Книга Извращений

Ты окажешься на старом вокзале, где давно уже не будут останавливаться поезда с пассажирами, а стоять будут только углевые составы, прибывшие с севера. В ржавых, старых грузовых вагонах – ты увидишь целый мир, случайно возникший и застывший на застарелой металлической поверхности этих впадин с углём. «Три птицы возвращаются домой в лучах гибнущего солнца»; «огромный маятник мечтает о Фуко в объятиях лунной пустоты»; «голубка поёт песню самоубийце и тот решает всё же…». Все эти абстрактные истории возникнут случайно; и смысла в них будет столько же, сколько воображения и смотрящего, так как кому ржавчина да коррозия; а для кого – необъятные и волшебные миры. Это картины, где холст – мир; краски – мы; а кисти – время.

Все эти образы и смыслы – возникнут у тебя в голове; они выйдут из твоего сознания в процессе самых невероятных размышлениях. Хотя, известно, что ничего не приходит и не возникает в мозгах у людей просто так – ничего само там родиться не может – только новые комбинации из уже виденного.

Возможно, в тот миг – ты станешь сумасшедшим; вполне вероятно, что ты – уже давно таковым был, если зашел уже так далеко в путешествии по страницам своей книги.

Но более вероятно, что ты – всего лишь смотрящий. Ведь другие увидят в разнообразии миров – лишь уродство ржавчины; а ты же – сможешь заглянуть куда дальше. И всё это – люди увидят на твоих превосходных полотнах, заменивших тебе реальность. Люди будут восторгаться ими. Но искусствоведы поймёт: все эти множественные работы – были лишь ступеньками, которые ты преодолевал на пути к своему главному шедевру, потрясшему весь мир. И с каждым днём – ты будешь становиться всё ближе к нему.

Бархатное пёрышко падает на рельсы, где на него уже движет многотонный состав, с разъярённым лицом локомотива. Поезд заглотнёт его своей тяжестью и скоростью. Но лёгкость пера одолеет тяжесть. Оно вылетит из-под вагонов и ветром устремится к небу, невредимым.

Ты будешь наблюдать это куртину. Затем, развернёшься и зашагаешь прочь.

Ты поймёшь, что всё, что тебе нужно – это глоток «Вечной Жизни».

Коктейль «Вечная Жизнь» будут подавать в баре «Камю`изм» на проспекте Гроссесштрассе, 46. В нём: всегда играет громкая музыка, изрядно поднадоевшая старику, живущему этажом выше. Когда ты зайдёшь в бар, он как раз будет заниматься медитацией, пытаясь вспомнить название таинственного предмета, неизвестно как оказавшегося у него в туалете. В голове у старого вдовца, на десять лет пережившего своего внука будет идти ненавязчивая бегущая строка мыслей: «Нечто среднее между молотом Тора и копьём Валькирии – что же это?». В следующий же миг – он широко раскроет глаза и закричит громче музыкантов этажом ниже, окончательно подорвав нервы посетителям, за что хозяин бара попросит своего соседа сверху не шуметь после полуночи:

– Валькирия! Тор! Это же – вантуз – да! О, да! Тор! Валькирия! И вантуз.

В том же баре будет сидеть утомлённый веком учитель истории, с которым ты однажды познакомишься на собрании философского клуба, куда приведёт тебя один раз Вооружённый Философ и куда ты продолжишь ходить по причине бесплатного чая с печеньями, а вовсе не из-за компании сумасшедших, которых – и в остальной твоей жизни будет хватать.

Школьный учитель в соответствующем ему пиджаке – методично, со знанием дела, будет попивать через трубочку молочный коктейль. Напротив него – будет сидеть его непутёвый брат близнец в типичном виде байкера а-ля стереотип, не снимающий тёмные очки даже в подвальных помещениях. В левой руке он будет сжимать горлышко початой бутылки с виски, представляя, наверное, что это курица, которой был намерен свернуть шею; в правой – стимер. Имея идентичные лица (даже идентичную щетину) они будут походить на доброго и злого жителя параллельного мира, случайно встретившие друг друга в этом баре, на названном проспекте, где будут подавать «Вечную Жизнь» и где ты будешь её пить и наблюдать за миром.

