Книга Извращений

Ты чуть не упадёшь; но Монро вовремя придёт тебе на подмогу и усадит в диван.

– Что – опять? – спросит он.

– Не знаю, – только и найдёшь, что ответить ты.

Глаза смотрели прямо, но видели всё как в аквариуме.

– Дамы и господа – позвольте вам представить нового рыцаря нашего ордена – мой друг Художник.

Эти слова приведут тебя в чувства. Ты упадёшь лицом себе в ладони, пытаясь спрятаться от внешнего мира; но безуспешно.

– Эй, эй; очнись, – закричит Монро, – ты видишь меня? Сколько у меня пальцев?

Ты будешь чувствовать себя как никогда хорошо – но не нужно признаваться в этом другим.

– Со мной – всё в порядке, – скажешь ты, подымая голову, – всё в порядке.

Ты разглядываешь людей, вошедших в комнату.

Из них – ты узнаешь только одного. Лолол Лололович – звезда местной богемы будет сидеть прямо напротив тебя и дружественно улыбаться. Ты подумаешь: что меня затянуло сюда? Разве будет тебе дело до тех глупостей, которыми занимаются эти люди?

– Знакомься, – Монро сделает вид, что ничего не произошло, – это Василий.

Огненные волосы, татуировка дракона на щеке, щегольской свитерок и чёрная ручка за ухом – это он назовёт Василием.

– Очень приятно.

Он пожмёт тебе руку и одарит улыбкой, от которой растаяло бы даже самое холодное сердце. На секунду, тебе даже захочется ему понравиться – ты был бы рад видеть его своим другом. Но ничего хорошо из этого не выйдет – и ты не станешь строить себе иллюзий.

Ты встанешь со своего места и плавно перейдёшь на свободное, одинокое кресло – поближе к графину с коньяком. Тогда, тебе останется только выяснить, что будет дальше – и к чему всё это тебя приведёт.

– Это – Станислав Коров, – Монро поставит ударение на второй слог, – он поляк. Он дирижер симфонического оркестра; так же отличный пианист и композитор – ты наверняка о нём слышал раньше.

Абсолютная противоположность Василия – Станислав. Элегантность и манерность, и скромность в одном коктейле. Его легко можно было спутать с капельдинером Гайдном.

– Гашваро Имре, – Монро произнесёт это имя жирным, как гуляш, голосом, – он приехал сюда из Будапешта только три года назад – и уже стал местной звездой. Ты тоже, наверняка, где-то слышал это имя.

Ты подумаешь: как же много людей я знаю – и даже не подозревал об этом. Тебе захочется первым начать поглощать жидкость из графина рядом с тобой – на уютном газетном столике.

– А это, – Монро укажет пальцем в сторону девушки, – художница. Настолько скверная и бездарная, что её можно назвать первым гением нашего века – Мюриэль, – он ещё долго будет смаковать её имя, – Мюриэль – скажешь хоть слово?

Вместо ответа – он запустит в Монро книгой. Увернувшись, Ражаев спрячется за спинкой стула как за щитом и скажет:

– Это – лучше любых слов. Спасибо.

Девушка кивнёт и прошепчет ровным, чистым голосом:

– Не верьте тому, что говорит этот дурак. Я сама не знаю, что забыла здесь – но рада снова вас всех видеть. Надеюсь, это продлиться ненадолго – потому что Монро, видимо, не скоро успокоится.

Тебе понравится эта девушка. Ты скромно будешь поедать её глазами из-под своего угла; какая она без одежды? Какой она выйдет на бумаге?

После этого, ты будешь слушать Монро вполуха. Тебя не будут интересовать прочие шатуны, которые соберутся в тот день в большом зале с книжными полками. Всё своё внимание – ты посвятишь этой девушке. Она будет красивой – ты любишь таких. Что-то в чертах её лица – напомнит тебе о той фигуре, фотография которой – всегда будет у тебя в кармане – вот она. Она – будет той единственной спасительной веточкой, за которую ты будешь держать во всех своих долгих странствиях по реке жизни – сказал бы поэт. Но ты – просто видишь красоту; это – тебя и спасёт.

Но сделаешь ли ты первый шаг?

Когда Монро замолчит – в зале вновь на какое-то время установится мёртвая тишина. Ты заметишь, что вещи – окружили тебя со всех сторон. Книги, вазы, мёртвые цветы, пустые места на полках. Гости одновременно полезут в карманы и достанут сигареты – каждый свои; Монро призовёт всех угощаться. Один ты – не будешь курить – это покажется тебе лишним. Ты выдохнешь, разве что, облако персикового дыма из вейпа Василия – но этим и ограничишься.

Собравшиеся гости разделятся на группы по два-три человека и будут сплетничать о том, о сём. Что такое искусство? У кого лучше издать новый сборник стихотворений? Где можно выгодно продать картины? Чем вы питаетесь? – фасолью. Я слышал – в супермаркете “Les Parisian” акция… Кто-то будет говорить по-русски, кто-то: по-английски, по-немецки, по-французски и на суахили. Про последних: ты поймёшь лишь то, что ничего не понимаешь – и это более чем тебя устроит.

