Алийское зеркало
Я промолчала, решив, что так будет лучше, а виконт, которого я помнила крайне смутно, переживет приписанного ему внебрачного ребенка, тем более девочку.
– Угадал, похоже, – довольно сказал герцог. – Ну да это уж мелочи. Сколько ей лет-то, запамятовал?
– Зимой будет двенадцать, – выговорила я. – Ваша светлость, она ведь еще ребенок! Как же…
– Ничего, вон какая кобылка вымахала, на все пятнадцать потянет, – фыркнул он. – В тебя статью пошла, похоже… А что молода, не страшно, на юге девчонок как раз в этом возрасте и отдают. Ну да мы годок-другой припишем для верности… И не благодари!
Я уставилась на него во все глаза.
– Что ей тут делать-то? – спросил герцог, допив свой отвар и передернувшись. – Замуж ее кто возьмет? Такой же, как ты? Да и не успеют присвататься – принесет в подоле, уж поверь. Чтоб мимо такой красоты пройти да утерпеть – это надо святым быть, а у нас тут таких не водится. Сколько еще ты сможешь ее укарауливать? А то сама влюбится в проходимца какого-нибудь да и сбежит с ним. Так хоть пристроена будет, на золоте есть, на шелках спать, в собственном дворце жить…
«А потом она надоест этому мальчишке и отправится на кухню, а то и на невольничий рынок, – могла бы я сказать, но сдержалась усилием воли. – Или он подарит ее какому-нибудь из своих придворных. Вроде бы у южан это в ходу: оделять отличившихся конем из собственной конюшни, перстнем со своей руки, одеянием с господского плеча… наскучившая жена ничем не хуже!»
– Великодушие вашей светлости поистине безгранично! – сказала я, склонившись в реверансе как можно ниже, чтобы он не увидел моего лица. – Не знаю, как и благодарить вас за такое участие в судьбе моей дочери…
– Не благодари, – ухмыльнулся герцог. – Очень уж удачно сложилось… для всех, а, Марион? И у тебя голова болеть не будет о том, как бы дочку уберечь до поры да пристроить, и я живо старика Урзу придавлю, мол, если хочешь внучка побаловать, подавай-ка договор на моих условиях! Каково?
– Вы всегда отличались большой дальновидностью и редким чутьем, ваша светлость, – смиренно ответила я.
– То-то же… – Он подумал. – Так… У южан еще есть дела у наших соседей, но к зимним праздникам они вернутся… бедолаги! Уже теперь в сто одежек кутаются, а каково им будет зимой, а, Марион? Они, говорят, и снега отродясь не видывали, уж младшенький-то точно!
– В самом деле, им здесь неуютно, – подтвердила я. – В их покоях жарче, чем на кухне в разгар готовки.
– Топите, сколько прикажут, – кивнул герцог. – И вот еще что…
Он бросил мне увесистый кошелек.
– Справь девчонке приданое. И платье на свадьбу. Не королевское, конечно, но чтоб видно было: не простую служанку отдаем, а… скажем, дворяночку из бедных, не титулованную. Ясно? Справишься?
– Конечно, ваша светлость, – кивнула я.
– Ну, тогда иди. Да помалкивай покамест!
– Разумеется, ваша светлость, – ответила я, еще раз поклонилась и вышла.
Тяжелый кошелек оттягивал мой карман.
* * *– Я лучше в лес к волкам жить уйду, – заявила Ири, услышав, какой подарок приготовил ей на день рождения наш герцог. – Неужели никак нельзя отказаться, мама?!
Я только крепче прижала ее к себе: мы сидели на кровати в своей комнате и держали военный совет.
– Послушай еще вот о чем, – добавила я и пересказала все те доводы, которые мне самой не раз приходили на ум и которые повторил герцог. – Я и впрямь тебя не уберегу, ты слишком красивая, Ири, но всего лишь служанка. А ты знаешь, что случается даже с дурнушками…
Она молча кивнула: о таких вещах дочь моя знала с малых лет, да и как не узнать, когда в замке служанки шмыгают туда-сюда и шепчутся о своих милых, а в деревне так уж и вовсе подобного не стесняются!
