Случай из практики. Осколки бури
Потом я рассказывал Аю обо всем, что с нами случилось, а она внимательно слушала и кивала, но когда я пытался задавать ей вопросы – о той странной колдовской сети, о которой толковала Иррашья, о чем-то еще, – неизменно уходила от ответа. Я знал за ней эту манеру, поэтому не настаивал, но что-то все-таки не давало мне покоя.
Правда, я вскоре позабыл о своих вопросах, погрузившись в привычную негу: не нужно было всю ночь лететь куда-то, тащить на себе тяжести, общаться со странными и непонятными людьми и не только людьми. Я мог сколько угодно ласкать жену или, когда она уставала, соскучившихся шуудэ, спать и воздавать должное стряпне Фиридиз…
Через неделю я вдруг осознал, что смертельно скучаю.
Фергия, которая, между прочим, обещала дать знать, как только что-то разведает, не объявлялась. Я послал к ней слугу – тот сказал, что ни колдуньи, ни ее слуги в оазисе нет, а куда она подевалась – кто ж скажет? На базаре о ней тоже не было ни слуху ни духу… так куда же она провалилась? Может, подумал я, все-таки сумела найти путь в зазеркалье, и теперь… Теперь она там? А Ургуш сбежал со страху, если видел, что случилось, и прячется в какой-нибудь канаве? Мерин-то его так и стоял у меня на конюшне, а далеко ли мог уйти Ургуш на своих двоих? Допустим, сладил с Даджи, до Адмара добрался, а дальше что? И почему побежал туда, а не в мое поместье, до которого намного ближе? Может, погиб или тоже стал жертвой зеркала?
Как бы там ни было, есть ведь еще Лалира: слуге она даже не покажется, ясное дело, а вот меня знает и наверняка скажет, что случилось с Фергией…
– Поеду в оазис, – сказал я Аю, – все равно лошадь нужно вернуть.
– Аю поедет с Эйшем, – ответила она, и я кивнул.
– Скажи, мне сегодня можно в небо? Ну так, на всякий случай, вдруг придется?
– Эйш летал почти целую луну, не спрашивая Аю, можно ли, но вернулся живым.
– Гм… ну… да, конечно, – согласился я, – но со мной была Фергия, а она все-таки колдунья. Вряд ли она позволила бы мне разбиться – ей тогда пришлось бы очень далеко лететь до земли. Она, правда, говорила, что не разобьется, даже если свалится с моей спины, но что-то мне подсказывает – врала, как обычно…
– У Эйша на руке волос дочери Золотого Змея, – сказала Аю, выслушав мою тираду с вечной своей загадочной полуулыбкой. – Он связал проклятие. Он цел. Эйш знает об этом. Бояться нечего.
– Вдруг он порвется в самый неподходящий момент?
Аю только головой покачала: мол, и достался же такой бестолковый муж! Тут и лошадей привели, не вышло продолжить разговор…
В оазисе действительно не оказалось ни следа Фергии и Ургуша, Даджи тоже не было. Очаг последний раз разжигали несколько дней назад, на столе осталась немытая посуда и недопитая пиала с уже высохшим ойфом – похоже, Фергия уезжала в спешке. Но вещи ее были на месте, зеркало тоже стояло, где поставили, только вот мешковина его больше не укрывала, и оно глядело мутным слепым глазом куда-то в глубь сада.
– Лалира! – позвал я. – Лалира, покажись, прошу тебя! Здесь только мы с Аю, никто не увидит…
– И так бы не увидел, шодан, – прошелестело в ветвях, и джанная выступила нам навстречу, огромная и невероятно красивая. – Ты пришел узнать, где Фергия-шади?
– Да, она пропала, даже записку не прислала, а обещала ведь… Куда она подевалась?
– За ней приехали из дворца рашудана. Пожаловал помощник главного чародея, с ним еще трое. Они велели никому не сообщать, куда едет Фергия-шади, и забрали ее с собой.
– Погоди… – Я попытался уложить это в голове. – Неужели арестовали? Но за что?
