Сибирские Светлые Иные (Хроники Братска, 2005 – 2015. Чувства). Василий и Анастасия. Книга пятая (18+)

Его поселили в новой избе добрые крестьяне, все кто мог избу рубил, так как принято так было. А потом пущай сам женится, деток делает, заводит корову, гусей, коня, кур… Девок хороших и красивых полно, выбирай – не хочу! Да только не учли одного крестьяне – слишком суров парень оказался, говорливых и веселых отбрасывал! Ему подавай стройную, тонкую и белолицую! Просто потому что у него такие вкусы и что он европеец. А не русский!

«Уходи – ка ты, Марфа, подобру – поздорову, кабы чего не вышло! Не нужна мне твоя помощь»! – думал Василий. Он постепенно привыкал к русской жизни, жалел женщин и ребятишек. Помогал любому, кто просил, и ни у кого и в мыслях не было новенькому на шею сесть. Зима шла своим чередом, крестьяне работали на барина, тот же занимался своими делами, обирая многих до нитки. Или попросту слугами делал. Что Васе очень не нравилось. Инквизитор понять не мог, КУДА смотрел император. Почему бы ему не отменить все это издевательство над людьми?! Потому что всякое было, а девушек просто покупали, чтобы те были служанками или балету учились. Балет, кстати, Гвелду не нравился. Как и многое в стране – из порядков…

Время шло дальше, Василий прожил почти год с половиной на новом месте и постепенно привык к укладу. Он полюбился крепостному народу, его уважали, при встрече здоровались. Вот оно, великодушие Светлого. Только жены у Гвелда так и не было. Это всех настораживало.

Также недалеко от деревни было великолепнейшее озеро со скалистыми берегами (местами). Василий не знал его названия, но часто ходил туда любоваться тихой водой, закатами, видами… Чистая, тихая вода успокаивала нервы, душу, такую красоту кельт видел разве что в Финляндии. Одна из скал нависала над водой, производя поистине убойное впечатление: казалось, что она вот – вот сорвется вниз. На нее и забирался Василий. И мог стоять очень долго… Или сидеть, или даже ночевал бывало, любуясь звездами и лунным светом. Каменные складки походили на расщепленную молнией сосну, а при свете солнца утром и вечером играли необычными цветами и бликами. По берегам росли заросли камыша. На ней росла вековая ель, огромная, с пирамидальной кроной, кричали чайки над водой, ловя рыбу. Крупные прекрасные птицы, белые, а иногда розовые в солнечном закатном свете. Крылья их походили на паруса, протяжные крики были безмятежны. Это был совсем другой мир, без крепостного права и законов. По утрам играла хвостами рыба, часов в пять примерно, разбивая тишь. Словно это какое – то море, а не озеро… Дивен был этот берег, и думал Василий, что здесь лишь русалок не хватает. Камыш тихо шелестел, шепча о чем – то своем. Но не рвал его Архимаг – примета плохая. Он иногда ловил рыбу здесь, она попадалась крупная, серебристая, особенно лещи и карпы. Иногда сомы. Жалел их всех юноша, и по большей части отпускал.

Еще неподалеку от чудного места был сосновый бор. То там, то здесь попадались поистине огромные березы, редкие, и немудрено, что очень часто молодые девушки водили здесь хороводы. Вот только смысл хороводов парень так и не понял. И считал это пустой тратой времени.

Что это на самом деле такое? Ритуал? Непонятно. Если он еще понимал, что на Троицу еще можно привязать ленты на ветви берез, то просто бродить с подругами вокруг дерева зачем? Наивно это выглядело. Множество раз парень видел юных девушек на скале, они сидели на траве и глядели вниз, в тихую воду… Печальные огромные глаза славянок были схожи с самим озером. Очень часто Гвелд перед закатом наблюдал за метаморфозой небес, как они становились алыми и раскаленной лавой отражались в чистых водах.

Одинокий, красивый, печальный… заезжий молодец иногда тайком наблюдал за купанием красавиц на закате, и их белые тела лучами преображались в розовый цвет. Волосы казались кремовыми или золотыми. Нет, наблюдение вовсе не было кощунством или оно вызывалось длительным сексуальным воздержанием. Просто обнаженные тела каким – то дивным образом вписывались в пейзаж. Словно настоящие русалки, игрались красавицы в теплой воде, смеялись, и было просто интересно наблюдать. Не больше. Василий – Гвелд очень умело маскировался. И его никто не видел.