– Как ко мне бабушка никого не подпустила, даже не знаю. То ли времена другие были, то ли люди? А еще жив был старый герцог, он, бабушка говорила, виноватым себя чувствовал, что моего деда куда-то отослал, а тот не вернулся, и не велел нас с нею трогать. А нынешний, хоть и знает, что мы родня, а все равно…
– Не лучше племенной кобылы, – гневно фыркнула Ири.
– А кто знает, не лучше ли тебе будет замужем? Как он сказал – на золоте есть, на шелках спать… – пробормотала я.
– Конечно, мужу ноги целовать и до скончания века взаперти сидеть еще с десятком таких же… будто ты никогда не слыхала, как женщины у южан живут!
– Вдруг ты станешь любимой женой?
– А вдруг нет? – Ири обняла меня за шею и положила голову мне на плечо. – Я не пойду замуж, пускай это будет даже самый распрекрасный принц! А он вдобавок вовсе не принц и совсем не прекрасный, ты же видела!
Я видела, конечно. Внук дэшавара Урзы, Алиш, мог бы показаться симпатичным юношей, если б не был так толст. Должно быть, баловали его с раннего детства, сдували с него пылинки и подносили яства, каких только душа пожелает. А поесть южане любили…
Другое дело, что прочие-то и верхом ездили, и с саблями управлялись так, что любо-дорого посмотреть, и плясать были мастера на загляденье, а Алиш предпочитал возлежать на мягких подушках и наблюдать за остальными. Вдобавок капризен он был неимоверно, а еще вспыльчив и обидчив. С вельможами, правда, Алиш держался весьма обходительно и почтительно, но вот прислугу свою мучил несказанно…
А я еще подумала: надо же, для Урзы Алиш – сын любимой умершей дочери, совсем как Ирранкэ для его деда! Вот так каприз судьбы… Они ведь совсем разные! А хотя, говорят, у судьбы двух одинаковых не бывает…
– Что, так и будешь до старости в девицах сидеть? – усмехнулась я, чтобы отвлечься.
– Когда-нибудь встретится… настоящий, – странным тоном ответила Ири. – Как тебе. А нет, так фальшивки мне не надо.
– Не о том мы говорим! – встряхнула я головой. – Так или иначе, рано тебе замуж! Это раньше в тринадцать отдавали, но то во времена моей бабушки… а тебе-то и двенадцати нет. А и исполнится – не отдам!
– Ты же сама сказала – никак не воспротивишься, если герцог приказал, – напомнила она.
– Именно.
Я отстранилась, встала и вынула из тайника тот кошелек, что передал мне когда-то Ирранкэ. Там оставалось еще больше половины, потому как зазря я деньгами не швырялась, да и семейству помогала умеренно, чтобы окружающие не заинтересовались, откуда это у меня лишние деньги, не подворовываю ли…
– Это откуда? – удивилась Ири.
– Отец твой оставил, – ответила я. – А я сберегла. Думала, пригодится тебе в приданое, когда замуж соберешься, на обзаведение хозяйством, то да се, мало ли…
– Вот меня и собрали, не спросив!
– А это вот герцог дал. – Я бросила рядом второй кошелек. – Тоже… на приданое для тебя, чтобы перед женихом стыдно не было.
– Мам… – Ири подняла на меня свои невозможные глазищи. – Но это ведь такая прорва деньжищ! Давай просто возьмем их и сбежим! На это же можно свой дом купить и хозяйством обзавестись, как ты говоришь…
– А ты думаешь, зачем я их тебе показываю? – усмехнулась я и села обратно. – Послушай, никого поблизости нет?
– Никого, – на мгновение замерев, ответила она. – Все спят давно, умаялись. Так что же, мама?