– Нет, Вейриш-шодан, сказали – есть очень важное дело, с которым не может справиться сам Уммаль-шодан. Должно быть, колдовство заморское, а потому нужно, чтобы Фергия-шади посмотрела и сказала, что это такое и как с ним быть…
– Пусть Лалира говорит по порядку, – перебила Аю. – Иначе не поймешь. Какое колдовство? Откуда?
Джанная помолчала, потом объяснила, как сумела. Из того, что ей удалось услышать, – впрочем, будто Лалире сложно различить даже самый тихий шепот! – выходило, будто придворные чародеи, исследуя тоннели под дворцом рашудана, обнаружили нечто. Что именно, говорить не стали, но настоятельно требовали – именем рашудана требовали! – чтобы Фергия поехала с ними и взглянула на это нечто, потому как оно явно заколдовано не местными мастерами. Ургуша решили взять с собой, чтобы никому не проболтался, вот и вся история…
– А почему ты мне не сообщила?
– Фергия-шади не просила, – пожала могучими плечами Лалира. – С чародеями был Даллаль-шодан, он сказал – сам Аскаль-шодан спускался к той вещи вместе с Уммалем-шоданом, теперь хочет, чтобы Фергия-шади посмотрела.
– А, если там Аскаль и Даллаль, тогда я спокоен, – вздохнул я. – Но все-таки она могла бы оставить записку.
– Фергия оставила, – Аю показала мне грязную пиалу.
Я присмотрелся: на стенке потеками ойфа было выведено на адмарском «Не лезьте!».
– Ни за что не догадался бы рассматривать посуду…
– Плохо. – Аю покачала головой. – Эйшу нужно больше думать. Внимательнее смотреть по сторонам. Эйш ведь когда-то хотел искать преступников, как аяйка? И как он будет это делать, если ничего не видит у себя под носом?
Это была очень длинная речь для нее, я даже удивился, вслух же сказал:
– Я постараюсь. Ты же веришь, что у меня получится?
– Аю верит, – был ответ. – Эйш сумел победить страх. Эйш летал далеко, не спрашивая Аю, можно ли сегодня в небо. Эйш намного сильнее, чем думает.
– Ты какая-то не такая, – пробормотал я, но Аю только пожала плечами, мол, мало ли что тебе померещилось. – Ну ладно, а что делать-то?
– Фергия написала – не лезть. То есть – не мешать. Значит, ничего не делать. Ждать. Она скажет, если нужно будет помочь.
– Как? Как, если она во дворце, а оттуда никак не сообщишь…
Тут я осекся, вспомнив юную парочку, превосходно сумевшую сбежать из тщательно охраняемых покоев. Фергия тоже сумеет, если понадобится, уверен. А еще она может позвать Кыжа, то есть Шаракки – пускай он и остался с Игиридом, но наверняка откликнется на призыв о помощи… Главное, чтобы сам Игирид не прилетел с прабабушкой заодно, иначе Адмар может и не выстоять. Исчезнет, как в пророчестве говорится…
Помимо Кыжа, есть еще старый Хаксют, допущенный во дворец, а у того – прилежный ученик Чайка, вездесущий и неуловимый… Одним словом, Фергия точно найдет способ связаться, если ей потребуется! А раз до сих пор этого не сделала, значит, задача ее настолько занимает, что думать о чем-то другом, даже о связном зеркале, ей попросту некогда. Интересно даже, что там такое нашли? Древний клад? Чью-нибудь гробницу?
– Ничего не остается, будем ждать, пока она не соизволит объявиться, – сказал я, огляделся и спохватился: – Лалира, скажи, Фергия делала что-нибудь с этим зеркалом?
– Да.
– А что именно?
– Я не знаю, – едва заметно улыбнулась она, показав острые белые зубы. – Там чужое колдовство. Но Фергия-шади страшно ругалась – у нее ничего не вышло.
– Вот как…
Я покосился на зеркало. Хотелось взглянуть на него поближе: прежде я видел его лишь закутанным тканью.
