Интервью с самим собой

Переночевав на вокзале, на следующий день уехал в Рустави на автобусе. Можно было вечером уехать на поезде, но я очень хотел посмотреть на озеро Севан, на Семеновский перевал и вспомнить ту дорогу, по которой 10 лет назад мы ехали с Розой. По дороге через стекло снимаю горы, Арарат, Аргац. У Севана еще лежит снег, деревья голые. На остановке знакомлюсь с шофером и прошу его остановить у озера. Он соглашается, останавливает автобус, я выхожу и фотографирую чудесное, искрящееся на солнце горное озеро. На востоке возвышаются невысокие горы, еще покрытые снегом. Я благодарю шоферов, и они приглашают на свое сиденье впереди. Сажусь. Видимость отличная, начинается подъем на перевал, очень часто снимаю всеми тремя аппаратами, беседую с грузинами-шоферами. Они рассказывают о дороге, о своей жизни. Они обслуживают венгерские автобусы, что были получены Грузией три года назад. Учить их пользоваться этой техникой послали одного парня. Так всю дорогу они мне рассказывали об этом парне, какой он и славный, и красивый, и веселый, и как его все шоферы любят. И я понял, что быть добрым и веселым важнее для людей, чем иметь ум, рассудительность, силу.

Спуск с перевала превосходен. Непрерывный серпантин вьется по горе, крутые повороты, природа уже пошла другая, много зелени, дорога просматривается хорошо. А вот и солнечная Грузия. Знакомые, щемящие сердце места. Шофер ведет автобус удивительно четко, нежно, без авантюризма, не спешит, 2-й помощник собирает деньги с пассажиров, которых они набрали по дороге, не давая им, конечно, никаких билетов. Семь часов ехали, но я рад, что поехал на автобусе.

Итак, я в Тбилиси. Узнал расписание всех поездов, прошелся по любимому маршруту и уехал в Рустави. Остановился я, как всегда, у Ильи Джанашвили. У него дочка, ей уже 2 года. Немного поиграв с нею, я начал визиты.

Первый вечер был у Виктора Гохберга. Бродили по городу, болтали, он рассказывал о встречах с Талем, какой тот простой и веселый человек, много говорили о работе. Он работает на металлургическом заводе в ОТК. Он говорил, как много идей, но трудно пробить что-либо новое, о своем сыне от первой жены, о тесте второй жены, бывшем работнике КГБ Грузии, который написал книгу воспоминаний, но ее, несмотря на отличные отзывы, никто не хочет печатать.

На другой день я побывал на цемзаводе, объяснил им, что и как надо делать, чтобы автоматизироваться. Единственный, кто там что-то понимает, так это начальник цеха КИПиА, остальные, даже мой знакомый главный инженер, ни бум-бум. Но хорошо, что хоть выслушал меня, все мои предложения, и приказал тотчас отреагировать – послать соответствующие письма.

– Понимаешь, – говорит мне начальник КИПиА, – ну никто не хочет работать, никто. И зарабатывают немного, и все равно не хотят.

И получается заколдованный круг – зарабатывают мало, потому что не хотят работать, а не работают потому, что мало платят.

А завод красивый, весь в зелени.

Потом я пешком, а это километра 3, отправился на АТЗ, мой родной азотно-туковый, где виделся с Гурамом Яшвили, а потом пошел к Шатиришвили на новый, только что пущенный завод синтетического волокна. Огромный, крупнейший в СССР, а может и в мире. Александр Георгиевич на нем главный инженер. Мой бывший начальник. И очень любимый мною человек. Встретились трогательно и нежно. В присутствии многих людей обнялись, поцеловались. С двух часов до восьми вечера провел с ним. То сидели в его кабинете, то он водил меня по заводу. «Видишь, Изя, – говорил он мне, – стал я ниточником». Он очень больной (сердце), но огромной души человек. Я убежден, что он самый лучший грузин. У него жена русская и двое уже взрослых детей.

Мне нравится, как он разговаривает. Мягко, не торопясь, с юмором рассказывает он о детях, о жизни. Причем он тоже ненавидит здешние порядки, где властвуют деньги, где трудно с продуктами. Подробнейшим образом познакомил меня с заводом. Почти со всеми здоровается, с кем за руку, с кем кивком головы – гамарджоба. По тому, как загораются лица людей, я вижу, как любят его на заводе. Хотя официально правление начинает работу в 9 утра, он уже полвосьмого на месте.