– Надо сперва придумать, куда бежать, – ответила я, взвешивая на ладони кошелек Ирранкэ. – Так, чтобы сразу не отыскали. Герцог, сама понимаешь, страшно обозлится, если ты исчезнешь. Этак вот гости вернутся, а птичка-то упорхнула! И как с ними объясняться? Алиш разозлится, что ему новую игрушку не дали, дэшавар осердится, чего доброго, и прости-прощай, торговый договор!
– И если нас поймают…
– Меня в лучшем случае на конюшне выпорют и в деревню сошлют коровам хвосты крутить, а тебя… Не знаю. Если до приезда гостей успеют поймать, то им отдадут, а если после…
Я замолчала.
Я долго уже размышляла о том, куда нам с Ири податься. Само собой, подальше отсюда, может быть, даже через пролив… Но до побережья еще предстоит добраться, а ведь зима на носу! Зимы у нас суровые, путешествовать на своих двоих и опытные странники не отваживаются, отсиживаются где-нибудь в тепле… А мы? Я, сроду не бывавшая дальше матушкиной деревни, да девочка-подросток – далеко ли мы уйдем?
Можно было бы купить лошадей, да вот беда: я не умею ездить верхом! Взять еще и повозку? Править-то я умею, телегой, во всяком случае, правила в деревне… Но как это проделать, не привлекая к себе внимания? Где держать этих лошадей? Корма им задать и вычистить я еще смогу, но вот запрягать и распрягать – та еще забота!
Нет, с лошадьми хлопот полон рот, а случись что – даже в лесу с ними не спрячешься. А на дороге беглецов выследить намного проще…
У матушки моей в погребе не отсидишься, там искать станут в первую очередь. Да она и сама убоится герцогского гнева, решит, что внучка от своего счастья бегает, да и шепнет кому надо, где мы с Ири прячемся.
– Нужно уходить по первому снегу, – сказала вдруг она, до того сосредоточенно о чем-то размышлявшая. – Чтобы следы укрыл.
– На снегу, наоборот, намного виднее, – нахмурилась я и вдруг вспомнила слова Ирранкэ: «Мы и на рыхлом снегу почти не оставляем следов». Может, Ири сумеет не потревожить и снежинки, но мне это уж точно не по силам!
– Это как идти, – задумчиво проговорила Ири. – Главное – убраться подальше, а самые морозы лучше где-нибудь переждать. Только нужно такое место, где нас точно не станут искать…
– А что, если… – я прикусила губу. – Старая герцогиня!
– Что? О чем ты, мам?
– Вдовствующая герцогиня, матушка его светлости, – напомнила я. – Она живет в своем поместье к западу отсюда, днях в пяти, кажется. Он приглашал ее на праздник, а она ответила, что уже слишком стара для такого путешествия и увеселений. Ей никогда такое не нравилось…
– И ты думаешь, она нас пустит? – тихо спросила Ири. – И не выдаст?
– Не знаю, но очень на это надеюсь, – честно ответила я. – Ко мне она всегда относилась благосклонно. И тебя видела, когда приезжала навестить сына. Ты была еще совсем крохой, только-только научилась ходить… Ее светлость строгих нравов, но мне почему-то выговаривать не стала, вздохнула только, покачала головой и дала тебе старинную серебряную монетку на счастье.
– Эту? – Ири выудила из-за пазухи монетку: я пробила в ней дырочку, чтобы можно было носить на шнурке.
– Ее самую.
– Тогда пойдем к ней? Может, если ей все-все рассказать, она правда нас спрячет? Хотя бы до весны!
– Попытка не пытка, – вздохнула я. – Но придется тяжело, Ири. Мы с тобой никогда так далеко и надолго не уходили, а ведь придется нести с собой и вещи, и припасы – как знать, сможем ли мы купить что-нибудь по дороге?
– А зачем нам идти по дороге? – нахмурилась она. – Пойдем напрямую, лесом.
– Ты смеешься? Я в трех деревьях плутаю!