Если стекло действительно ничего не отображало, то оправа заслуживала восхищения – на ней сплетались неведомые растения, пели незнакомые птицы, мерещились звериные морды…
– Фергия-шади сказала не трогать зеркало, – отвлек меня голос Лалиры.
– Я и не трогаю, я просто смотрю.
– Поедем домой, Эйш, – Аю потянула меня за руку. – Иначе станет слишком жарко!
– Да, сейчас поедем… Или здесь переждем до вечера, Фергия не обидится… Посмотри лучше: вот эта подставка – птичьи лапы, а оправа – словно поднятые крылья, видишь? О! Как же я не заметил – если смотреть издалека, то тут будто бы перья, а если вблизи – ветви и листья, и на каждой ветке столько всякого… Изумительная работа!
Каюсь, драконья натура взяла свое – я говорил ведь, что золото меня не слишком привлекает, а вот произведения искусства, подобные этому, способны надолго заворожить…
– Аю согласна. Красивая вещь. Поедем, Эйш!
– Да, сию минуту…
Я наклонился к зеркалу, рассматривая неведомых зверюшек меньше ногтя, сидящих на металлических листьях. Если Фергия разберет эту штуковину на составные части, нужно будет выпросить у нее оправу – она станет украшением моей коллекции! А стекло можно вставить другое, хотя зачем? Все равно станешь разглядывать не свое отражение, а тонкую чеканку…
– Эйш!
– Да иду я!
Нехотя выпрямившись, я вздохнул: иногда Аю бывает совершенно несносной. Ну да ладно, когда Фергия вернется, насмотрюсь на оправу вдоволь: она ведь наверняка захочет использовать меня как источник силы.
Бросив прощальный взгляд на зеркало, я замер: мне почудилось движение в глубине непрозрачного стекла. Нет, правда померещилось, тень от пальмовых листьев упала, наверно… Зеркало ведь не просто не отображало ничего из окружающего, оно даже не блестело.
Не блестело?…
Краем глаза я поймал солнечный отблеск – не на металле оправы, на самом стекле – и снова обернулся. В зеркале виднелось что-то, очень смутно, будто поверхность запылилась – и немудрено, за несколько дней ветром нанесло пыли из пустыни! Я, недолго думая, вызвал фонтанчик на ладони – Аю так понравилось мое новое умение, что она просила проделать это снова и снова, – и окатил мутное стекло.
Вода не стекла по нему, как можно было ожидать, она застыла словно бы ледяными потеками, а потом – я глазам своим не поверил! – всосалась внутрь зеркала, которое вдруг словно засветилось изнутри. Это видно было даже на ярком солнце, и я невольно сделал шаг назад, и еще один, и еще… Но все-таки не мог оторвать взгляд от того, что шевелилось в зеркальной глубине, слизывало капли поданной мною воды, пробовало ее на вкус, и…
– Эйш!..
Я почувствовал только, как Аю с неженской силой оттолкнула меня от зеркала, увидел, как сверкнуло на солнце нечто длинное, гибкое, с оттяжкой ударило Аю по спине, швырнув ее на меня – я едва успел развернуться и подхватить, – и растаяло, как не бывало…
– Аю? – Я держал ее в объятиях и чувствовал на руках горячее, липкое. – Аю?…
– Аю… любит… Эйша… – едва слышно выговорила она и потянулась ко мне. Не обняла, нет, – казалось, руки ее не слушаются.
Я коснулся кончиком носа ее носа, как привык за долгие годы, и…
Она не дышала.
– Аю?…
Я не умел лечить. Вернее, немного умел – я же вернул Аю способность говорить, убрал ее шрамы, но это заняло много времени, а теперь его не было. Просто не было. Я не мог вдохнуть жизнь обратно! Сомневаюсь, что Иррашья бы сумела: крови кругом оказалось столько, что я, помню, еще удивился – неужели вся она принадлежит Аю? Не может ведь такого быть…
Помню, я рухнул на колени – кровь впитывалась в песок быстрее, чем вода, но она еще и запятнала зеркало, потеки на нем были хорошо заметны. Помню, как прижимал к себе Аю, целовал ее спокойное лицо и говорил, кричал что-то… не знаю, что именно. Кажется, уверял, что все будет хорошо, хотя что толку говорить с мертвыми? Наверно, какая-то часть меня еще не могла поверить, будто ее нет, но другая – другая даже слишком хорошо понимала, что Аю мертва и что это я виноват в ее гибели. Если бы я не принялся рассматривать зеркало, если бы послушал Аю и вовремя отошел от него…
Если бы зеркала вообще не было!