Они о чём-то усердно будут перешёптываться между собой. Лишь бы не молчать – быстро догадаешься ты. Сквозь волны японского шугейза, наполнявшего для этих мест пустоту – до тебя будут доноситься неоновым свечением отрывки из странного диалога однояйцовых братьев с полярными судьбами, извращённых обстоятельствами:

–…возможно, большой ошибкой было поворачивать в ту сторону, – задумчиво станет объяснять байкер, – так или иначе – я ни о чём не жалею. Это, попросту – бессмысленно. А если меня и замучает совесть – то я всегда имею при себе вот это, – он театральным жестом продемонстрирует брату стакан с виски, после чего, до дна опустошит его.

После этого героического глотка, победивший в неравном бою свою совесть – станет смотреть на мир вокруг себя так, будто познает истинную его сущность.

– А как там твои ученики? – поинтересуется он.

– Всё плохо, – ответит учитель и поправит свисающие с носа очки, – кофеин, в последнее время – стал одним из крупнейших кулинарных мейнстримов; особенно – среди молодёжи. При этом, со всеми вытекающими последствиями. Смокинг брейки – с которыми я только-только научился бороться – самая меньшая из зол.

– Молодёжь совсем сбилась с пути.

– Так теперь ещё – эти кофе брейки; против них – нет никакой управы. Вот как им противостоять?

– Не знаю; не запрещать же, в самом деле, кофе?

– А стоило бы. Народ становится всё более нервным и меланхоличным. Не зря всю эту ересь в средние века называли «чёрной желчью».

– Ну да. Мои пацаны – дети гаражей – и те нормальнее будут.

– А надписи на стенах! Помнишь граффити с письками, закорючками и каракулями?!

– Ну?

– Так они вымерли! Вместо них, каждый день, как я иду в школу, я читаю красным выведенные строчки: «Кто мы?», «Откуда мы?», «Куда мы идём?», «Кто ты?», «Кто я?». Ты даже не представляешь, как это выводит меня из себя – я на грани нервного срыва.

– Жуть – это современное хулиганьё.

– Я не понимаю: что с этими детьми не так? Они разговаривают со взрослыми, которые лет на двадцать старше них.

– А это не их родители.

– Представь себе – нет. Просто друзья, которые старше тебя в два, в три раза! Они сидят с ними, пьют свой кофе; и ведь девочки – тоже. Они понимают, чем это грозит им?! Я никак не могу понять.

– Это только в этом городе, – покачает головой байкер, – в соседних городах подростки продолжают курить, говорить только со сверстниками и разрисовывать письками все, что видят вокруг.

– Я думаю уже о том, чтобы переехать.

– Сейчас многие так делают.

– И я их понимаю. Вот только не знаю – куда?

– Когда я впервые сбегал из дома – я тоже не знал, куда податься. А потом – как-то само собой всё наладилось. И посмотри на меня теперь, – он широко разведёт руками, чтобы брат мог лучше его разглядеть, – всё лучше, чем продолжать учить этих недоносков, которые направо-налево цитируют Маяковского, парят вейпами, крутят стимеры и пишут на стенах свои ужасные стишки.

Ты давно уже заметишь, как кислотные рисунки, оккупировавшие городские окраины – станут бурной струёй просачиваться в центральные районы. Даже полицейские башни, с их устрашающей архитектурной тавтологией, подверглись непреодолимому арт-обстрелу.

Несмотря на это, ты заметишь вокруг себя атмосферу гнетущего разрыва между центром и окраинами. Их последние сходства превратятся в основные их различая. И там, и здесь – будет царить абсолютная анархия. Полицейские башни, растущие в каждом квартале – окончательно потеряют последние крохи своего влияния и значения. Город, несмотря на всю свою гордыню, станет одиноким и избитым; страдающим от многочисленных неврозов со смещённым центром тяжести.

Его постоянно будут мучать кошмары.

Ты допьёшь свою «Вечную Жизнь» и посмотришь на дно стакана. В нём – будут две тоненькие трубочки. Ты поймёшь, что насладиться вечностью можно только тогда, когда есть с кем её разделить. А сидеть одному за барной стойкой со стаканом в руках – в этом будет гордость – но не будет никакого смысла и человеческого счастья.

Ты выйдешь из бара. По пути – пройдёшь сквозь призраки дворов. Окружённый внутренними лицами жилых домов, космос заброшенных детских площадок откроет перед тобой свои двери. Ты забредёшь в совершенно незнакомый тебе район; и остановишься под навесом одного из киосков, чтобы выпить кофе, послушать музыку и оглядеться вокруг. Ты услышишь разговор двух незнакомцев, стоящих за стойкой кофейного киоска; пьющих еспрессо и дымящих сигареты.