– А я нет, – серьезно сказала Ири. – Да и… волки выведут. Только надо одеться потеплее и взять одеяла, а то в лесу ночевать холодно, а огонь не разожжешь – заметить могут.
– Так и замерзнем где-нибудь под кустом, – мрачно пошутила я, пряча кошельки.
– Лучше уж так, чем на всю жизнь в клетку, – ответила Ири и накрылась одеялом с головой.
Я посидела еще немного, потом улеглась рядом, обняв дочь покрепче, а она, успевшая уже задремать, прижалась ко мне, как делала это всегда.
«Ирранкэ, – сказала я, глядя, как медленно движется серп луны за окном, – что мне делать? Куда ни кинь – всюду клин! Останемся – Ири, радость мою, отдадут этому толстяку на забаву. Сбежим… как знать, останемся ли живы? Волки-то нас не съедят, но замерзнуть зимой в лесу – проще некуда!»
Ири повернулась во сне, сбросив одеяло, я потянулась укрыть ее и замерла: лунный свет падал на ее руку, и мне показалось, будто на коже проявляется едва заметный светящийся рисунок, тонкий, замысловатый… Такой же или похожий я видела у Ирранкэ. Но у него… я думала, это татуировка. У Ири же не было подобных отметин на коже, я все ее родинки наперечет знала! Тут луна зашла за облако, в комнате потемнело, и сложная серебристая вязь на руке Ири, померцав, исчезла. Но не померещилось же мне?
– Может, это ты мне так знак подаешь? – прошептала я одними губами. – Если Создатель сотворил вас из лунного луча и первого снега… Первого снега, вот как!
– Мам, ты что, не спишь? – пробормотала Ири, приоткрыв один глаз.
– Сплю, сплю, – заверила я. – Просто размышляла. Ты права. Уйдем по первому снегу.
– Стоило столько раздумывать… – зевнула она и снова заснула.
Глава 8
Конечно, взять и уйти вот так, с бухты-барахты, было невозможно. С собой нужно было брать только самое необходимое, но этого необходимого набиралось столько, что не враз поднимешь! Тогда я безжалостно выбросила все вроде бы нужное, а на самом деле такое, без чего можно было обойтись. Стало полегче…
Для отвода глаз я велела нашим мастерицам пошить для Ири несколько нарядных платьев, белье – дескать, растет, как сорняк, все уже мало! А у портного в ремесленном квартале заказала зимнюю одежду из теплой шерсти и толстого сукна, а еще прочные башмаки, якобы в подарок на зимние праздники матушке и сестрам. Все знали, сколько у меня родни, потому и не удивлялись, только кивали – дескать, до чего заботливая дочь, не забывает своих!
Чулки мы с Ири и сами могли связать, и даже мужские штаны сшили, опять же суконные, потому как под юбки. Ну, будем выглядеть как копна сена с копешкой, что за дело? Лишь бы не окоченеть!
Ну а кроме запасной одежды, одеял да припасов нам и брать с собой было нечего. Жаль было оставлять бабушкино зеркало, но не потащишь же его с собой? А потащишь, так разобьешь…
Золото мы зашили в пояса, а часть я разменяла на серебро и медь. Серебро, опять же, припрятали поглубже, а медяки пускай себе брякают в кошельках.
Ну и запас лечебных трав я захватила, весят они всего ничего, а вдруг пригодятся?
– Сегодня? – спросила я Ири.
