Кошки-мышки

Он проворно повернулся к комоду и достал кремень для высекания огня.

– Вот, держи, будешь искру высекать. Умеешь огнивом пользоваться?

Видя Наткино замешательство, показал, как нужно стучать камнем о камень. Две красные звездочки весело выпорхнули из-под его руки. Вручив ей кремень, он принялся сооружать соломенную горку на подтопочном листе. В топке он уже успел сложить костровище из тонких веточек и сухого лыка виноградной лозы.

Она пристроилась рядом с ним у стального листа, попыталась повторить его движения.

– Резче бей! Не шибко. Так. Видишь? Получается!

Натка раскраснелась. Звездочки вылетали, но достигнув соломенной горки, гасли. Лесовичок стал «ловить» искорки, осторожно прислоняя к ним соломинку. Соломинка, покраснев, сворачивалась в белый шарик пепла.

– Язычка, язычка нет!

Он поднялся и прошелся по комнате. Натка тоже встала. Снегирь давно шевелился под одеждой. Она выложила его на стол, завернув в шарф. Лесовичок уже сидел около топки. Они возобновили работу. Вскоре соломинка загорелась маленьким язычком. Лесовичок, не дыша, чтобы не сбить пламя, тут же прислонил к нему небольшой соломенный пучок, который держал в другой руке. Пучок вспыхнул. Старик подложил его под соломенную горку, возвышавшуюся на лопатке, и ловко засунул огонь в топку. Костерок затрещал весело заигравшим огнем. Оба радостно посмотрели друг на друга.

Снегирь на столе выбивал чечетку острым клювом.

– Я им зернышек принес, сейчас накормлю щебетуний, – ласково проговорил старичок.

Он открыл форточку и вытряхнул снегиря из шарфа наружу. Затем вынул из рюкзака сверток и вышел во двор. Натка из окна наблюдала, как он постукивал по кормушке, привлекая птиц к пиршеству.

– Что же это я? Сейчас тебя, голубушка, буду чаем потчевать. С диким медом, – широко улыбнулся он, блестя глазами, и выкладывая из рюкзака свертки со всякими дарами из соседних земель.

Водрузил на плиту тяжелый чугунный чайник.

– Вот раньше была большая семья, кто-то да присматривал за печкой, поэтому и спички никак не заведу. Далеко-то редко ухожу. А тут праздник на носу, вот и отправился на заготовки. Толстую колоду подложил в печь, да не рассчитал – до тла прогорела. А спички-то опять забыл взять, пень трухлявый.

– Скоро третьи сосульки, как один живу. Да вот еще щебетуньи под крышей пригрелись, да и те вот-вот улетят, как мышь, что квартировала в углу за кроватью. У печки теплей, но она огня боится, мохнатая бестия, – улыбнулся Лесовичок, – С ней веселей, поговорить шибко любит, варежка мохнатая. Зубки поскалить.

– А ты что так удивилась, бровки подняла? Про сосульки не поняла?

Натка утвердительно кивнула.

– Ты думаешь, у нас всё время так студёно? Э! вот и нет. И у нас в Белозимье оттепель происходит. Недолго совсем, но дружно. Снег притает, уплотнится, на саночках с ветерком можно кататься. А на крыше сосульки повиснут, как кинжалы острые и блестящие. Мальчонки мои ими драться любили, как на шпагах. Позволял эти вольности, но строго требовал опалить остриё, чтобы не поранились. Всё равно поцарапаются и бегут к мамке, к Сударушке моей, лечиться. Уже третьи сосульки как проводили её в вечность. – он опустил глаза и морщинки на лице сложились в горестный барельеф тоски и печали.

Помолчали, только чайник вдруг засопел-запел на печке.

– О чем это я говорил-то? А, – сосульки. Это означает, что новый год наступил. Так и живем – от сосулек до сосулек. Всем землям даем команду новый год начинать. Тут и в Первоцветье, это земли Ранней Весны, половодье да ключи с новой силой разливаются, бьют-веселятся. Да цветочки новые выглядывают на проталинках. А в Полноцветье, это земли Весны Бушующей, что творится! Мне не описать. Ага, киваешь, видела, – засмеялся он. – Так и дальше идет новый год по всем землям.

– Вот и праздник новогодний скоро. Ты думаешь: зачем к нам лесовички приезжают? За снегом? Бывает и так, за льдом приходят. А самое главное – за новогодним праздником. У нас сияние одно чего стоит! Во всё небо сполохи, да разноцветные картинки так и побегут. Только диву даёшься. Моя Сударушка любила смотреть. Может только это ее и примиряло с Белозимьем. Она ведь из самого Жарколетья родом. Здесь на празднике и познакомились. И осталась тут жить. А праздник у нас – и песни, и пляски, и музыка. Молодежь так и хороводится. На саночках любила прокатиться. Прижмется ко мне и смеется и боится одновременно, видно, дух захватывало.

Он приосанился, плечи развернулись, и глаза зажглись озорным блеском. Сейчас в пляс пойдет. Натка вдруг догадалась, почему Сударушка не смогла уехать в свое Жарколетье. Куда ей бежать от такого огня.

– Да видно не климат ей тут. Праздники-то быстро закончатся. Это общее для всех земель время стремительных перемен. А за ним долго у каждого свое время плетётся. Каждый своим временем наслаждается, свои плоды собирает. У нас вьюга клубится, клубится да ярится мороз. Она всё приделает и сядет вышивать или рисовать, или вязать что-то теплое из одежды. В окно смотрит и вздыхает. По своей жаркой земле скучает. Мальчишкам все уши прожужжала: Жарколетье да Жарколетье. Возила сыновей в эти края побывать. У нас двое их. Я редко ездил с ними, не по мне эта погода. А они пристрастились, да и живут теперь там. Сюда и носа не кажут.