–…так же возможно, что всё это, – он многозначительно взмахнёт рукой, указав на все предметы вокруг, – лишь проекция реальности…

– Что ты хочешь этим сказать?!

– Если ты посмотришь в зеркало – ты не увидишь себя. Ты лишь краем глаза сможешь заметить, как ты выглядишь – всего лишь проекцию твоей внешности. Но это – будешь не ты. Это – пустая оболочка. И всё, что ты можешь увидеть вокруг – та же «натура морта» – антураж, за которым природа прячет свой позор.

– Почему позор?! – возмутиться его собеседник, – мы – живём в лучшем городе на Земле. Нигде, повторяю, нигде ты больше не встретишь такого удивительного места. Здесь – нам платят в три раза больше, чем, – он неопределённо махнёт рукой в сторону, – сам знаешь, где. Разве можно, в таких замечательных условиях, быт чем-то недовольным?!

Он постучит пальцем по сигарете, стряхивая пепел; сделает ещё один глоток остывшего кофе и бросит окурок на землю.

– Зарплаты здесь – отличные. Вот только – заметь, в любом деле есть это вредное «вот только» – вот только ни на что путное эти деньги потратить нельзя. Казалось бы – дают много. Но ведь за продукты берут ещё больше.

– Это да, – печально кивнёт пару раз его собеседник, отводя глаза в сторону.

– Последние деньги уходят на то, что бы забыть, что денег нет – так было всегда; так есть и теперь. И всё равно: в нашей с тобой метафизике – есть что-то проникновенное, что-то настоящее…

– Хрень всё это, – сделает вывод его собеседник, отправляя скомканный бумажный стакан в мусорный бак, – признай.

Тот снова грустно вздохнёт.

– Да.

– Ещё кофе?

Он посмотрит по сторонам: бетон, асфальт, горизонт, с медленно подающим в чёрную пустоту синим небом. Он ответит:

– Да.

И больше – ничего не станет говорить. Его спутник улыбнётся и скажет своему метафизическому другу:

– Это то, о чём мы мечтали. Но не то, к чему мы стремились…

На этой ноте – ты покинешь их и снова собьёшься с пути. Ни с одним из них тебе больше не суждено будет встретиться. Вокруг: всё будет пропитанно теплотой летних ночей, со всей их мягкостью. Дома будут полны спокойствия; небеса затянет вечерней дымкой. Тебе захочется передать всё это словами. Но затем, ты вспомнишь, что ты – не поэт. Тебе переполнит дух. А значит – останется только показать.

Совсем недавно до того – ты решишь покончить со всеми наркотиками, до этого, составляющими обыденную картину твоей жизни. Ни кокаин, ни снафф, ни даже кофеин в больших дозах – больше никогда не попадут тебе в кровь. Ты почувствуешь депрессию. Ту самую, от которой многие сходят с ума и начинают мечтать о виселице. Но ты будешь лечить подобное подобным. И полное отсутствие эндорфинов в сочетании с мрачностью небес – ты перемешаешь со всеми тревогами этого мира. Ты переживёшь депрессию. Но это будет – очень нелегко.

Проходя по давно знакомому тебе кварталу ночью, ты заметишь, что из сотен окон дома – только в одном будет гореть свет. Ты услышишь, как пьяные подростки во всю глотку поют популярные песни, перебивая самих себя матами и пиная ногами пустые бутылки. Но вскоре – их голоса смолкнут. Последний свет в доме погаснет. Ночную тишину будут разрывать лишь надоедливые и шумные моторы редко проезжающих мимо машин. Свет неоновых рекламных вывесок в ночной темноте будет перекликаться с лунным светом, выглядывающим из-за облаков и падающим на смутные силуэты деревьев, кустов, домов, длинных дорог…

Придя домой, ты ещё сможешь созерцать ночных странников, которые смогли найти себе место в этом мире только под луной. Ты – совсем не главный герой этой истории. По крайне мере, в тот миг – ты нисколько не почувствуешь этого.

Старик, который вместо слов сможет издавать лишь какое-то рявканье – да и то у него получится совсем плохо. Его будут и не любить, и не призирать. Он просто будет. Здесь. Всё его лицо займут морщины: странные овраги и курганы непривлекательной даже для мух плоти, больше походившую на ходячую объёмную карту Тибета, чем на избитое временем людское тело. Он всегда будет держаться стойко – даже когда станет валиться с ног. Не останется в этом городе бродяги, который не видел бы его пьяным до смерти; но никто и никогда не увидит его потерявшим достоинство, даже в самые трудные из времён.