Она неотрывно смотрела за окно. Медленно-медленно падали снежные хлопья, крупные, похожие на перья. В деревне о таком снеге говорят – Зимняя королева перину выбивает, к своему празднику готовится. Помню, я в детстве всегда удивлялась: неужели королева своими руками станет это делать? Наши знатные девицы подушку-то сами не перевернут, не взобьют, горничных зовут… Так положено, объяснила мне тогда бабушка, некоторые вещи нужно делать только самим, иначе ничего не выйдет. Так вот Зимняя королева снежную перину готовит, такую, под которой земле спать будет тепло и мягко, Весенняя – первоцветы собственноручно сажает и по лесу гуляет, чтобы ручьи скорее текли, сугробы таяли, а деревья оживали, Летняя – за урожаем следит, а Осенняя – собирает жатву. Не нами это придумано, не нам этот обычай менять. А что люди у себя напридумывали – дело десятое, четырем королевам с их королями до этого дела нет…
– Да, – ответила наконец дочь. – Сегодня. Он уже не прекратится.
Заморозки случались уже неделю подряд, пару раз выпадал и снег, но тут же таял. Дороги развезло, но вот сегодня поутру земля схватилась уже по-настоящему.
Замок крепко спал, когда мы пробрались в старую башню и через потайной ход выбрались за стену. Я хотела было обернуться и попрощаться с местом, которое было моим домом столько лет, но Ири потянула меня за рукав.
– Не оборачивайся, мама, – сказала она негромко. – Нельзя. Дороги не будет.
Я невольно поежилась, и не холод был тому причиной. По правде сказать, еще только-только подморозило, да еще и снег пошел, а когда он идет, почему-то не так зябко.
Мы свернули на привычную дорогу, а оттуда – в лес, к оврагу. Небо затянуло тучами, но темно не было: снег все валил и валил, а от него всегда становится светлее. Ири углублялась все дальше в лес, и я шла за нею след в след, как это делают волки.
«Даже если пустят по следу собак, они его не возьмут, – сообразила я, – до утра все засыплет, если снег не прекратится, а он не прекратится, раз Ири сказала. Значит, за ночь нам нужно уйти как можно дальше…»
Пока еще нас хватятся, пока доложат герцогу! А то еще решат, что я к матери ушла, нарочно ведь вчера говорила, что холодает, надо ей обновки отнести до того, как морозы ударят, пусть даже до праздников еще далеко… Хорошо бы так, время выиграем: прождут до вечера, на ночь глядя точно никого не пошлют выяснять, куда я запропала, решат, что в деревне заночевала, а до следуюшего утра еще далеко. И никто ведь не подумает, что мы пойдем лесом!
Тут только я поняла, что рядом со мною уже давно кто-то идет, покосилась вниз и встретилась взглядом с молодым волком. Может, тем самым, с которым когда-то возилась Ири, может, другим. Их тут много, а я, повторюсь, их не различаю, разве только Меченого отличу – у него приметный шрам на морде, Хромого да Белого, их ни с кем не спутаешь. Ну и старую волчицу признаю, конечно.
– Ири, а мы точно сумеем пройти лесами до поместья герцогини? – шепотом спросила я.
– Конечно. Напрямик короче, чем по дороге, – ответила она. – Идем скорее. Нас проводят до полпути. Дальше уже не их охотничьи угодья, им туда нельзя.
Позже, когда я пыталась вспомнить это ночное путешествие, у меня ничего не вышло. Кажется, мы шли и шли… Я думала, придется петлять, обходя бурелом, перелезать через поваленные деревья, но волчья тропа словно сама собою стелилась под ноги, я старалась не отставать от Ири, а снег засыпал наш путь позади…
Очнулась я от того, что яркое солнце било мне в глаза. Оказалось, мы с Ири, обнявшись, лежим в яме под большим выворотнем, а по бокам, свернувшись клубками и укрыв носы хвостами, спят уже по-зимнему мохнатые волки. Как мы тут оказались, как расстилали одеяла и укладывались, я не помнила. Однако ведь не замерзли!
Волк побольше, очень светлой масти (это его я называла Белым), поднял голову, посмотрел на меня и зевнул во всю пасть, показав внушительные зубы. Второй, серо-бурый, тоже открыл глаза и потянулся.
– Ири, – потормошила я дочь. – Просыпайся!
– Еще минуточку…
– Никаких минуточек! Сейчас снегу за шиворот натолкаю!