– А может на праздники приедут? – подала голос Натка.

– Да вот, беспокоюсь о них. Не приедут – сам схожу. Как мальчишки-то наши подросли, Сударушка совсем заскучала. Я даже ходил в Первоцветье, цветочков живых ей приносил. Да, редко это бывало. Пень – он и есть пень. – печально проговорил Лесовичок.

– Она как радовалась, – его морщинки расплылись в улыбке, – возьмет и не знает, куда поставить цветы, и нюхает и рисует. Потом вышивать начнет. Вышивала душевно, очень красиво. Мою рубаху праздничную петухами разукрасила. Вот на праздник надевать буду.

Чайник прервал его воспоминания, он свистел и парил, как огнедышащий дракон.

– Сейчас напою тебя, голубушка, чаем с мятой и чабрецом.

Он повернулся к пузатому красавцу столовому комоду и снял с открытой полки два бокала, расписанных нежными подснежниками на голубом фоне. По тому, как бережно он поставил бокалы на стол, Ната поняла, что это – работа его Сударушки. Заварник оказался расписан маками и тоже был торжественно выставлен на стол. Он приподнял крышку и влил кипяток. Так знакомо запахло любимыми травами Наты. Она полной грудью вдохнула этот аромат и оказалась… дома.

Она сидела на краю ямки для куста сирени, свесив ноги, и чувствовала, как кто-то тычет ее прутиком в плечо. Ната обернулась. Сосед стоял около калитки:

– Ты что, мать? Всё у тебя в порядке? Иду в магазин, она сидит и на приветствие не отвечает. Обратно иду – все так и сидит. И калитку заперла, не достать.

– Ой, да задремала я малость. Сон такой странный привиделся, – Натка несколько раз провела рукой по глазам, массируя лоб.

–Про сон – это к моей жене, а мне еще червей копать. Дети на рыбалку собрались, – ответил он, удаляясь к своей калитке.

– Ой, полив пошел, – встрепенулась она.

Натка пересадила куст и начала полив. Вечером, захватив заварник, она отправилась к подруге-соседке попить чайку с печеньем и поговорить о том о сём.

А я не могу не вернуться в известную нам избушку. Лесовичок накрыл чайник крышкой и раскрыл было рот, чтобы поведать гостье еще что-то важное о своем крае, но поднял глаза: за столом никого не было. Только орешек лежал на том месте, где она сидела.

– Видимо, подобрала в Предзимье, – печально подумал он, – Да только людям ничего взять отсюда нельзя, мы для них – МИР ВПЕЧАТЛЕНИЙ.

Он медленно опустился на табуретку, сложил на коленях вдруг отяжелевшие кисти рук.

– Никогда не знаешь, когда человек к тебе пожалует и когда уйдет. Да и не знаешь, что еще за человек попался. А эта – своя, совсем своя, – слабая улыбка, прощальная, мягко засветилась на его лице. Брови вздрогнули и насупились, курносый нос картошкой, казалось, потянул голову вниз, он пробурчал что-то в седые короткие усики и задремал.

Попискивание и звук от посрёбывания когтистой лапкой по стеклу вывели его из дрёмы.

– Ах, гулёна! Добралась-таки домой! Небось, потеплело уже, – вскрикнул он и открыл форточку, впустив летучую мышь, которая стала к нему ластиться.

– Вот и хорошо, вот и ладненько, – проговорил он, прижимая к себе холодное тельце зверёныша.

– Что молчишь-то? А! Охрипла с морозца. Сейчас лечиться будем, – подытожил он, доставая из комода графинчик с лечебной настойкой, – сейчас всё пройдет. Ещё попоем.

Волк и пастух (искусство компромисса, притча)

Бежал Волк по степи и поймал пастушью собаку. Собака испугалась очень. «Не дрожи, – прорычал Волк, – не съем. Надоело мне питаться от случая к случаю. Тебя хозяин за что кормит?». Собака отвечает: «Я стадо в кучку собираю и стерегу от врагов». «Передай хозяину, что теперь стадо сторожить буду я», – сказал Волк и щелкнул зубами.

Собака моментально убежала и передала Пастуху все, как есть. Пастух ответил: «Пусть сначала Волк докажет, что, когда он придет стадо сторожить, то не перережет весь мой скот». Вернулась собака к Волку с ответом от Пастуха. Обозлился Волк – не привык он выть по нотам и жить по чужим правилам. Очень захотелось ему съесть Собаку, но сдержался, вспомнив вовремя про голод.

Побежал Волк к Лисе: «Кумушка Лисонька, пораскинь своими быстрыми мозгами, что мне Пастуху ответить?». Говорит Лиса: «Передай так – пусть сначала Пастух докажет, что, когда ты придешь к нему с благими намерениями, он не убьёт тебя из чувства страха или ради твоей теплой шкуры».

Побежала Собака и передала Пастуху ответ Волка. Оценил Пастух равнозначность отповеди и говорит: «Сделаем так: Волк год не подходит к моему стаду, а в конце года я ему за воздержание отпущу одну-двух овец из моего стада».

Передала Собака Волку слова Пастуха. Ушел Волк из тех мест, стал охотиться в других краях.

Подходит год с того момента. Стал Пастух всё чаще ругать своих собак. Да и понять его можно: разленились пастушьи псы, спят целыми днями, лень им не то, что подняться и пробежаться за отбившимся животным, но и пасть открыть, чтобы гавкнуть. Только, когда пастух замахнется плетью, поднимаются и стадо собирают. Еще стал пастух замечать, что болеют овцы. Сначала одна ослабела, потом другие стали от нее заражаться. Урон стаду болезнь нанесла. Пастух подумал: «Мудра Природа – нет худа без добра».