Он появится на миг перед твоими глазами. А затем, так же неожиданно и бесследно, исчезнет.

Его место займёт толстяк-полуночник, только что познавший истину; ты поймёшь это по его глазам, излучающим свет мудрости и спокойствия в темноте. Ни один вопрос – не тревожил его. А это – почти, что познать истину. Ты отвернёшься от него; а он – продолжит смотреть в пустое тёмное небо, сколько позволит ему подбородок.

Чёрная фигура с револьвером в руках застынет в проходных вратах, затаившись, дожидаясь чего-то. Может быть, он придёт и по твою душу? Если это так, то волноваться – не уже никакого смысла.

Фигура исчезнет так же быстро, как и появится. Появится другая, которая попытается скрыться от неминуемой смерти. Оставаться не месте – будешь только ты, смотритель. И призрак вновь вынырнет из тени, выпрямив руку. Он будет стрелять разумом и убивать сердцем – а не жалким пистолетом.

Выстрела так и не последует. Очевидным останется лишь то, что история, начала которой ты не узнаешь никогда – только что кончится на твоих глазах.

Есть несколько способов выстроить картину города в своём сознании. Он – будет состоять из извращений – аномий. Он не захочет и не сможет подчиниться правилам, смыслы которых для него – слишком абсурдны. Город состоит из ряда волн, которые ощутить можно впав в некоего рода транс; делать это можно и днём, и ночью – но в зависимости от времени суток – результат будет разным. И в особое время ночи, впавшие в этот транс – смогут прикоснуться в самым сокровенным и интимным уголкам кислотной культуры, в которую медленно, но верно – будет скатываться наша нация.

Многие извращенцы верят, что транс достигается культурой наркотиков; они ошибаются – есть и другой путь. Наркотики ведут к свету в конце тоннеля, который проходит каждый, кто жил когда-либо на земле. Многие не понимают извращенцев. Они сами не понимают себя. Но ты – будешь жалеть их – так как сам когда-то был одним из; и ты, как никто другой, будешь знать – иногда, свет в конце тоннеля – нужно чем-то поддерживать; иначе: пустота и мрак. И если у человека нет сил – держат этот свет нужно хоть чем-нибудь.

Ты снова почувствуешь невыносимую лёгкость всей скуки этого мира. И куда от неё деться?! Можно – только падать вниз, до дна, чтобы оттолкнуться от него и взлететь. Хоть это и будет трудно. Но слабость – слишком дорогая роскошь. Путь истинного извращенца лежит в великой силе преодолевать всякую потустороннюю волю, ходить без костылей, выдерживая вес собственного тела – только своими двумя.

Ты уйдёшь. В твоём окне погаснет свет. В то утро – тебе приснится твой город. Сон, который ты забудешь прежде, чем успеешь записать; но который подарит тебе бесценный краткий миг понимания. Ты испытаешь это чувство в следующий раз – только когда закончишь свой истинный шедевр, глубину которого никто не познает до конца и не сможет повторить ни один художник на Земле.

Но всему своё время. Пока: ты – слишком молод. И пока – у тебя будет ещё шанс свернуть в другую сторону. Но извращения – уже зовут тебя.

Надрыв Пятый

На разных этапах своего пути – те придётся иметь дело с разными людьми

Поль будет сидеть прямо напротив тебя, глядя в некую воображаемую точку у тебя за затылком; о сигарилле между указательным и средним пальцем – он, кажется, совсем забудет. Некоторые люди сочли бы повисшее между вами молчание – неловким; но ты никогда не понимал: что плохого в тишине?!

История о том, как вы встретитесь – совсем не из ряда вон; в какой-то миг, стоя на светофоре между первой и второй улицей, никуда особо не торопясь, ты случайно заметишь кондитерскую, о которой будешь хорошо наслышан из рекламного поста в соцсетях. Ты просто решишь зайти внутрь; в зале: посетителей не будет, а пекарь-кондитер-бариста – окажется твоим старым знакомым по имени Пьер.

Ему нравятся оригинальные идеи; больше всего в этом мире он ненавидит: приторные пирожные и коррупцию. И вся сфера его интересов кончается на сладостях и политике. Правда, ты запомнишь его болтуном; а сейчас – он молчит. Ты начнёшь беспокоиться и прокручивать у себя в голове массу идей для начала разговора. Но боже: как это трудно!

– Ты ведь не коренной житель, – начнёшь ты, сделав глоток кофе, – мы с тобой – давно знакомы; но я не знаю о тебе ничего.

Он улыбнётся.