Она живо села, едва не стукнувшись лбом о торчащий корень, и огляделась.
– Где мы? – спросила я.
– Мне-то откуда знать? – пожала она плечами. – Давай поедим и дальше пойдем, пока светло.
– И в какую же сторону?
– Солнце – вон оно, значит, запад вон там, – невозмутимо ответила Ири и по очереди погладила волков. – Спасибо, друзья. Бегите домой, может, свидимся еще!
Они точно так же, по очереди, лизнули ее в щеку, потом сунулись ледяными носами мне в ухо, развернулись и вереницей потрусили куда-то в сторону. Должно быть, собирались сделать круг, а может, поохотиться надумали, кто их разберет…
Я решила ничему не удивляться. Что толку?
Весь день, лишь пару раз остановившись отдохнуть, мы шли через лес. Вот теперь-то пришлось и петлять, и перебираться через коряги, и я в который раз порадовалась тому, что мы отправились в лес в мужских штанах. Нацепить поверх них юбки – минутное дело, а вот карабкаться в этих самых юбках по буеракам – увольте!
Жаль, переодеться мужчинами у нас бы не вышло. Я в бесформенной куртке, может, еще и сошла бы за парня, но не Ири! Стоит ей снять шапку, сразу станет ясно, что это девочка. Красивые мальчишки тоже встречаются, но ее с мальчиком никак не перепутаешь!
Эту ночь мы коротали под большой елью, до самой земли опустившей ветви. В этом уютном шатре мы прекрасно выспались на слежавшейся хвое, а на рассвете снова двинулись в дорогу.
Странное дело: я после первой-то ночевки думала, что шагу шагнуть не смогу, не было у меня привычки к долгим переходам… Хотя, если подумать, в замке я ведь целый день была на ногах, бегала туда-сюда по бесконечным лестницам, а это всяко не на кушетке лежать, какая-никакая сила в ногах имелась. Другое дело, что замковые лестницы и зимний лес не сравнишь, но все же… Да и снегу было пока еще немного, так, на палец. Но то в лесу, а дорогу, должно быть, замело, пока еще укатают санями… Вот и славно.
– Тихо как, – сказала я почему-то шепотом.
– Как это – тихо? – удивилась Ири. – Послушай, сколько птиц! Вон синицы трещат, а там сорока разоряется, что-то с сойками не поделила. Дятел стучит. Клест… наверно. А это… не разберу кто. Красногрудка, что ли? Белки стрекочут, деревья скрипят, засыпают…
– Людей-то нет, – пояснила я. – Только ты да я.
– А… – Ири улыбнулась и взяла меня за руку. – Так хорошо, правда? А то в замке с утра шуметь начинают: на кухне кастрюлями гремят, Катрина ругается. Собаки лают, кони ржут, слуги переговариваются. Там никогда тишины не бывает, разве только поздно-поздно ночью.
– Нас, наверно, уже ищут.
Она пожала плечами:
– Пускай. Не станут же они лес прочесывать!
– Как знать… – пробормотала я.
Герцог упрям, а поняв, что птичка упорхнула из клетки, может взбелениться и приказать искать нас денно и нощно!
Желтогрудая синица спорхнула на ветку прямо перед нами и весело чирикнула, поглядев круглым черным глазом. Потом перелетела на другой куст и снова протенькала что-то задорное.
– Пойдем за ней. – Дочь потянула меня за руку. – Она знает короткую дорогу.
– Короткую для птицы? – фыркнула я и потерла нос рукавицей. – Напрямик через буераки?
Ири посмотрела на меня с укоризной, но ничего не сказала.
Холодало, а мы уж третьи сутки обходились без горячего. Я-то ладно, а вот Ири на сухарях и вяленом мясе не заболела бы… Увы, разводить бездымные костры я не умела, я и обычный-то распалила бы с большим трудом, так что хотя бы о кипятке приходилось только мечтать.