И вот однажды он приметил одну крестьянку, чем – то отличающуюся от остальных. Наверное, потому, что раньше она никогда не появлялась здесь. Непонятно, отчего, но Василий после этого случая начал наблюдать лишь за ней. То ли понравилась, то ли узнал что – то в ней… Неизвестно. Эта купальщица появлялась не так часто с той поры, как остальные. Но Гвелд любовался ею. Скорее всего, увидел свой идеал мечтаний, и парень просто со скалы смотрел. Неизвестная красавица просто приходила и у воды посидеть, склонив голову. Темные русые волосы были заплетены в тугую косу ниже пояса, огромные серые глаза поражали неестественной мудростью. Тонкие, вишневого цвета губы так и просили страстного поцелуя. Иногда и на берегу Гвелд, спрятавшись за деревом, мечтал о таких губах, изнывая в мыслях… Вот она, та самая девица, русская, по его вкусам, по европейскому нраву!!! Она была совершенно не похожа на обычных русских женщин – у них, вон, груди с тыкву, а здесь – яблочко! Ах, наливное, сладкое! Коса заплетена как у незамужней. И это радовало. Платье простого покроя, то алое, то белое, подчеркивало неподражаемую внутреннюю красу. Вот повезет парню, который возьмет такую в жены!

По внешности русская, красивая, худая, наполовину как европейская Дева – так увидел Иной. И он еще сильнее стал желать с ней познакомиться. Но очень спокойно и деликатно – лишь бы не спугнуть. И потому любовался девушкой, но вот в деревне, как ни странно, ее почти не видел. Лишь пару раз получилось увидеть издали, и все. Долго терпел Гвелд, и наконец, просто прямо забирался в густые кусты и стал наблюдать за купанием и простым времяпровождением. Нет, не влюбился, а просто любовался. И действительно, наверное, такие девушки в России вымирают.

Василий возвращался с озера и вкалывал с самого раннего утра следующего дня и допоздна. Как все. Чтобы ничем не отличаться от других. Надо корову надоить – пожалуйста, пахать после землю плугом – пожалуйста, никакая работа не пугала. И он привык. Но чаще обычного он отправлялся в лес, разводил там костер и молился скандинавским богам. Тору, Одину, Бальдру и другим… Естественно, все делал тайно, чтобы шум не поднялся. Здесь у кельта не было единомышленников, ну разве что ведьма Марфа, которая обходила его избу стороной. Юноша бродил у костра и шептал молитвы Природе. Огненные языки слышали мага и взывали к Высшим Силам. После молитв богам рубашка пахла гарью и землей, ее приходилось регулярно стирать, да и самому купаться в реке или озере. На самом деле лжекрестьянин мечтал влюбиться, и потому все чаще и чаще ходил на озеро. Незнакомка также часто появлялась, но сарафан стал насовсем белым… И лик русской девушки не был веселым. Гвелд продолжал тайком наблюдать за ней со скалы, мечтая схватить красавицу за косу… И просто рассмотреть поближе. И случилось так, что однажды днем такой случай представился…

Василий склонился над спасенной девушкой, рассматривая ее, жива она или нет, переживая. Он одновременно дивился ее античной красе. Наконец – то, наконец он словил ту, за которой наблюдал… точнее спас. Будь у него совсем другой нрав, он бы моментально взял ее и натешился всласть. Отимел бы обнаженную недотрогу, и оставил так лежать: мол, оклемается и уйдет. Он слегка облизнул губы: на них был привкус тины и песка. Искусственное дыхание помогло. А Анастасия продолжала кашлять, выхаркивая воду, корчась, и оживая. Васька стянул с себя рубашку, которую успел надеть, когда вытащил девушку, и укрыл бедную, чтобы согреть. Анастасия дрожала от холода. А ее огромные серые глаза со страхом рассматривали спасителя, боясь надругательства. Гвелд, несмотря на ее наготу, совершенно не испытывал никакого влечения. Ни гордости, ни корысти, ни зла не было в его ясных голубых глазах. Спустя минуту он неподалеку отыскал платье Насти и еще больше укрыл крестьянку. Завернул буквально, растирая ладонью кожу через одежду. Синие губы несчастной порозовели. Только она была еще слишком слаба, чтобы самой передвигаться. Гвелд опять попытался помимо имени у нее что – либо узнать, откуда она, но нет… Спасенная его очень боялась, и свернулась в клубочек. Боялась насилия. Да какое изнасиловать?! Рука Василия была заботливой и мягкой, он растирал спину девушки, но никак не лез, куда не полагается.

«Я ничего с тобой не сделаю, не обижу, девица. Я увидел, как ты тонула… Мне было бы очень горько, если бы ты погибла, утопла. Неужели я зло совершаю»?

«Нет, сударь, но»…

«Знаю, что негоже перед молодцем невенчанной нагой показываться, но здесь ничего не поделаешь. Ты нагая, как невеста на брачном ложе. Решила, что я вздумаю насильничать? Ты не думай дурное. Я много воевал и повидал и не такое. Поэтому меня ничего в тебе не смущает» – и тепло улыбнулся, а девушка таращилась на него, прикрывая грудь руками, с коей ткань сползла. Ей было очень совестно быть обнаженной перед незнакомцем.

