Справедливость насилия

Парвус считал себя особенным. Всегда. Никаких сомнений, никаких угрызений совести — только ярко сформулированные принципы, удобные моральные конструкции и уверенность, что если он и делает больно, то с «высшей целью». Ведь в мире, полном дураков и трусов, разве не справедливо, что сильный берёт своё? Оказавшись в другом мире, он не стал ни жертвой, ни героем. Он стал судом. Казнью. Наказанием. Наконец-то — никто не мешал ему быть собой. Но когда последняя кровь стекла, когда последний враг — если это вообще был враг — перестал сопротивляться, что-то оборвалось. Ничего не изменилось. И он сам — тоже. Точнее, не смог измениться. Потому что начал видеть. Слышать. Помнить.…