Эта мысль завладела моим разумом, а потом… потом вспыхнул огонь, ослепительно-белый, не похожий ни на что виденное раньше. Мне не было больно – драконы не горят в собственном огне даже и в человеческом облике, но вот несчастные пальмы вспыхнули факелами и рассыпались пеплом, а зеркало… Зеркало стояло, как прежде, и всю свою боль, всю ненависть я обратил на него, как будто мог добраться до того, кто прятался за равнодушным стеклом!
Что-то зазвенело и лопнуло, словно перетянутая струна, сознание заволокла черная пелена, но мне почудился чей-то зов, едва различимый в реве пламени. Затем меня словно накрыло непроницаемым колпаком, огонь угас…
И наступила темнота.
Глава 20
Я очнулся в полумраке и долго разглядывал незнакомый потолок: в Адмаре они плоские, а этот был островерхий, стропила терялись в тени.
Попытка сесть или хотя бы приподняться на локте и оглядеться успехом не увенчалась. Кажется, я даже голову не мог держать, как новорожденный младенец… Я бы подумал, что меня разбил паралич, но пальцы на руках и ногах двигались, так что приходилось признать: я просто обессилел.
Я попытался гнать от себя воспоминания, чтобы не видеть перед внутренним взором лицо Аю, лишь немного запачканное кровью – тонкая струйка из уголка рта… Не помогало. Но и больно не было, нет, я не ощущал ничего – просто внутри чернела огромная выжженная пустошь, совершенно мертвая…
Прозвучали шаги, и надо мной кто-то наклонился.
– Очнулись наконец-то! – сказала Фергия. Выходит, я в ее доме? Ах да, правильно, у него же крыша не как у местных… – Вейриш? Вы меня слышите? Если да, моргните один раз, если нет – два.
Я послушался.
– А говорить можете?
В глотке так пересохло, что даже если бы я захотел, то не сумел бы выдавить ни слова, а я не хотел.
– Пейте. – Фергия приподняла мою голову и подсунула пиалу. – Не бойтесь, не отравлю, вы мне живым нужны.
Ну, это хотя бы оказался не ее кошмарный ойф, какой-то травяной отвар, довольно приятный на вкус, но не на запах. Пить, однако, хотелось так, что я бы и ослиную мочу выпил…
– Где Аю? – выговорил я, едва обрел дар речи.
– Ее нет больше, Вейриш, – тихо ответила Фергия. – Вы что, ничего не помните?
– Помню… хотел бы забыть, но… Я не об этом. Где она?
– Говорю же – нет ее, совсем. Даже тела, если вы о нем.
– Что?… – голос мне изменил. – Но как…
– Значит, вы действительно не помните, что сотворили? Ясно… Лалира! Будь так добра, иди к нам и расскажи, что видела. Для Вейриша, я-то уже знаю…
Джанная явилась, и я поразился: она была женщиной выдающихся достоинств и редкой красоты (пускай и на любителя), а сейчас выглядела так, будто годами скиталась в пустыне, считая капли воды и никогда не питаясь досыта. Блестящая черная кожа потускнела, посерела, даже сморщилась, как мне показалось, роскошные кудри обвисли и словно подернулись пеплом, лицо осунулось, глаза запали.
– Я сказала, что ты не велела трогать зеркало, – произнесла она, устроившись у меня в ногах. – Вейриш-шодан ответил, что только посмотрит. И все смотрел, смотрел… Аю-шодэ звала его прочь, но он не слушал, зеркало его будто заворожило. Он говорил о драгоценной оправе, о тонкой чеканке – совсем как Мадри, тот тоже мог часами рассуждать о каком-нибудь блюде или кувшине. Потом Вейриш-шодан все-таки поддался уговорам жены и пошел прочь, но оглядывался. И вернулся, и вызвал воду, и облил стекло, словно хотел смыть с него пыль…
– Так и было. – Я сглотнул вязкую горькую слюну.