Синичка не обманула: мы обогнули широкий распадок (сверни мы туда, выбираться пришлось бы долгонько!), выбрались на пригорок…
– Мам, смотри, это оно?! – подпрыгнула Ири, показывая вдаль.
Там виднелось какое-то строение, но…
– Я никогда не видела поместья, а гербов на флагах отсюда не разглядеть, – честно ответила я. – Пойдем. Что бы это ни было за место, может, там не откажутся обогреть усталых путниц?
Эту ночь мы снова провели в лесу, и мне уже почти не было страшно. Наверно, человек ко всему способен привыкнуть, особенно, когда ему есть что защищать… Правда, какая я защита для Ири? Здесь, в лесу, я вовсе ни на что не способна, только обнять ее покрепче и греть своим теплом…
* * *К поместью мы вышли следующим вечером.
– Это точно вотчина герцогини, ее гербы, – тихо сказала я. – Только… почему штандарты приспущены?
Я уже знала ответ, но не хотела верить…
Мы смиренно постучали у задней калитки. Ждать пришлось долго, но наконец пожилой сторож хрипло спросил:
– Чего надо?
– Мы пришли просить милости у ее светлости, – пробубнила я, поклонившись и стараясь не показывать лица.
– Подите прочь, – был ответ. – Ее светлость третьего дня преставилась.
Ири вцепилась в мою руку.
Третьего дня… значит, гонец уже мог добраться до герцога. Похороны матери – это не шутки, значит, какое-то время ему будет не до нас!
– Господин, пустите хоть в сторожку обогреться, – смиренно попросила я. – Мы с дочкой шли из такой дали, а оказалось… Вот, возьмите…
– Входите уж, – вздохнул он, приняв монетку и отперев калитку. – Хм… С виду вроде не нищенки, одеты хорошо, да с поклажей… Кто таковы будете?
– Мы были в услужении у одной знатной дамы, – почти не погрешила я против истины, – но нас выставили прочь, когда я отказалась отдать дочь ее сыну увеселения ради. Жалованье нам задолжали за полгода, а все наше имущество при нас. Я когда-то прислуживала ее светлости, вот, надеялась упасть ей в ноги и попроситься хоть судомойкой…
– Эх, вот ведь, – помотал он седой головой. – Идите уж на кухню, хоть горяченького хлебнете. Скажите Финне, я дозволил.
Толстая Финна, копия нашей Катрины, поворчала немного, потом выслушала мою историю, взглянула на Ири и покачала головой.
– Господа! – сказала она с отвращением и с грохотом поставила перед нами миски. – Творят, что хотят! Ешьте давайте, пока не остыло.
Упрашивать нас не пришлось, и мы накинулись на еду. Готовили тут, может, и не так изысканно, как у герцога, но когда несколько дней живешь всухомятку, и пустому кипятку рад будешь, не то что сытной мясной похлебке!
– Что делать-то думаете? – спросила Финна, глядя, как Ири выскребает ложкой миску. Потом встала и налила ей добавки. – Я б вас оставила, все не так скучно одной. С горничными не поболтаешь, носы задирают… Да только теперь неведомо, кто тут хозяйничать станет! Может, никто, а может, его светлость кому-нибудь поместье пожалует, как знать? Но хоть ненадолго задержаться вы можете, отдохнете, а там видно будет…
– Мы пойдем дальше, пока еще не так холодно, – сказала я, хотя соблазн остаться и жить здесь в тепле и сытости был ох как велик! Но этак вот явится новый хозяин или простой гонец, узнает нас, и как тогда быть? Уж лучше не рисковать. – К востоку отсюда мой дядя живет, может, приютит. Если задержимся, уж точно не успеем дойти, снегопады зарядят.
– Ох, бедовые ваши головушки, – вздохнула она. – Идите-ка спать. Девочка, я гляжу, носом клюет. Идите в каретный сарай, там сухо, а лечь можете в сани ее светлости. Они ей всяко уже не понадобятся, а не на соломе же ночевать?