– Ну, коренной-некоренной – это вопрос философский. Сам я – уже семнадцать лет как штруделя кручу здесь; а родители мои… А, впрочем, родина – она там, где за спиной и в сердце тепло.

Он предложит тебе свои новые конфеты, рецепт которых пришел к нему в позавчерашнем сне.

– Будешь первым дегустатором.

– Надеюсь – не первой жертвой.

– Это – кто знает; возьми.

– А что там внутри? – спросишь ты, подозрительно разглядывая, казалось бы, самый обычный шоколадный шарик.

– Сюрприз, – его заговорческие глазки как-то странно вспыхнут; он вдавит окурок в пепельницу так, будто вместе с ней стирает в прах всех своих конкурентов и коррупционеров, – пробуй, давай.

Одним махом – ты проглотишь её, стараясь не сильно распробовать вкус, прекрасно зная всю творческую извращённость этого сумасшедшего кондитера. Но то, что ты почувствуешь – будет вкусом взорвавшихся у тебя во рту тысячи атомных бомб.

– Ну – и как тебе?

– Даже не знаю, что и сказать, – ты вытрешь рот салфеткой и выпьешь два стакана воды, – это нечто… мощное, убийственное… что это?

– Хрен, – засмеётся он, – добрая порция самого настоящего хрена в шоколаде.

– И ты увидел это во сне?!

– Посмотри на таблицу Менделеева: у меня – далеко не самые параноидальные сны.

– Этим – водку нужно закусывать, а не с кофе в обед медленно покусывать.

– Про водку – это ты вовремя сказал.

Пьер зашел за барную стойку и вышел с бутылкой упомянутого напитка в руках.

– Всё равно – скоро закрываемся и к нам в такое время – точно никто не придёт.

– А если всё равно: кто-нибудь зайдёт за булочкой на ночь?

– С нами выпьет – в обиду не дадим.

Наполняя две рюмки до краёв, кондитер скажет:

– В этом мире – без водки нельзя. Ни то: сколько самого невыносимого мусора прямо на голову свалится. Особенно сейчас: когда вокруг – сплошная неразбериха и люди не знают – доживут ли они до завтра. А если и доживут – не пожалеют ли? Когда несколько дней назад Жанну выпустили из тюрьмы, – на этом месте он перейдёт на шепот, – в эту стерву – будто демон вселился. Её сторонники избивают несогласных с ними прямо на улицах – при людях, дескать, другим в назидание. Не знаю я, конечно же, что это за «Либертад» такой. В моём понимании, демократия должна быть такой: «Я – не согласен с вашим мнением; но я положу жизнь для того, чтобы вы могли его высказывать» – таким должен быть мир; в другом – я жить отказываюсь. Я так решил: сегодня же уволюсь и соберу вещи; а завтра – уеду из города – ну его к чёрту эту столичную жизнь. Все эти демонстрации, теракты и шумы – я долго думал: на какую конфету это похоже? Знаешь, изобретению хрена в шоколаде – я обязан именно нашей глупой революции.

– Да?!

– А каким ещё на вкус может быть наше время?! Ты можешь быть со мной не согласен – но моё мнение таково: я ненавижу революции и ненавижу систему – вот такой я трудный человек. Наша страна, наш город и время, в котором мы живём: всё это – сплошной хрен в шоколаде, который запивать нужно, исключительно, напитком не меньше сорока градусов. Взрыв во рту и кулаком в морду – вот такая вам конфетка.

Ты подумаешь: действительно – какой ещё может быть вкус у всего происходящего?!

– Развитие кондитерства, – продолжит он, – это – как и история искусства, литературы и музыки – это история развития общества. Во все времена: нам – нужно сладкое. И мы, кондитеры, знаем время постольку, поскольку знаем, что нужно людям в нём. Наша цель: дать людям увидеть своё время и дать им его почувствовать на кончике языка.

Таким – будет мир глазами гениального кондитера, который всю жизнь посвятит изготовлению сладостей; сам же больше предпочитая водку с сигариллами. Куда ни глянь – со всех сторон – извращения.

Вы ещё долго будете сидеть и говорить; как правило, в памяти остаётся не содержание разговора, а множество мелких деталей, скрашивающие эти незабываемые моменты – потому что из них твоя жизнь и будет состоять. Всё испортит Вооружённый Философ, бесцеремонно вошедшего и до ужаса напугавшего бедного кондитера.

– Извините, мы уже закрыты, – потупившимся голосом пробурчит он.