– Зеркало выпило воду, – продолжала Лалира, покачиваясь из стороны в сторону, – и ожило.
– Как?…
– Ожило, и все. Так быстро, что я ничего не успела сделать. Аю-шодэ оттолкнула Вейриша-шодана, не дала его схватить… – Джанная опустила голову, и я с изумлением увидел, как на руки ей капают слезы. – Оттолкнула и умерла… А он лишился разума. Я знаю, как это бывает, когда гибнут любимые. Я кричала, я пыталась дозваться, но он поднял такой вихрь, что меня едва не унесло из оазиса, – не ожидала такого…
– Этого не помню, – честно сказал я. В голове гудело.
– Потом был огонь, – добавила Лалира. – Такой огонь, что плавились камни. Хорошо, что я успела опомниться и схватила Вейриша-шодана, иначе он сжег бы не только пальмы и зеркало, но и весь сад, и дом. Но я едва его удержала.
– Ты поэтому такая… серая? – кашлянув, спросил я, и она кивнула. – Прости. Я не хотел…
Она подалась ближе и погладила меня по голове. Ладонь у нее была на удивление мягкой.
– Где все-таки Аю? – в который раз повторил я.
– Вы не поняли? Когда вы… скажем так, полыхнули, тело Аю было у вас в руках, – ответила Фергия. – От нее даже пепла не осталось. И от зеркала тоже.
– А давно?…
– Почти неделю, – правильно поняла она. – Я примчалась, как только смогла, еле отпустили. Но отпустили, потому что столб пламени из Адмара видно было… что там, в море – и то заметили! Пришлось сказать, что я оставила на волшебном огне котел с ведьминым варевом, а кто-то, похоже, сунул в него нос: мало ли, приехал человек просить помощи, не застал меня, полюбопытствовал… Жалко беднягу, конечно, но он сам виноват, а мне нужно поскорее устранить последствия, покуда по пустыне не начали бродить верблюды о двух головах.
Я хотел улыбнуться, но не смог.
– Выпейте еще вот это, Вейриш, – велела Фергия и влила в меня еще какую-то настойку. – И поспите. Поговорим, когда придете в себя.
На этот раз беспамятство накрыло меня мягко, почти неощутимо. А самое главное, мне ничего не снилось…
На ноги я встал лишь трое суток спустя, и то меня покачивало от малейшего ветерка. В зеркала, даже в маленькое походное, нашедшееся у Фергии, мне глядеться не хотелось, но и так видно было по рукам, по телу, что выгляжу я не лучше Лалиры. А на лицо свое, признаюсь, я смотреть не желал.
– Ешьте, – сказала мне Фергия, когда я не без труда выбрел на веранду и упал на стул. – Вам понадобятся силы.
От запаха пищи меня тошнило, но она была права: силы мне пригодятся. Хотя бы для того, чтобы разыскать эту тварь, Дженна Дасса, и убить с особой жестокостью, и не важно, что станется со мной самим…
Смотреть в ту сторону, где недавно стояло зеркало, я опасался. От пальм и следа не осталось, песок сплавился в стекловидную массу, и этот блестящий язык тянулся далеко в пустыню. Если бы Лалира меня не удержала, я действительно выжег бы Проклятый оазис и, может, умер бы сам. Но нет, нет! Я понимал, что умирать мне еще рано: меня ждала месть. Не знаю, сколько лет или даже веков понадобится для того, чтобы разыскать Дженна Дасса, но я не отступлюсь, я стану его тенью и однажды, когда он решит, будто победил… Вот тогда я и возьму его за горло и выдавлю из него последнее подобие жизни, чтобы он больше никогда ни с кем не сумел устроить… вот такое…
– Если вам так нравится гнуть ложки, Вейриш, я не возражаю, но покупайте их сами. Или ешьте руками.