Гвелд – Василий нес девушку через поле на руках, но так аккуратно и осторожно, словно она была создана из хрусталя, а не из плоти и крови. От потрясения и шока, что ее увидели обнаженной (ведь не положено незамужним так стыдиться перед парнями! А здесь – просто ситуация), Анастасия потеряла сознание. Парень же продолжал идти по полю, заросшим ромашками и другими цветами, и периодически глядел в голубое небо. А оно походило на одеяло, теплое и легкое…

«Ты решила, что я накинусь на тебя, красавица, словно волк на ягненка, но ошиблась. Мне этого не надо, ведь я всего лишь заезжий в вашу страну… такую чудную и непонятную… Но ты, милая, очень давно привлекла меня своей чистотой, не то, что некоторые. И едва не утонула… Что бы с Настей стало, если бы не я… Здесь просто иногда ключи бьют, и течения ходят мощные, а вода там холодная… Видимо от неожиданности ты так»…

Он шел, вдыхая запахи трав и слушая пение птиц, стрекотание кузнечиков – кобылок, и саранчи, свив себе на голову венок. Ему представлялось, как невеста, похожая на Анастасию, бежит к нему по этому полю в русском платье, смеясь, и тяжелая коса напоминает что – то такое… Василий остановился и взглянул на косу спасенной. Темно – русая, красивая, медного оттенка это чудо природы лежало на груди и животе несчастной, и казалось, что вот – вот оживет. Коса шириной с ладонь… Ах, как же приятно заплетать и расплетать ее кому – то… Неся хрупкую девушку, Василий понимал, что теперь у нее будет тяжелейшая травма на много лет, что, сама того не желая, согрешила… И что теперь? Да ничего! Главное, что хоть жива осталась!

Русская рубашка давно высохла на ветру, золотыми волосами играли ветер и лучи, но жарко не было. Босыми ногами ступал Архимаг по шелковистой траве, кою будут косить на корм скоту, и желал он, чтобы не воспринимала его девица как подглядывающего похотливого развратника. Сердце Анастасии билось довольно быстро, наверное оттого, что ее впервые взяли на руки… Мужчина… Прикоснулся, просто вытащив из воды, откачал… И тут Василий понял, что ему придется как – то оправдываться перед местными, что не насиловал вовсе! И приятно было нести на себе такой живой груз, и Гвелд любовался внутренней красой Анастасии… Если издали он еще понимал, что да, эта русская девица красива, то теперь увидел это вблизи, донельзя близко… Ну и что, что она прикрыта своим платьем, нечего бояться! Потому что если бы Гвелд хотел ее, то давно бы уже взял!

Устав немного, юноша опустил Настю на траву, а сам присел рядом, спиной к ней. Та неожиданно открыла глаза и молча заплакала. То ли от горя, то ли от радости. Сама невольно залюбовалась золотыми волосами спасителя. Тяжелые, цвета спелых колосьев, кольца на концах, казалось, были медом душистым пропитаны. Они сияли золотом, и хотелось спросить, как это молодец умудрился отрастить сие чудо. А он и не оборачивался, грыз травинку. И вот его спину обдал очень слабый голос:

«Добрый молодец, спасибо тебе… Я не знаю твоего имени, и кто твои родители. Ты сам откуда на озеро пришел? И как исхитрился отрастить чудные локоны»?

Василий сначала не обратил внимания. Решил, что от усталости мерещится. Но сам почувствовал – девушка хочет просто поговорить. Она все еще почти не могла пошевелиться, поскольку все силы ушли на испуг, шок и на плавание. Куснув травинку, парень спокойно молвил:

«Ты еще можешь разговаривать в таком состоянии, красавица? После испуга? Если бы не я, ты бы давно лежала камнем на дне! Что мне прикажешь было делать – закрыть глаза на твою наготу и позволить чьей – то дочери погибнуть? Как многие поступают, потому что грешно до венчания на деву глядеть? И поэтому тайно отроки из кустов за всеми подсматривают… Что касается меня, то я случайно оказался рядом в тот момент и вытащил! Пойми мои речи! Излил воды из легких. И несу в селение, потом испрошу, кто твои родители».

«Скажи, добрый молодец, честь девичья, краса моя, тобой не тронута»?

Тут Василий едва не психанул от такого…

«Мне не надобно ее трогать! Я еще раз говорю – увидел тебя и спас. – хмыкнул кельт. – Ах ты ласточка, недотрога! Красавица писаная»! – и оглянулся, улыбнувшись. Он совершенно не желал ее. Да какое там!

«Ты не лжешь»?

