попискивало.

Полупрозрачные столы вдоль гладких стен заставлены какими-то планшетами и экранами, только примерно напоминающими простые компьютеры. Стандартные медицинские железки здесь тоже были, но как-то неуважительно свалены на полку в самом углу, и оттого совсем не страшные. Да, никогда не любила врачей с их жутковатыми орудиями пыток, особенно стоматологов. Те вообще палачи двадцать первого века! Что ж, мне только что на примере показали, что необязательно использовать инструменты, чтобы поизмываться над пациентом.

Хотя здесь я лукавлю. Все это время мужчина бережно поддерживал меня словом и делом, обнимал, успокаивал. Мои первые шаги вызвали у него такой восторг, что, казалось, он сейчас подхватит меня на руки и побежит рассказывать всем подряд о том, какая «его девочка» молодец. Даже смешно немного. Не припомню, чтобы за последние годы кто-то так яростно проявлял эмоции в мой адрес.

Когда, наконец, смогла сделать несколько самостоятельных шагов и произнести пару предложений из серии «меня зовут, я родилась», произошло что-то странное. Дальняя стена буквально растворилась, явив взору широкий освещенный коридор, и внутрь вошли еще двое. Тоже врачей, скорее всего, ведь облачены они были в точно такие же кипенно-белые костюмы, маски и очки.

Пока я с открытым ртом разглядывала явившееся только что чудо исчезновения твердых поверхностей, один из них подошел чуть ближе и негромко произнес:

– Марат Вячеславович, босс в здании.

При этом он смотрел почему-то на меня, и от этого взгляда захотелось передернуть плечами, а еще лучше – спрятаться.

–Уже? Черт, я думал, он не покажется здесь до завтра, – воскликнул снова поддерживающий меня под руку доктор.