Голос Фергии отрезвил меня. Нет смысла впадать в ярость сейчас, когда врага рядом нет. Да и когда появится, лучше держать себя в руках, иначе может выйти, как в этот раз.
Но прежде, чем заняться этим делом, нужно было завершить другое. Главное для меня.
– Фергия, неужели от Аю действительно ничего не осталось? – с трудом выговорил я.
– Посмотрите на свою руку, – сказала она, и я посмотрел. – Нет, на другую! Видите?
Я видел – под кожу мне будто влили расплавленное золото, и оно застыло причудливыми потеками.
– И у меня, – она показала руку. – Больно было – не передать! И этот браслет из волоса змеедевы… Он вообще не должен быть видимым, помните? Так вот, даже он расплавился, и я не представляю, можно его теперь снять или нет и действует ли он по-прежнему.
– Понимаю, – сказал я. – Раз так, то человеческое тело…
– Обратилось в прах.
Значит, я не смогу попрощаться с ней. Не смогу дать настоящее погребение как подобает… Хотя нет, погребение вышло правильным – Аю жила ярко, так же и сгорела! Но я хотел увидеть ее еще хотя бы раз, хотя бы неживой, попросить прощения за глупость свою, самонадеянность, за то, что слушал и не слышал, поблагодарить за то, что спасала мою дурацкую, никому, кроме нее, не нужную жизнь год за годом… Спасла. Только зачем?!
– Вейриш, – сказала Фергия, когда меня перестало трясти от беззвучных рыданий. За что я был ей искренне благодарен, так это за то, что не пыталась утешать. – У меня есть кое-что для вас. Аю оставила мне, потому что вы способны потерять даже алефанта в оазисе с одной пальмой, так она сказала. Держите. Читайте, я пока пойду посмотрю, не нужно ли помочь Лалире – сад все-таки здорово обгорел, а она совсем выдохлась…
Я развернул письмо. Оно было порядком измято – наверно, Фергия не один день носила его при себе.
«Пусть Эйш читает внимательно», – почерк Аю я узнал с первой же буквы. Она не любила писать, да и нужды в этом особой не было, с кем ей переписываться? Слугам записки писать, что ли? Так они почти все неграмотные, им проще на слух запомнить, что велела купить хозяйка… Словом, практики у Аю почти не было, почерк так и остался неровным, ученическим, но я видел, как она старалась, выводя слова, пускай даже и с ошибками. Не важно, главное, чтобы я понял смысл.
«Аю любит Эйша, – писала она. – Сначала было не так. Аю просто обещала: Эйш был хороший, он сказал, что спасет Флоссию в обмен на Аю, и сделал, что обещал. Эйш всегда был добр, и Аю стала его любить. Сначала как друга, потом как мужа. Эйш самый лучший муж, какого только можно пожелать. Только очень ленивый. Не в постели».
Я невольно засмеялся и зажал себе рот, чтобы никто не услышал. Хотя тут и не было никого, кроме Фергии и Лалиры, а что толку их стесняться?
Зачем Аю писала это? Я ведь прекрасно понимал, что не могла она влюбиться в меня с первого взгляда: чтобы ашшу да не разглядела, что я собой представляю? Это я, как все драконы, увидел и решил – Аю должна быть моей. Если бы Флоссия ее не отдала, я бы у нее под забором поселился и сделал все, чтобы убедить или Аю сбежать со мной (что маловероятно), или хозяйку – продать-таки ее, или действительно выкрал. В последнем случае, полагаю, Флоссия или сама бы устроила мне внушение, или позвала на помощь дядю Гарреша, уж не знаю, что хуже…
Но сложилось так, как сложилось: я в самом деле выполнил обещание, собрал всех, кого только сумел дозваться… не без помощи дяди, конечно. Без нашей помощи Флоссия могла и не выжить на том пустынном островке, молчу уж о Лаурине – его буквально с той стороны вернули. Жаль, я не понял, как именно, а потом забыл расспросить… Да и чем бы мне это помогло? Аю умерла почти мгновенно, я просто не успел бы… А вдруг бы успел?…
Неизвестно… Но, главное, Аю все-таки меня полюбила, пускай на это ушли годы. Притворства в ней не было: уж его-то я прекрасно вижу! Да и не стала бы ашшу лгать – от лжи сильно изменяется внутренний огонь и прорицания становятся неточными, искажаются и порой приводят тех, кому были высказаны, к большой беде.