Стулья, книги, столы, статуэтки, картины – всё будет одно, как и люди здесь. Всё это смешается в один сплошной водоворот мыслей и смыслов, достигнув того самого качества – когда ты забываешь, что просто – смертный.

Улыбка Мюриэль в твою сторону под звон бокалов с шампанским – вы будете здесь и останетесь живы; что в этой жизни покажется тебе тогда невозможным? Разве что – скрыть покрасневшие щеки. Вас окружат вещи коричневого цвета, контуры которых – сотрёт алкоголь.

Натюрморт с какао и хлебом будет висеть на стене. Вазы, лимоны, шумные поэты, чьих слов ни разобрать, ни понять. Так может длиться бесконечно долго. Ты не станешь слушать их разговоров.

Японец джазмен по имени Му попросит Мюриэль спеть. Ты злобно покосишься на него. Твоя новая подруга скромно откажется. Но все подхватят идею – они прервут свои бесконечные разговоры и закричат все в один голос:

– Песню! Песню! Песню!

– Я рисую лучше, чем пою.

Но все продолжат настаивать и в конце-концов – она согласится.

Все предметы застынут в воздухе. Глаза и уши – все будут направлены только в одну точку – на неё. Вот-вот должен будет раздаться ядерный взрыв; если и не для всех – то для тебя. Он должен будет снести весь этот город, здание, бандитов, убийц, философ и художников, заполонивших этот город. Но вместо смерти – будет музыка. Когда она идёт на спад – вступает мягкая женская вокальная партия. Затем – Мюриэль начнёт петь – и весь мир исчезнет…

Она поёт на французском: «Под небом Парижа – родилась эта песня…» – о седых философах, миллионах зевак и о любви, которой не будет конца, пока стоят небеса – дождливые или разукрашенные в радугу.

Когда музыка смолкнет – все ещё долго, секунды три, не смогут прийти в себя. Что-то точно произойдёт – ничто в мире так не поражает как красота. Приговор к казни через катарсис – вот что можно прочесть на их лицах. А затем – последует волна бурных аплодисментов. Она собьёт Мюриэль с ног – так, что она чуть не упадёт. И тут – её поможешь ты.

Но что будет дальше?

А дальше – после всего – будет не смерть, но брат её – сон. Мозги превратятся в кашу. И всё, что будет нужно вам всем – это покой. Ражаев проведёт тебя в спальню – ты не заметишь, как уснёшь. А когда ты проснёшься – на боку твоей кровати будет сидеть голая она. Во рту у неё будет сигарета; а на шее и на груди – следы твоих губ.

Побег Второй

Ты зайдёшь в лифт. Он двинется с места. Одна из его стен – полностью будет сделана из стекла. Тебе нужно будет подняться на верхний этаж. Лифт будет покорять метр за метром – а перед тобой: раскинется панорама на город зеркальных дворцов, бетонных башен и кирпичных трущоб. Ты достанешь свой новый айфон – последняя модель – и включишь на полную громкость песню Сиксто Родригеса «Sugarman». Ты будешь смотреть на город и чувствовать себя мятежным интеллигентом, живущим в далёком Кейптауне чуть ли не полвека назад. Музыка – это мрамор времени. Тебе не нужно будет произносить лишних слов – просто смотреть на город и слушать песню о нём. Красота будет вокруг.

Но когда ты выйдешь на крышу – извращения снова набросятся на тебя. Ты подойдёшь к самому краю. Включишь «You Can’t Get Away», будешь смотреть вниз и улыбаться. Когда песня доиграет до конца, ты отойдёшь от края и ляжешь на холодный бетон – и крышей тебе будет только небо.

Ты зайдёшь в кофейню. Напротив тебя – будет сидеть Мюриэль. Твоя жизнь лишиться сюжета и станет ещё одной историей, которая сотрется из памяти даже её героев. А для художника – нет ничего страшнее.

Ты заглянешь в глаза ей – по ту сторону холста. Ты возьмёшь в руки мастихин и покончишь с этим уродством. Затем, возьмёшь кисточку и примешься исправлять ошибки. Ты попытаешь подавить извращения внутри себя. В твоём творчестве наступит розовый период. Критики со всех сторон будут расхваливать твои произведения, набивая им цену. Величайшие художники современности, на которых раньше ты мог только ровняться, станут посещать твои выставки и пожимать тебе руки. Только однажды, когда ты будешь прохаживаться по залам музея современного искусства – ты увидишь, как какой-то старик в потрёпанном пальто из прошлого века десять минут будет вглядываться в одну из недавнишних твоих картин. Он повернёт голову, заметив, что ты наблюдаешь за ним. Затем, плюнет на пол и скажет:

– Этот тип – не настоящий художник.

И уйдёт, ограничившись одним выставочным залом из двенадцати.

До конца жизни – ты будешь его помнить. И до конца жизни – ты будешь пытаться доказать самому себе, что этот старик – ошибался.