«Нет. У меня есть молоко с собой, я тебе дам попить». – Гвелд подвинул к себе пастушью сумку, которую всегда носил с собой, открыл ее и достал кувшин, закупоренный. Потом подвинулся к Насте, приподнял ее голову и помог попить.

«Спасибо тебе… Ты унеси меня к родителям, батюшка век будет благодарить»!

«Так ты барыня»? – ухмыльнулся Гвелд.

«Я крепостная, – прошептала Настя, – крепостная»…

«От такой красавицы я сам бы не отказался! Женился бы! Но неповадно с незнакомками кольцами обмениваться»!

«Кто твои родители, добрый молодец»? – сама кашляет.

«Мои родители умерли много лет назад. Матушка убилась сама, а батюшку враги убили на моих очах. Не желаю я это вспоминать, Настя».

Василий сидел и вдыхал полевой аромат, думая, утонет кто на озере еще или нет. Ему было хорошо. Впервые он почувствовал себя свободно. А не скованно. Да, странная и непонятная страна. Где пьют водку и красятся сверх меры. Где у женщин голоса слишком громкие, и чтобы таким способом вызывать симпатию, речи быть не может.

«Обрядись в платье, Анастасия, я не буду глядеть. И снова понесу тебя через поле… Недалеко осталось»… – и Гвелд снова понес девушку, чувствуя, как гора рухнула с плеч. Спасенная казалась ему лебедем, коего нельзя обижать. Донесет, отпустит на волю, и забудет… Васильки, синие – синие, были похожи на глаза кельта. Милые, нежные, можно сказать, мужские цветы. С различными оттенками. Маг после собрал маленький букетик и вновь сплел еще венок, надел на голову.

«Грешно мне показаться нагой неженатому молодцу»…

«Я тоже хожу на сие озеро. Там девицы купаются в чем мать родила, и если глядеть со скалы, то они неотличимы от русалок. На скале, там, светло и тихо. И спокойно на душе… А зимой озеро белое, как скатерть… И по нему катаются на санях».

Василий, войдя в селение, сразу привлек к себе внимание. Он шел по пыльной дороге и видел, как окружающие глядят на него недобро. Скоро кельта окружила толпа, выкрикивающая всякое. Некоторые желали просто подраться, думая, что золотоволосый сорвался и изнасиловал красавицу. Поскольку та от испуга дрожала и зубами стучала.

«Что ты с ней совершил, зверь?! Грешно прелюбодействовать до венчания»!

«Не вам осуждать меня! Если бы не я, эта девица лежала бы мертвой на дне озера! Я спас ее от погибели»!

Настя продолжала испуганно озираться, а потом, наконец, слабо молвила:

«Он говорит правду, люди! Я тонула, а он спас меня! Не грешите на честного человека! Чист он»!

Через толпу пробилась женщина средних лет со слезами на глазах – это была матушка Насти. Она обняла дочь, следом появился отец. Обычный крестьянин лет сорока. Вымотанный, с виду рассвирепевший, от того, что дочь посмела показаться, в чем мать родила, незнакомцу. Родители принялись поочередно утешать кровиночку, при этом поглядывая на Василия со страхом. Тот низко поклонился и спокойно ответил:

«Я не прошу ничего взамен, люди добрые. Моя доброта была также в том, чтобы донести вашу дочь до дома. Я не тронул ее, а из воды вытащил. Не прошу ее руки, не надобно. Живу как крепостные, пасу скотину, сажаю овощи, и сею хлеб… Случайно видел, как Настенька звала на помощь. Не смел допустить ее гибели. Я готов и дальше спасать, не прося ничего в дар».

Гвелд видел – очень многие желали ему набить «морду», не осознавали бы, что неправы. Анастасия опять прижалась к своему спасителю, как детеныш к матери. В ее огромных, серых очах застыл ужас. Девушка стояла как вкопанная, еле держась за Гвелда.

«Странно, нравы нравами, а все равно нарушают, боясь Страшного Суда и Ада», – думал Энрике. Он не мог пользоваться магией сейчас – люди бы вмиг решили, что он не от церкви, в том смысле, что все были крещеные. Гвелд мог всем внушить, что он просто друг Анастасии, а она – просто с детства играла с ним. Потом просто забыла. Но не хотел. Пусть лучше все будет по – честному. Пусть будет драка, все усомнятся – да, насиловал. Дураков хватает.

Мать Анастасии опять схватила дочь за руку и обняла со слезами. Тут девушку как «прорвало», и рыдать уже стала она, оправдывая парня. Мать поверила. Женщина поклонилась магу и прошептала:

«Я молиться за тебя буду»!

«Мое имя Василий, спасибо».

Отец Насти обнял паренька и смахнул слезу. Зауважал.