«А может, – подумал я, – если бы Аю осталась у Флоссии, все было бы иначе? Я со временем успокоился бы, а она… она росла бы вместе с Фергией, и, уверен, вдвоем они заставили бы Арастен ходить ходуном! Хотя Фергия и одна неплохо справлялась, судя по всему…»
Я ведь хотел поступить по-рыцарски, когда явился сообщить Аю о том, что ее хозяйка жива, хотел сказать – не стану неволить, возвращаю тебе слово… Но не смог, схватил ее – и умчал прочь.
Оставь я Аю в покое, меня, скорее всего, уже не было бы в живых, зато она жила бы, совсем иначе, нежели в Адмаре, не любимой женой, а рабыней, и вряд ли Флоссия взялась бы ее лечить… Да что толку гадать о неслучившемся!
«Не в постели, – перечитал я. – Там Эйш старался. Аю тоже старалась, чтобы детей не было».
Не поверив глазам, я на всякий случай их протер, но слова никуда не делись с бумаги. Что за…
«Аю не знала, почему так. Видела, что нельзя – будет большая беда. Какая и почему – не понимала. Эйш может злиться на Аю за это, ведь он хотел детей. Пускай злится, он прав: Аю поступила плохо. Но Аю не могла объяснить, почему делает так. Эйш все равно бы не поверил».
Нет, она не угадала, я не злился, я был в растерянности. Как же ей все эти годы удавалось уберегаться? Хотя… Шуудэ, которых сама же Аю присылала ко мне, заявив, что утомилась от моей страсти, – они приходили очень вовремя. Уж наверно, ашшу способна провидеть на краткий срок и узнать, в какой день лучше не сходиться с мужем, чтобы не зачать. А может, Аю знала и какие-то другие способы, хотя откуда бы? Вряд ли запомнила от бабушки, а здесь подруг у нее не было. Хотя те же шуудэ много чего знают, да и старая сплетница Фиридиз может рассказать что-нибудь интересное: уверен, у Аю хватило бы хитрости и терпения выведать у нее какой-нибудь народный рецепт.
Я и внимания не обращал на такие мелочи! С Аю мне было хорошо, но шуудэ вполне годились для разнообразия, я даже радовался, что жена не ревнует к ним… Еще бы она ревновала…
«Теперь туман рассеялся, – писала Аю. – Видно хорошо. Только Аю не находит нужных слов, чтобы хорошо объяснить Эйшу, но вдруг он все-таки поймет? На нем проклятие, очень сильное. Тот, кто его создал, хочет вернуться. Он взял бы тело Эйша, если бы мог, но этого мало. Это будет не взаправду, потому что Эйш взрослый и сильный, он станет отбиваться, даже если сам не поймет, что с ним творится. Тяжело жить в доме, из которого то и дело выбрасывают пинком под зад! Нужен был новый дом. Такой, в основание которого первый камень заложил бы тот, чужой – через Эйша».
Опустив письмо на колени, я взялся за голову. Вот в чем дело… Вот почему сначала гибли женщины! Должно быть, Дженна Дасс рассчитывал, что любая из них способна произвести на свет дитя, в которое он мог бы вселиться… Вот только не учел, что с давних времен все слишком изменилось, и потомство у нас появляется очень редко… Да и поди принуди драконицу зачать, если она того не желает! Впрочем, он и завладеть их разумом не сумел, погубил зря… И, потерпев неудачу, взялся за меня. Рассчитывал, наверно, что я способен оплодотворить хоть сотню женщин, уж с какой-то да повезет… Но план снова провалился: он не мог знать, что единственная женщина, которая могла бы от меня родить, всячески этому препятствовала!