Вооружённый Философ сделает вид, будто не услышал этого и сядет радом с тобой. На какой-то момент вновь повиснет неловкое молчание. Кондитер, разучившись моргать, будет смотреть на огромного Вооружённого Философа; тот будет смотреть на тебя. А ты – будешь смотреть на кусок пирога на твоей тарелке, уменьшающийся по мере того, как ты отправлял вилку за вилкой его в рот. Наконец, Пьер просто нальёт гостю водки и попытается забыть о нём; ведь он – будет типичным Пьером и не сможет быстро привыкнуть к новым знакомствам.

Философ окинет взглядом стол и засмеётся.

– А слышал, что у тебя совсем нет денег – как же наш художник собрался расплачиваться за всё это?

– А я пока не знаю. Зато я знаю, что когда уйду отсюда – денег у меня будет более чем достаточно, чтобы купить всё это здание с потрохами и всеми его рабами, правда Пьер?

– Откуда мне знать.

– А ты Вооружённый Философ – что думаешь – я прав?

– Как ты это делаешь? Я думал, ты спросишь меня: как я нашел тебя и всякое такое. А ты: даже не удивился – а как будто всё это время ждал меня. Ты ясновидящий?

– Я – просто по опыту знаю, что стоит мне только засветиться в близости от одного из городских центров, как неприятности, все подряд, сами начнут находить меня. Говори уже, что хотел.

– Только не здесь.

– Почему?

– Слишком много лишних ушей.

Он подозрительно посмотрит на Пьера, у которого от изумления – брови взлетят до ушей. Ты же – громко рассмеёшься.

– Ладно, Пьер, рад был повидаться и спасибо за угощение; но ты видишь – мне действительно нужно бежать. Удачи тебе во всех твоих новых городах.

– И тебе – куда бы этот сумасшедший тебя не завёл.

Вы выйдете из кондитерской. Твой старый знакомый бомж поведёт тебя в неизвестном направлении. Дело будет ближе к ночи.

– Скажи, ты что-нибудь слышал про Даниэля Нюи?

– Нюи? Нюи-Нюи… Нет, но имя – ужасное.

– И не говори. Он писатель. Их сейчас много в городе – понаезжали из разных мест вести хронику упадка; но этот – особенный. Я только недавно познакомился с ним – странный и туповатый чуток, конечно, но и я – не подарок. У него есть главный труд – все жизни, как говорят – это трактат «Об искусственном пути», не слышал о таком?

– Нет. Я совсем мало читаю в последнее время.

– С ним связана одна история. Над трактатом он работал десять лет и объездил на завещанные ему деньги чуть ли не сто стран. Но закончил он его здесь – в какой-то деревне под городом. На следующий день после того, как он поставил точку в своей рукописи, но собрал все сорняки и сухую траву со своего огорода, и сложил их в металлическую бочку. Затем, он её поджёг и в пламя бросил работу последних десяти лет своей жизни; и просто пошел гулять по деревне. Но вечером, сосед, который помогал немного по дому несчастному писателю за символическое вознаграждение – заглянул в эту бочку и среди гор пепла увидел листы нетронутой бумаги. Некоторые фрагменты рукописи – чудесным образом уцелели. Сосед прочёл их там же – и ничего в них не понял, кроме одного – творцу отдавать их нельзя. И он забрал их себе и даже попытался издать.

– И как?

– Писатель вмешался. Оригинал уцелевших фрагментов забрал себе и выпустил ограниченным изданием в несколько экземпляров, которые оставил на книжном рынке, где они быстро разошлись по всему городу и никто не знает где они теперь.

– И что в этом такого?

– Просто интересно – что же в этих рукописях такого. Какое-то время – только о нём и говорили; о нём быстро забыли, но потом пошел слух: он вернулся сюда и выкупил у разорившегося предпринимателя какой-то склад где-то в недрах городского лабиринта. Все кто говорили со мной на эту тему – смеялись, дескать, что творит этот чумачечий?! Затем, на каждой стене, буквально за одну ночь появились надписи: «Приносите книги сюда «…» мы – сделаем библиотеку». Тогда даже я подумал, что он – немного не в себе. Это было три месяца назад. А два месяца назад – Даниэль собрал десятки тысяч книг, накупил для них шкафом и открыл-таки в том складе «Свободную Библиотеку». Люди могут приходить на этот склад и видеть лица таких же извращенцев, как они; брать книги, читать, возвращать и приносить их по желанию. Но для тех, кто решил устроить там сходку – входной билет – одна книга, поставленная на полку.